Ознакомительная версия.
— Повторите требование троекратно, как установлено законом.
Алькальд поднял кверху свой жезл.
Три трубача, стоявшие за ним, проиграли сигнал.
Затем началось чтение указа.
Три раза трубачи играли сигнал, три раза повторили требование сдаться.
Все было напрасно; Цветочный дом оставался безмолвен как могила.
Необходимо было положить этому конец. Дон Рамон прекрасно понимал, насколько глупо положение тысячи пятисот человек, которых вяжет по рукам единственный противник.
Солдаты едва сдерживали нетерпение и гнев.
— Пусть же их кров падет на их собственные головы! — воскликнул губернатор. — Вперед, солдаты! Долой решетку!
Человек сорок или пятьдесят ринулись на железную решетку с заступами, топорами и мотыгами.
Однако, из опасения какой-либо засады, дон Рамон приказал сперва дать залп по ее деревянным заслонам.
Заслоны эти, вероятно заранее снятые со своих мест, разом упали.
Солдаты испустили крик торжества, но он немедленно превратился в стон.
Из-за решетки был открыт неумолкаемый огонь, а главное, метко направленный; он положил на месте почти всех солдат, бросившихся было разбивать решетку.
Этот страшный огонь привел нападающих в замешательство, он безжалостно косил всех смельчаков, которые порывались приблизиться к роковой решетке.
У флибустьеров была возможность в течение всей ночи готовиться к отпору; они искусно воспользовались данной им отсрочкой, чтобы придать защите тот грозный характер, который свидетельствовал о их глубоком знании военного дела.
Не располагая достаточными силами, чтобы соорудить стены вокруг и выдержать яростную атаку, они воздвигли по всему периметру дома прикрывающие земляные насыпи футов в восемь высотой, которые давали им возможность стрелять почти без промаха. Из самого дома они сделали нечто вроде штаб-квартиры, а вокруг, на некотором расстоянии одна от другой, устроили баррикады из срубленных деревьев, опрокинутой мебели и всех предметов, какие попались им под руку.
Кроме того, они подвели в нескольких местах мины, дабы в нужную минуту обрушить на осаждающих массивные стены.
Эта система обороны, искусно продуманная и отлично исполненная, позволяла флибустьерам наблюдать за неприятелем со всех сторон в одно и то же время и бросаться туда, где натиск противника становился сильнее.
Забор вокруг дома я служб был всего лишь завесой, которая скрывала оборонительные сооружения осажденных и давала им возможность выиграть время.
Прорвавшись за ограду, солдаты оказывались перед настоящими укреплениями импровизированной цитадели, и перед ними вставала задача брать приступом один за другим все баррикады и ретраншементы, а затем и самый дом, что ни в коем случае не было делом легким.
Однако губернатор не унывал от неудачи при первой попытке, он не знал системы обороны, устроенной флибустьерами, и не имел понятия о точном числе людей, запершихся в доме.
Значительно его преуменьшая, он предполагал, что оно доходит всего-навсего до двадцати человек.
Он воображал также, что стоит только перелезть забор, и всякое сопротивление сделается невозможным.
Как жестоко он ошибался!
Сперва он велел вывести солдат из-под убийственного огня флибустьеров — каждый их выстрел укладывал человека, — а потом второпях послал за лестницами для попытки взять дом приступом.
Первая стычка уже стоила испанцам тридцати человек убитыми и вдвое больше ранеными; дорого был куплен сомнительный успех.
Что же касается флибустьеров, то они не получили ни единой царапины.
— Глупы эти испанцы, — философски рассуждал Мигель Баск в беседе со своим приятелем Тихим Ветерком, — ведь как легко было бы им оставаться преспокойно дома и не искать ни с того ни с сего ссоры с нами!
— Что прикажешь! — отозвался Тихий Ветер, пожимая плечами. — В жизни я не видывал людей более вздорных. Просто противно, честное слово!
За первой схваткой, однако, последовало нечто вроде перемирия. Огонь с обеих сторон прекратился.
Дон Рамон воспользовался этой минутой передышки для последней попытки к соглашению; он велел сыграть сигнал и поднять белый платок.
Мигель подошел, держа руки в карманах.
— Что вам еще надо? — спросил он сердито.
— Честное слово вашего командира, что я смогу свободно уйти после переговоров с ним, если он не примет условий, которые я хочу ему предложить, — ответил губернатор.
— Эге! — отозвался Мигель, уклоняясь от прямого ответа. — Как же вы можете верить слову разбойников и воров, как вы нас величаете?
— Ступайте и передайте вашему хозяину мои слова, — холодно произнес губернатор.
— Ладно, отойдите от решетки и ждите. Через пять минут Мигель вернулся.
— Граф согласен… — начал он.
— Граф!.. — с горечью пробормотал дон Рамон.
— Я сказал «граф» и повторяю это, — грубо возразил Мигель. — Граф согласен и дает честное слово, что вы сможете свободно уйти, но с одним условием.
— Предписывать условия мне! — надменно вскричал губернатор.
— Ваша воля принимать его или не принимать. Вы не желаете — стало быть, и говорить не о чем. Остаюсь в приятной надежде никогда более с вами не встречаться.
Он сделал движение, чтобы уйти.
— А что за условие? — поспешно спросил дон Рамон.
— Вам завяжут глаза, пока вы будете идти туда и обратно, и снять повязку вы должны будете только когда вам позволят.
— Хорошо, я согласен, — ответил губернатор, немного подумав.
— Тогда велите завязать себе глаза.
Офицер взял платок из рук дона Рамона, сложил его в несколько раз и повязал ему на глаза.
— Я готов, — сказал губернатор.
Мигель отворил решетчатые ворота, взял дона Рамона за руку, ввел его во двор, запер за собой ворота и проводил губернатора в дом.
— Снимите повязку, дон Рамон де Ла Крус, — вежливо и дружелюбно сказал Лоран, — милости просим.
Губернатор снял с себя платок и с любопытством осмотрелся вокруг.
Он находился в парадной гостиной Цветочного дома; Лоран стоял перед ним в окружении человек сорока в лохмотьях, но грозного вида, которые опирались на свои ружья и смотрели на пришельца весьма сурово.
Дон Рамон, несмотря на все свое мужество, содрогнулся в душе.
— Другом ли, недругом явились вы сюда, сеньор дон Рамон, — продолжал капитан, — я вам искренне рад.
— Я пришел другом, сеньор… как прикажите называть вас? — возразил губернатор не без легкой иронии.
— Хотя я имею полное право на титул графа и, пожалуй, еще повыше, — гордо отвечал молодой человек, — прошу называть меня Лораном или капитаном, если угодно, так как здесь я окружен храбрыми товарищами, среди которых по их собственному выбору занимаю первое место.
Ознакомительная версия.
