— Зато мы откроем кое-что. — Борис набрал номер телефона: — Алло! Мама, Лена проснулась? Завтракает? Сейчас пришлем за ней машину…
Вошел Вермишев, положил перед Борисом «дипломат». Туриев знает — в нем лежат тетради и фотография.
Дмитрий Лукич расположился на диване. Игорь Иванович застыл в выжидательной позе.
Дроздова вошла в кабинет, дробно стуча каблуками. Этот стук отдавался в висках, Туриев недовольно поморщился. Елена Владимировна кивнула Васину, присела на краешек стула у окна, лицо ее было бледно.
Борис медленно проговорил:
— В беседе со мной вы, Игорь Иванович, обмолвились, что храните сокровенную тайну, которую раскроете только под давлением обстоятельств. В чем она заключается?
— Я не верующий, вы — не священник и это — не исповедальня, — усмехнулся Васин. — Моя тайна к убийству Луцаса никакого отношения не имеет.
Вы привлечены к допросу совсем по другому поводу… Гражданин Васин, — голос Туриева звучал напористо, с звенящими нотками, — вы подозреваетесь в том, что скрываетесь под чужой фамилией.
Борис выразительно посмотрел на сидящего напротив Васина.
Тот пожал плечами и решительно сказал:
— Чушь! Фамилия, имя и отчество — мои. Фантасмагория какая-то.
— Отдаю должное вашей выдержке, — Борис явно был ошеломлен столь категорическим тоном Васина, но быстро взял себя в руки, вытащил из «дипломата» содержимое, положил, перегнувшись через стол, перед Васиным, — Вам знакомы эти тетради?
— Тетради как тетради, — пробормотал Васин, выражение беспомощности появилось и тут же исчезло с его лица.
— Автоматический ответ не впечатляет. Полистайте их, гражданин Васин!
По мере того, как Игорь Иванович листал сброшюрованные тетради, лицо его меняло выражение: оно то бледнело, то наливалось кровью, на лбу выступил пот. Васин вытер его ладонью. Наконец, он отодвинул тетради в сторону, взял в руку фотографию, замер. В комнате установилась такая тишина, что явственно были слышны реплики прохожих.
Васин положил фотографию на стол, вытянул вперед руки со сжатыми кулаками, пальцы его побелели. Он выдавил:
— Откуда это у вас?
— Теперь скажете всю правду?
— Они же сгорели, — не ответил на вопрос Васин.
— Тетради привезла из Заволжска Елена Владимировна, фотографию — тоже.
— Вы видели тетю Полю? — Васин резко повернулся к Дроздовой. — Как она выглядит?
— Хорошо, — почти не разжимая губ, ответила Дроздова. Васин был ей противен.
— Понимаю, понимаю, — пробормотал Васин, — не ожидал такого конца, хотя тайное в конце концов становится явным, но раскрылось раньше, чем запланировано.
— Сколько веревочке не виться… Итак, вы признаете себя виновным?
— Нет.
— Отрицаете, что на самом деле являетесь не Васиным, а Зубрицким?
— Я являюсь и тем, и другим, — несмело улыбнулся Васин, — наберитесь терпения и выслушайте меня.
— Но сперва вопрос: — на фотографии Туриев показал мужчину, рядом с которым стояла шестнадцатилетняя Полина Мироновна. — Это — ваш отец?
— Да. Георгий Николаевич Зубрицкий. Это — тетя Поля, а вот — дядя Савелий, дядя Федя, тетя Аня. Моя родня.
— И вы ее предали.
— Никого я не предавал! — в голосе Васина послышались истерические нотки.
— Спокойно! Еще один вопрос… — Туриев положил рядом с снимком родных Васина снимок Зарова. — Этот мужчина похож на вашего отца? Как вы считаете?
Васин попросил лупу, долго сравнивал снимки, неуверенно протянул:
— Вроде бы. Нет, не уверен.
— Экспертиза показала, что на двух снимках один и тот же человек, — констатировал Туриев. — И вы скоро будете иметь счастье повидаться со своим отцом. Какое удивительное совпадение методов обмана государства: и сын, и отец живут под чужими именами.
Кровь отхлынула от щек Васина, его широко открытые глаза показались непомерно большими на осунувшемся лице.
— Он арестован! Он жив?! Не верится. Но я никого не обманывал. Выслушайте меня, — Васин умоляюще сложил руки на груди.
— Погодите, — строго сказал Туриев, — покажите ваш портсигар.
— Пожалуйста! — Игорь Иванович положил его на стол. Туриев демонстративно медленно достал из ящика стола портсигар Луцаса и Зарова, положил рядом. — Легко спутать, а? Похожи, как три капли воды, сработаны одними и теми же мастерами «Петерс и сын».
Васин сделал глотательное движение, что-то пробормотал.
— Повторите!
— Этого не может быть! Но факт есть факт…
— А теперь рассказывайте, — Туриев включил магнитофон.
— Моя жизнь ничем не запятнана. Все прожитые мною годы отданы стране, любимому делу.
— Без патетики, пожалуйста, только правду, только факты.
— Все, о чем я расскажу, легко проверить. Родился я в достаточно зажиточной семье в двадцатом году. Мой отец, мобилизованный в армию Деникина, в том же году перешел на сторону Советской власти, после гражданской войны занялся коммерческой деятельностью. Мать умерла, когда мне было два года, я ее, естественно, не помню. В конце двадцатых годов отец из Заволжска скрылся, присвоив большую по тогдашним временам сумму. Меня взяла на воспитание тетя Поля. Когда мне исполнилось восемь лет, мой дед со стороны матери получил письмо отца, в котором тот в категорической форме требовал, чтобы он забрал к себе внука. Дед, Иван Яковлевич Грейм, обрусевший немец, воспитывал меня в рамках строгих приличий, не читал нотаций, но требовал, чтобы я не поступался совестью, хорошо учился, готовил себя к тому, чтобы стать настоящим гражданином страны.
Отца разыскивали, но он каким-то образом давал знать о себе то сестре, то моему деду. Дедушка не состоял в партии, но был настоящим большевиком, он терпеть не мог краснобайства, вел очень скромный образ жизни, хотя занимал хорошую должность — был заместителем директора городского банка. Жили мы в коммунальной квартире — занимали маленькую комнату. Когда в Заволжске построили первый «советский» дом, деду предложили квартиру отдельную, что тогда являлось сказочной редкостью, но Иван Яковлевич отказался в пользу многодетной семьи кузнеца Третьякова. В маленьком городе всегда все известно. Поступок деда стал своего рода отметиной в жизни Заволжска. Существовала такая присказка: «Это случилось в том году, когда дядя Ваня (так называл моего деда и стар и млад) отдал свою квартиру Митьке Третьякову».
