да девка, ай да молодец!» – восхитился дед.
«Вот не знаю только, куда его деть, чтобы никто не нашел,» – показала Груша матово поблескивающий камень.
«Так давай в Тихий омут и закинем,» – предложил Иван. – «Гиблое место. Что туда попало, то пропало.»
Так и поступили. Ни о чем не сговариваясь, дальше пошли вместе.
Дед Богдан решил больше не тратить деньги на трактир, посчитав, что можно бесплатно поспать на сене, а поужинать захваченной из дома снедью. Монеты следовало поберечь для покупки языков, что до столицы доведут. Кожаные, толстые языки (дабы не истрепались в дороге) покупались при вступлении на тракт и служили проходным документом для каждого путешествующего. По проселочным дорогам путешествовать можно было бесплатно, но уж больно муторно: узки, каменисты, обочины кусачей крапивой заросли, колодцы мусором завалены.
Путешественники расположились в стороне от дороги на берегу ручья. По одну сторону от него раскинулось поле, утыканное нарядными подсолнухами. По другую – полянка, окруженная подступающими с трех сторон деревьями. Неизвестный рачительный хозяин уже скосил с нее траву и поставил аккуратный стожок.
По очереди окунувшись в ручье и поужинав, растянулись на травке. Ночи были еще теплыми, огня зажигать не пришлось. Дед, собиравшийся раздербанить стожок на мягкую подстилку, вдруг замер. Внутри стога что-то шевелилось. Дед от неожиданности присел и зашептал: «Никак лиса, а может кабан.»
«Стали бы они в стогу торчать?» – разумно возразил Иван.
«Обходи с другой стороны,» – велел Дед. – «Да палку какую возьми. Я с этой стороны шурудить буду, а ты там смотри, не зевай.»
Вооружившись крепким суком, дед размахнулся и с размаху сунул его в глубину стога. Оттуда сию же минуту раздался такой вопль, что у путников волосы встали дыбом. Вопль перешел в вой, потом в плач и, наконец, затих. Из стога никто не вылез.
«Дед, давай с двух сторон ткнем. Тогда ему деваться некуда будет,» – азартно предложил парень. Палки вонзились в стог сена. Нечто, прятавшееся внутри, отчаянно взвыло и взвилось вверх. Охапки сухой травы разметало по сторонам и на макушке стога показалась человеческая голова. В ужасе озираясь по сторонам, она жалобно скулила: «Не надо, не надо больше.»
«Тю,» – бросил палку дед Богдан. – «Да это ж Аристарх. Ну напугал нас. Ты что здесь делаешь?»
Франт тем временем выбрался из вороха сена: «Прячусь, конечно. Что же еще?»
«От кого же, мил человек?»
«Да от банковских работников,» – вздохнул Аристарх. – «Утек я от них ночью. Теперь боюсь, как бы не нашли.»
«А зачем деру то дал? Али не угодили они тебе чем?» – продолжал ехидно любопытствовать дед. – «Кормят, поят, охраняют, сам говорил. Все твои нужды удовлетворяют.»
Аристарх замялся: «Да не меня они охраняют, а руки мои. Живу, как в тюрьме. А последнее время мне все больше кажется, что не будут они ждать кончины моей естественной. Зачем им? Можно ведь ускорить процесс, так сказать. Придушат меня где-нибудь в темном углу и скажут, что так и было. Банк в прибытке. А я … ,» – щеголь всхлипнул.
«А-а-а,» – понимающе протянул дед. – «Ну так ты заройся до утра обратно в стог от греха подальше. А там видно будет.»
Как-то само собой получилось, что прибился Аристарх к компании путешественников. Оказался он охоч до разговоров, не в меру хвастлив, а заслышав стук копыт по дороге, немедля пускался наутек в ближайшие кусты.
Аристарх был единственным отпрыском весьма обеспеченных родителей. Появился он у них поздно, в том возрасте, когда бездетные пары уже оставляют надежду на продолжение рода. А потому с детства как сыр в масле катался. Главную отличительную особенность своего чада – золотые руки благоразумные родители прятали под нитяными или кожаными (смотря по сезону) перчатками. А как дитятко побежало своими ножками, так за ним стали ходить нанятые «дядьки» от беды защищая, да осторожности вразумляя.
Кончилась беззаботная Аристархова жизнь, как водится, в один момент со смертью родителей. Испробовать новомодное развлечение – подъем на воздушном шаре, привязанном к земле канатом, родителей уговорил Аристарх. Дух захватывало, когда плетеная корзина с людьми поднялась сначала выше крыш, а потом выше самых высоких деревьев и начала витать в облаках. После чего длина каната закончилась, и воздушный шар стал покачиваться из стороны в сторону.
Неизвестно, в какую небесную прореху вырвался тот отчаянный порыв холодного ветра, что заставил лопнуть натянутый канат. Но, увы, это произошло. Ветер гнал беспомощный шар по небу, корзина, опасно кренясь, волочилась следом. Маменька выпала над морем и камнем пошла ко дну, папенька – над Медвежьим углом. Больше его никто не видел. Аристарх же каким-то чудом удержался.
Ветер долго гонял по небу занятную игрушку, пока, наконец, не отпустил. Измочаленный шар грохнулся о землю, юношу выкинуло из корзины с переломанными костями, но живого.
Так он и оказался один.
Скоро выяснилось, что благополучие семьи зиждилось исключительно на папенькиной деловой сметке, которую Аристарх, увы, не унаследовал. А потому, продолжая жить на широкую ногу, как привык, он вскорости промотал родительское состояние. И не придумал ничего лучше, как заложить в банке свое единственное сокровище – золотые руки.
Спутником Аристарх оказался неприхотливым, развлекая товарищей всяческими байками и небылицами. Вскоре путники добрались до тракта: хорошо утоптанного, с унавоженными до чахлости кустами по обочинам и обстоятельными дорожными указателями на развилках.
«Ну вот мы и вышли на большую дорогу,» – прокомментировал дед Богдан.
Через некоторое время спутники добрались до маленького городка, на воротах которого красовалось огромное изображение улыбающегося человеческого лица, перечеркнутое крест-накрест.
«Это кто ж такой будет?» – озадачился дед.
Городок, угрожающе ощетинившийся сотнями каминных труб, был мрачноват, грязноват и выглядел запущенным. Примерно так выглядит кладовка у нерадивой хозяйки перед весенней уборкой: по углам паутина, на полках пыль и плесень. Несмотря на дивную летнюю пору цветения ни у одного дома не пестрел благоухающий цветник, не поскрипывали повешенные на крепкий сук детские качели, не упражнялись в красноречии зазывалы на рыночной площади. Вороны, оседлавшие неподвижные флюгеры, провожали пришельцев пристальными неприветливыми взглядами, порой роняя многозначительное «Кар-р-р.» И повсюду, буквально на каждой двери им встречалось то же самое перечеркнутое изображение улыбающегося человеческого лица, что и на городских воротах.
«Может быть это известный преступник?» – предположил Иван, вглядываясь в смеющееся лицо, самое обыкновенное – курносое, щекастое, добродушное. – «Не похож на злодея.»
«Может и так,» – согласился дед Богдан. – «Но что-то здесь не так, сердцем чую.»
Несмотря на середину дня, город казался удивительно пустынным. Встреченные ими горожане почему-то
