В упор. Выстрела я не услышал, только что-то больно ударило в грудь, небо подпрыгнуло, как резиновое, и последнее, что я видел, — летящий надо мной по этому ненастоящему резиновому небу милиционер…
Глава 38. ВОР ЛЕХА ДЕДУШКИН ПО КЛИЧКЕ «БАТОН»
И сразу он отпустил руки, силы кончились и у меня. Кто-то меня держал, кто-то выворачивал из ладони пистолет, меня связывали, пинали, кто-то все еще кричал пронзительно-тонко, замахнулся на меня таксист, его отталкивал милиционер, люди метались, и все шел и шел дождь, и что-то бубнили голоса вокруг:
— Поднимите голову ему…
— Расступитесь, граждане, воздух дайте…
— «Скорую» вызвали?..
— Какая «скорая»! Кончился он уже…
— Господи, молодой какой! Мальчик…
— Бандит проклятый!..
— Что же это делается, люди добрые…
Не доходили до меня никакие слова, потому что я все время смотрел на лежащего в грязи Тихонова. И у мертвого, лицо у него было удивленно сердитое. Кровь и грязь уже спеклись на щеках. И глаза были открыты. Дождь стекал по его лицу круглыми каплями. И только сейчас я понял, что это я — я, я, я — убил его.
Лицо у него было, как у моего сына, неродившегося сына, в том страшном вещем сие.
Боже мой, что я сделал? Это же ведь не Тихонов вовсе, окровавленный, растерзанный, валяется под дождем на мостовой.
Это я свою собственную жизнь растоптал и растерзал. Вот и открылись передо мной все семь жилищ осужденного судьбой…
Глава 39. ИНСПЕКТОР СТАНИСЛАВ ТИХОНОВ
Яркий свет операционной лампы. Боль. Холод. Беспамятство. Все плывет, качается, и времени не существует, я нырнул в него, пробив тонкую пленку сна, как дрессированный тигр рвет в цирке горящее бумажное кольцо.
Рядом на стуле — мать. В послеоперационную пускают только к умирающим. Значит, я умираю? Нет сил шевельнуть губами…
И чей-то голос — где-то в изголовье, позади меня — шелестящий, шепчущий:
— Старые часы в нагрудном кармане… Пулю и увело… Полсантиметра…
И вовсе это не послеоперационная, это гоночная «бочка»; громадная тяжесть прижимает меня к ревущему мотоциклу, и спираль круто, сильно разворачивает меня на грохочущей машине все выше, к белому полыханию «юпитеров»… Долго-долго, целый год — светло. Потом — снова темно. И теперь опять яростно вспыхивает свет — я вспоминаю шелестящий голос, спрашиваю:
— Часы?..
Мать протягивает мне на ладони блестящий искореженный квадратик, весь изорванный, размятый, и не разглядеть на нем тусклого циферблата со старыми черными стрелками…
Бессильные горячие капли бегут у меня по щекам, и нет сил сказать матери, что она держит на ладони завещанную мне машину времени, которая разлетелась вдребезги, чтобы вновь подарить мне ощущение своего бессмертия — навсегда.
………………………………………………………
И снова плывут сны, короткие, легкие. Я открываю глаза, в палате полумрак. Девочка-медсестра сидит рядом со мной и читает книжку. Из окна дует слабый ветерок, пахнет листьями и дождем.
Девочка перелистывает страницу, устраивает книгу поудобнее, и на обороте я вижу рисунок: монах дошел до края небесного свода и, высунув наружу голову, разглядывает чудесный и неведомый мир…
Жозеф РОНИ-СТАРШИЙ
НЕВЕДОМЫЙ МИР
Жозеф Рони-старший (1856–1940) за шесть десятилетий литературной деятельности написал около ста книг. Среди его многочисленных сочинений — реалистические романы на жгучие социальные темы (некоторые написаны в соавторстве с младшим братом Жюстеном), трактаты по философии и эстетике, повести о первобытных людях и т. д. При жизни писателя, увенчанного Гонкуровской премией, а затем ставшего президентом Академии Гонкуров, высоко оценивались критикой, в частности А. В. Луначарским, социальные романы; повести же о первобытных людях — «Вамирэх», «Борьба за огонь», «Хищник-гигант» (в русском переводе — «Пещерный лев») — стали классическими детскими книгами и до сих пор постоянно издаются. Научная фантастика в обширном творческом наследии Рони-старшего занимает не столь уж большое место и не имела такого успеха, как произведения других жанров. По существу, только сейчас начинается открытие Рони как выдающегося писателя-фантаста.
Главная тема его смелой фантастики — столкновение человека с неизвестными явлениями природы и неведомыми формами жизни. Прокладывая в этой области творчества принципиально новые пути, он переносит акцент с инженерно — изобретательской темы, привычной по романам Жюля Верна, на биологическую, которую трактует в духе учения Дарвина. При этом Рони опирается на научные гипотезы и заглядывает далеко вперед. Фантастические сюжеты его произведений необычны и увлекательны и спустя много десятилетий после первой публикации неожиданно попадают в русло научной фантастики нашего времени.
Например, в рассказе «Ксипехузы» Рони изображает борьбу первобытных охотников с очень странными существами кристаллической структуры, наделенными зачатками разума. Автор никак не объясняет происхождения этих загадочных существ, но сегодня их сочли бы «пришельцами» из другого звездного мира или саморазвивающимися кибернетическими устройствами. Самое же удивительное — рассказ «Ксипехузы» был написан в 1887 году (см. перевод в сборнике французской фантастики «Пришельцы ниоткуда». М. 1967).
Рони не объясняет и происхождения «модигенов», еще более странных, невидимых существ, якобы населяющих землю, воду и воздух. Обнаруживает их юный голландец, способный воспринимать недоступные человеческому зрению оттенки цветовой гаммы. Наделенный от природы необыкновенными биологическими свойствами, он подробно анализирует свои ощущения и постепенно раскрывающиеся ему самому особенности своего организма. Распространенная в современной фантастике тема биологической мутации едва ли не впервые разработана Рони-старшим в рассказе «Неведомый мир» (1898), который до сих пор на русском языке не издавался.
Евг. БРАНДИС
Рисунки В. КОЛТУНОВА
Родом я из Гельдерна. Все наши владения — это несколько акров поросшей вереском заболоченной земли. В доме сохранилось лишь несколько пригодных для жилья комнат, и камень за камнем ферма умирает, заброшенная и ветхая. От всего когда-то многочисленного рода осталась лишь одна семья: мои родители, сестра и я.
Жизнь моя, начавшаяся так несчастливо, впоследствии чудесным образом изменилась — я встретил человека, который понял меня и сумел объяснить то, что пока известно только мне одному. Но до этого мне пришлось много выстрадать, я уже потерял надежду и, чувствуя себя совершенно одиноким среди людей, стал в конце концов сомневаться даже в том, в чем до сих пор был твердо уверен.
