она даже не успела дать миру дитя…
Что ты несёшь, хотелось крикнуть Лире, тупая курица, голова дубовая, старая идиотка! Ты ничего не знаешь, ничегошеньки! Ничего не понимаешь… как и я…
Лира ходила по комнате, сжимая и разжимая кулаки. Магия, какая-то магия, колдовство, жуткое, бредовое… зачем… надо поговорить с ней!
— Пусти меня!
— Не надо, госпожа, останьтесь, вам туда не надо! — молила Сорка, по-мужски крепко ухватив её за талию. — Не хаживайте, там ничего хорошего для вас…
— Я хочу поговорить с ней! Немедленно пусти меня! Я приказываю!
— Не поговорите вы с нею уже, бедная моя, мертвая ничего не расскажет…
— Идиотка! — Лира внезапно засмеялась, огласила комнату какой-то бешеной лошадиной трелью, силясь исцарапать Сорке руку. — Глупая дура! Она жива! Это магия! Ты ничего не понимаешь!
— Ох, моя вы бедняжка… как вас… Отец, смилуйся…
Валирейн раскричалась, безумно колотя по мертвецки крепкому узлу рук вокруг своего тела. В бреду Лире мерещилось, что это хватка Гаракаса утягивает ее в перевернутые глубины, будто её сняли с трона подле Древних, разрушили все её мечты, пожрали сердце. Она почувствовала себя маленькой Валирейн, которую злые слуги не пускают к отцу, и весь мир рушится только от одной мысли, что она больше никогда его не увидит.
Она вопила и вопила, пока в комнату не постучались.
— Кто? — хрипло откликнулась Сорка, тяжко дыша.
— Открой, меня прислал лорд стеречь миледи.
Они обе узнали в говорившем сира Галлира, и обеим тут же полегчало, только у каждой на то была своя причина. Сорка выпустила госпожу и ужом метнулась к двери, проворачивая ключ.
— Заходите, пожалуйста, это невыносимо, с ней беда, бедной моей девочкой, совсем плохо, я бы не сдюжила одна…
— Ну а я один сдюжу, — Галлир кивнул женщине на дверь. — Иди-ка подготовь миледи воды, трав каких-нибудь для умащивания души. Иди, не стой.
Сорка недоверчиво сверкнула глазами то на Лиру, то на мужчину, с которым ей предстояло оставить госпожу, но в конце концов ушла.
— Что… — начала было Валирейн, только закрылась дверь, но сир шикнул на неё и покачал головой. И лишь когда шаги кормилицы стихли где-то в дальнем коридоре, он отвёл леди Оронца вглубь покоев.
— Что ж вы так, миледи? Ну где слезы? Обморок? Где все эти бессменные атрибуты нежной девичьей души? — сир Галлир с улыбкой покачал головой, а потом удивленно отшатнулся.
Ладонь с отметиной Сашаи зазвенела болью и стала красной, как румянец у девицы. Осознав, что сделала, Валирейн прижала руку к груди, а сир Галлир понимающе крякнул.
— А наша ласточка машет крылышком, что твой ястреб, — хохотнул он. Красная возрастная сеточка на его смугловатой щеке стала ярче, Лире показалось на миг, что лицо сира сейчас треснет.
— Твой смех и шутки не уместны! — опомнившись, заявила Валирейн. — Что это за тело там?.. Отвечай!
— Вы простите, госпожа, но говорить я особенно не буду, это сделает за меня ведьма. У нее теперь новое убежище. Я вас к нему приведу ближайшими сумерками, будьте готовы, потерпите. Сейчас начнется охота на зверя, будут чесать лес. Старая кляча, верно, от вас этой ночью, шагу не ступит, не будем же ее чутье излишне заострять. Сами подумайте, как вам стоит себя вести, у вас, в конце концов, любимую служанку медведь подрал. Хоть слезинки да она стоила, как думаете?
— Если бы умерла Альма, я бы залила слезами все овраги и бездны этого мира! — прошипела леди. — Но это не Альма! Альма… боги, почему она не предупредила меня?! Почему вы молчали?! Я должна была знать о… о таких планах!
— Ведьма хотела, чтобы все было естественно, миледи. Вы должны были поверить и убедить в случившемся всех вокруг. Но вы не поверили, — сир хмыкнул. — Она вас недооценила.
Альма не могла меня недооценить… она знает меня лучше меня самой… Ужели это очередное испытание? Как тогда, когда она внезапно исчезла после охоты? Неужели Альма так готовит меня к своему… уходу? Нет… она обещала не покидать, обещала всегда быть рядом… Но зачем тогда она так меня мучает?..
Сир Галлир ушел, когда вернулась Сорка. Он сказал ей, что с леди, мол, все ладно, она успокоилась и больше не будет строптивиться. Дайте ей, дескать, настойки, и пускай спит. Кормилица сказала, что милорд изволит ей лекаря прислать, но Лира отказалась. Ей совсем не хотелось кого-то сейчас принимать.
Она легла в постель, укрылась тяжелыми думами и пролежала так весь день, ни с кем не разговаривая. Сорка, как преданная мать, сидела подле госпожи, бесшумно, словно бы даже не дышала. В какой-то момент Лира так к ней привыкла, будто та срослась со столбиком от балдахина, на который весь день облокачивалась. Впрочем, и леди в конце концов стало казаться, что она породнилась с кроватью, лицом и телом сравнялась по цвету с простыней. Весь день перед ее глазами мелькали пыль и мушки, а стоило их закрыть — кровь и разодранное девичье тело.
Боги жестоки, эти древние боги. Боги не знают милости и не потерпят неповиновения. Может именно это и хотела сказать Альма своим поступком? Гляди, мол, тебя то же ждет, коль передумаешь, сойдешь с пути и пожалеешь лорда. Может, потому и не предупредила о своем колдовстве, чтобы страшно на самом деле стало? И стало. Не сразу, но сейчас. Так страшно, что Лира и ночь глаз не смыкала, глядя как луна заползает в окно, будто щербатое лицо Вароя из Шэлка, что шпионит за ней для Гаракаса. Она вдруг увидела, как отворяется скрипучее окно, как слуга темного брата Папы Ромоха заходит в ее покои, черный и прямой, как тень от виселицы. Его глаза маслянисто блестят, подсвеченные изнутри жестоким холодным умом. Лира знала зачем он пришел. Она знала, что сейчас будет. Он вынет нож из-за пазухи, он достанет удавку, он смочит губы самым смертельным ядом или вырвет шнур у балдахина, чтобы стянуть его на шее Лиры. И она была готова. Пускай это будет последний поцелуй в ее жизни или последнее объятие, пускай все кончится сейчас.
Она проснулась, когда луну сменило солнце, символ Древних. А вместо Сорки на ее постели сидел лорд
