– Как проехать, знаешь? – спросил Русинов.
– У тебя чего, крыша поехала? – засмеялся серогон. – Жизнь – штука сучья, но приятная. Паша вон и то помирать не хочет. Пойду дам сигнал? Пусть хоть вторячка пивнут!
Он прихватил топор и направился было к куску ржавого рельса, подвешенного к карнизу крыши. Русинов задержал его:
– Покажи дорогу! Еще чаю дам, на всю братию!
– Давай! – Он бросил топор. – Хрен с тобой, я же тебе не начальник. Хочешь – езжай! Русинов вытащил пакет с чаем:
– Сколько надо?
– Восемь! Дашь?
Он достал ему восемь пачек, не скупясь, положил еще одну сверху.
– Это лично тебе! Показывай дорогу! Мужичок положил все богатство на бочку, свою же пачку спрятал в карман.
– Сейчас, вторячок сделаю! – заторопился он. – Покажу! Мне-то что, езжай! Жалко только, добрый ты парень…
Серогон прокипятил заварку, потом ударил трижды обухом по рельсу и с горячей банкой в голых руках залез в машину.
– Поехали!
По дороге он швыркал чифир и озирался блистающими, нездоровыми глазами. Километров через десять он указал зарастающий осинником волок, идущий с водораздела вниз к реке Вишере. Ехать было опасно: наклоненные деревья стояли повсюду, как медвежьи рогатины, поперек пути в траве лежал колодник, торчали полуобглоданные гусеницами пни. Иногда дорога вообще терялась среди вырубки, но проводник-серогон уверенно показывал направление. Возле разбитого трелевочника он велел остановиться.
– Дальше найдешь сам, но пока не выедешь на хорошую дорогу, все время держись левой стороны, – пояснил он. – А увидишь старый грейдер, езжай налево. Я там не был, но говорят, километров сорок до зоны…
И не задерживаясь, вприпрыжку побежал напрямую через бесконечные вырубки. За трелевочным трактором был хорошо видимый, набитый волок. Деревья тащили в попутную сторону, и потому стоптанный и засохший молодняк стоял торчком по ходу движения. Часа два Русинов пробирался по этой страшной, истерзанной земле, словно здесь действительно прогремел когда-то ядерный взрыв. Впереди наконец замаячила стена нетронутого леса, и скоро он выехал на приличную, но почему-то брошенную дорогу с насыпным полотном. Она была узкая, в одну колею, и неезженая, наверное, со времени, когда тут валили и вывозили лес. И было понятно, что этот грейдер ведет в никуда. Но ведь кто-то строил его! Отсыпал по-хозяйски, с трубами на каждом ручейке, с разъездами через два-три километра! Эта бессмысленная и очень хорошая дорога была мертвой и непроизвольно вызывала опасение, что за любым ее поворотом откроется нечто ужасное, безжизненно-отвратительное, как смерть. Не зря бывалые серогоны, среди которых наверняка были беглые из лагерей Ивделя, считали Кошгару проклятым местом. Накружившись по вырубкам, Русинов давно потерял и привязку к местности, и ориентиры. Теперь следовало выехать на реку либо ручей, чтобы определиться, где же он находится. На двухверстной карте, когда-то засекреченной, этой дороги не существовало. Он чувствовал близость реки, но мертвая, скрытая в лесах дорога всякий раз уводила его в сторону, будто опасаясь всякого проявления жизни. Готовясь привязаться к местности, он замерял по спидометру расстояние между ручьями, но миновал километров тридцать, прежде чем увидел впереди заметную высокую вершину горы, а внизу – ящикообразное русло Вишеры – другой большой реки тут не могло быть. Он засек первый же ручей и попытался сориентироваться: выходило, что он забрался высоко в горы и сейчас находится в десятке километров от истока Вишеры. И не мечтал забраться сюда на машине, поскольку был уверен, что дорог нет…
Русинов снова сел в кабину, решив ехать до конца. Таинственная Кошгара, возможно, стояла у подножия гольца, маячившего впереди. Но через пару километров дорога резко оборвалась, упершись в каменные завалы, за которыми поднимался уступ с отвесной стеной. На широкой площадке уступа, слегка падающей на юг, высился стройный сосновый бор, пронизанный закатными лучами. Странное и дикое это место напоминало какой-то полузабытый сон. Русинов вышел из машины и, озираясь, забрался на огромные глыбы, лежащие на дороге…
Здесь и в самом деле был какой-то чудовищной силы взрыв. В тридцатиметровой стене уступа зияла гигантская черная воронка, и камень, выброшенный из нее, завалил метров двести дороги, изрубил, искромсал весь примыкающий лес. Побродив по завалу, Русинов взял карабин, ледоруб и пошел вдоль уступа по западной его стороне. Отвесная стена постепенно переходила в каменную осыпь, выполаживалась, так что можно было без особого труда подняться наверх. Под мхом хрустела сухая щебенка, охваченная корнями угнетенных сосен. Когда он вскарабкался на уступ, солнце уже висело над горизонтом. В сосновом бору было жарко и тихо, толстый мох пружинил под ногами, покрывая торчащие из земли камни и стволы деревьев. Ни единого знака присутствия человека! И если бы не дорога, казалось, люди не бывали здесь никогда…
Но вот над головой прострекотал небольшой вертолет, развернулся и потянул вдоль дороги: судя по окраске машины, летали пожарники. Русинов пожалел, что оставил машину на виду, однако понадеялся, что сверху защитного цвета «уазик» можно принять за глыбу в каменном развале. Вертолет сделал еще один круг над лесистой сопкой и полетел на восток. Световой день заканчивался, и надо было возвращаться к машине, чтобы в темноте не сломать шею в курумниках, а Русинов вдруг ощутил, что ему не хочется никуда уходить отсюда. Он лег на мох, прислушиваясь к своему благостному состоянию, и раскинул руки. Между сосновых вершин голубело бездонное небо, и он смотрел в него, как со дна глубокого колодца. Не вставая, он достал «орех», надел петельку шнурка на палец и выпустил кристалл из ладони. Плавно, как будто мыльный пузырь, он потянулся вверх и замер на привязи. Здесь было магниторазряженное пространство! Русинов встал на ноги и медленно пошел по уступу. «Орех» устойчиво показывал «перекресток». Эх, прихватить бы карты и проверить! Неужели это и есть Кошгара?!
Боясь поверить в удачу, он прошел уступ вдоль и поперек: получался круг около полукилометра в диаметре, с четким и довольно широким «просветом» в меридиональном направлении. И точно по меридиану шла эта мертвая дорога! Несмотря на легкие сумерки – на уступе было чуть светлее, чем внизу, – Русинов двинулся поперек предполагаемого круга, чтобы подсечь его центр. В косом свете от багровеющего заката очень хорошо были заметны «ведьмины круги» среди пышных мхов. Неужели здесь, на уступе, мог стоять город? Он шел точно на небольшую полянку, просвечивающую среди тесноты прямых сосновых стволов. Бор был совсем молодой и еще не успел проредиться путем естественного отбора. Ему показалось, что за частоколом красных деревьев стоит каменный холм. Зажав «орех» в руке, чтобы не цеплялся за сучья, Русинов выскочил на опушку поляны и замер. Посредине ее – там, где должен быть центр «перекрестка», – чернела огромная воронка с каменными надолбами по краям. И всемогущий мох уже успел затянуть и крутую осыпь бруствера, и даже крутые склоны самой воронки.
