— Не беспокойтесь, — ответил и подумал: «Ишь, нынче услужливая какая. А сама, небось, до сих пор помнит, как застукала нас тогда на бульваре».
— Я хотела бы попросить. У меня муж тоже милиционер. В обкоме на контроле стоит. Вы, наверно, видели его в лицо. Такой большой, плечистый. Работа спокойная. А он наладил одно: в участковые уйду. Я ему: да ты что! Это же ни дня, и ни ночи. Кругом шпана. А он опять свое: уйду. Вы с ним поговорите. Он вас послушается. Вы человек авторитетный.
— Да, я поговорю с ним. Как его фамилия?
— Дустяк.
«Ну и фамильица», — удивился Афанасий.
Дверь кабинета со стуком распахнулась. Оживленно разговаривая между собой, вышло несколько мужчин.
— Заходите, что же вы, — сказала хозяйка приемной.
Комлев встал и, словно застеснявшись, опустил к полу руку с букетом.
Вспоминая и как бы заново переживая те минуты пребывания в кабинете Людмилы, он памятью своей возвращал и побледневшее лицо в яркой лепестковой оправе роз, и ее растерянные, как у девочки, глаза, и ухмыльчивую секретаршу, внесшую вазочку с водой… Остальное почти не запомнилось.
Людмила говорила какие-то обычные, стандартные слова, буднично пожала ему руку. В целом от визита осталось какое-то странное ощущение неудовлетворенности и даже будто бы обманутости. Высота, на которой находилась ныне эта дорогая Афанасию женщина, была просто недосягаемой.
Выйдя на улицу, остановился, поднял голову и долго смотрел на угловые окна второго этажа.
С Дубняшом Афанасий встретился только у Осушкина. Тому приходилось худо.
— Я вот твоего прежнего напарника распекаю, — заговорил начальник. — Воют от него. Целая делегация заявилась. Не можем работать. Заклевал. А Кау вообще пригрозил, не примем меры мы, он сам примет…
— Жизнь — это штука тонкая. Сразу не клюнешь, потом плюнешь. Куй железку, пока в начальниках ходишь. Да вы и сами, Владимир Ильич, такого шороху тут понавели. Многие тоже жалуются. А я что, я со всех требую за дело.
— Но уж чья бы корова мычала, — вмешался Комлев. — Какой ты есть на самом деле работник, у нас еще будет время поговорить. А вот то, что людей как волкодав душишь, это тоже известно. Вспомни Дахова.
— А что. Он не справился, — с присущей ему то ли хитринкой, то ли подначкой, сказал Дубняш. — А я ресурс каждого знаю. И пусть за дурачка не считают. Если я сейчас им волю дам, так они и вам на голову сядут.
— Чувствую, Афанасий Герасимович, без вас тут нам никак не обойтись. Вы коллегу получше моего, знаете. Вот и возьмите дело на контроль, — сказал начальник.
Проводив задумчивым взглядом Дубняша, Афанасий сказал:
— Тяжелое наследство нам досталось. А ведь еще такие, как Фуфаев, Шкандыба…
— А мы с тобой ждать не будем. Вот с вытрезвителя и начнем…
Комлев мучительно думал, какие же шаги предпринять. Начать в лобовую с самих сотрудников вытрезвителя? Не получится. Коллектив этот годами складывался. Внутренняя расстановка сил в нем всех устраивала. Да и приварок был похлеще всякой премии. Вряд ли кто хоть слово скажет против своих…
Можно было попытаться действовать через других, выясняя, кого забрали почти в трезвом состоянии, к кому применили насильственные и противозаконные меры воздействия, кого и просто привычно обобрали. Но кто из пострадавших отважится подтвердить хоть один факт? Как бы от этого хуже потом не было. Да, голыми руками их не возьмешь!
Когда замполит появился на службе, Архаров ему доложил:
— У нас тут опять происшествие. Дубняша госпитализировали.
— Подстрелили?
— Шину ему кто-то проколол. Он и улетел в кювет.
«Может, это и к лучшему. Не будет мешать в деле с Фуфаевым», — невольно подумал Афанасий.
Обменявшись с начальником райотдела несколькими фразами по поводу травмы Дубняша, вернулись к проблемам вытрезвителя.
Комлев долго и путанно говорил о невозможности любых перемен к лучшему, если они будут добиваться правды открытым и честным путем, горячась доказывал, что столкнулся с активным противодействием со стороны управления. Дело таким образом обещает снова затянуться на неопределенное время. А беспредел там будет только процветать.
В самом конце их трудного разговора вдруг предложил:
— Я ведь там работал. И хорошо понимаю. Бессильны мы с тобой. А вот если перешагнем эту черту закона, может, кое-что и получится. Давай сделаем вот так…
Осушкин выслушал своего заместителя и сказал:
— А, может, ты и прав. Хрен его знает. Я и сам чувствую. Бьюсь, как рыба об лед, и ничего не получается… Значит, на живца предлагаешь их взять?
Согласие начальника — пусть и не очень активное — подогрело Афанасия. По его расчетам все выходило очень просто. Надо только найти надежного толкового человека, который сможет пройти через вытрезвительское горнило, через довольно страшные круги районной рыгаловки и потом вместе с ним припереть к стене зарвавшихся должностных хапуг и правонарушителей. Вопрос один: где найти такого человека? Решил поехать к участковому Тормошилову.
Проходя мимо шайбы пивной, заглянул внутрь. Там кучковались алкаши. Посмотрел на их синюшные лица. «Все они постоянные клиенты. Но не из них же мне выбирать». Неожиданно вспомнилось хитровато-простодушное лицо лаборанта. «А что! Может Иван Карлович с его постоянными рассуждениями о высокой материи сможет помочь мне в столь необычном деле?»
Сомнение перешло в уверенность. Была не была!
Когда открыл дверь университетской кафедры, то перво-наперво увидел матовую плешь Вороненкова. Встретившись глазами с Комлевым, он как чертик из табакерки взвился из-за стола.
— Опять ко мне? — закричал он. — Мы же все утрясли. Что еще надо?
— Успокойтесь! Я не к вам. Мне нужен Иван Карлович.
— Этот бездельник? Так он недавно уволен за систематическое пьянство.
— Вот-вот. Мы его потому и разыскиваем. Хотим вручить почетную грамоту за столь активную борьбу с алкоголем.
— Издеваетесь?! — завизжал Владлен Иванович. — Мне вот моя больная почка не позволяет… Но вам повезло. Лишнего времени терять не будете. Вон его адрес остался, — показал на картонку, приколотую к шкафу.
Из университета Афанасий сразу же поехал к лаборанту.
Открывшая дверь коммуналки соседка сказала:
— Катится человек по наклонной плоскости. Что ему передать?
— Я вам лучше для него телефончик оставлю. Пусть позвонит.
— А кто заходил-то?
— Приятель его давний, капитан Комлев.
Вечером Иван Карлович уже звонил домой Афанасию.
— Герасимыч! Сколько лет! Я весь — внимание.
