Но Чимит только вздохнул.
— Ну, не хошь рыбалить, матке бы своей, чо ли, письмишко накатал, — не унимался Куприян Еремеевич. — Глядишь, матке радость бы агромадная была.
— Верно, дядя Куприян, — согласился Чимит, но затем, подумав, сказал: — Матери, конечно, обязательно надо написать, да теперь скоро в Иркутск вернемся. Оттуда и напишу.
Куприян Еремеевич живо подхватил:
— А ты помнишь, когда про родных-то своих мне сказывал, то хотел еще про молодку с Байкала сказ поведать. Да токо таймень в ту пору нам попался и забыли об этом.
— Про молодку? — недоуменно переспросил Чимит.
— Ну. Ты еще сказывал, что это токо давным-давно было.
— Вспомнил теперь, вспомнил. И что же?
— Коли вспомнил, то зараз и сказывай про нее-то.
— Ну и хитрый же вы, дядя Куприян. — рассмеялся Чимит. — Да что с вами поделаешь, придется рассказать.
— Начинай, начинай, — поторопил его старый бакенщик. — Я уже слухаю.
Чимит откашлялся и заговорил нараспев:
— Когда и от кого я слышал об этой красавице, не помню. Звали ее Бальжит и жила она на берегу Байкала, в своем родовом племени. Понятно, что сородичи очень гордились ею, и молва о красе Бальжит разнеслась далеко-далеко вокруг. Докатилась она и до манчжуро-монгольского князя Тайджи. «Хочу посмотреть, что за красавица такая, — сказал князь однажды своему военачальнику. — Возьми каких тебе нужно конников и доставь мне эту Бальжит со всем ее родом». Тайджи не терпел неповиновения и манчжуро-монгольские воины на другой день покинули его владения.
Лошади у них были быстрые, так что они и не заметили как доскакали до Байкала. Разыскав ее племя, военачальник выкрикнул: «Эй! Где ваша Бальжит? Пусть подойдет ко мне!»
Когда девушка подошла к нему, он объявил о приказе князя Тайджи и предупредил: «Головы всем вам поснимаем, если кто-нибудь посмеет ослушаться. Собирайтесь все сейчас же!»
Закручинилась Бальжит. Ведь ее нареченный Гомбо-Батор уплыл в море рыбачить. «Что он подумает, что скажет про меня, когда вернется?»— обратилась она к сородичам. И те ей ответили: «Ты подумай, Бальжит, где окажутся наши головы, если ты сбежишь к нему». Тогда Бальжит сжала свои тоненькие пальчики в кулачки, помолчала, обдумывая что-то, но потом высоко подняла головку и сказала военачальнику князя Тайджи: «Оставь здесь одного из самых лучших коней и мы тронемся с вами». Тот сначала удивился, услышав Бальжит, но затем, решив, что это прихоть красавицы, согласился выполнить ее просьбу.
По прибытии во владения князя Тайджи, Бальжит сразу же повели в княжеские покои. Обрюзгший, с пучком волос на самой макушке, Тайджи, увидев Бальжит, словно сумасшедший бросился к ней. «Ты будешь моей женой, — восторженно залепетал он. — Я всю жизнь мечтал только о такой красавице и ты сама явилась ко мне. Ох, как мы будем счастливы с тобой! Я озолочу тебя с ног до головы...» Но Бальжит презрительно скривила тонкие губы и гордо ответила ему: «Нет, я никогда не буду твоей женой!»
Князь Тайджи, у которого Бальжит должна была стать пятой женой, изо дня в день терпеливо продолжал уговаривать девушку. Наконец, на десятые сутки, получив все тот же отказ, разгневанный князь приказал заточить Бальжит в темницу, а род ее всячески изводить и притеснять.
«За что же изводить и притеснять моих сородичей?» — горевала красавица по дороге в темницу. Горе придало невероятную силу ее нежному голосу и девушка издала такой отчаянный зов, который долетел до берегов Байкала. Гомбо-Батор услышал его. Не медля ни секунды, он вскочил на оставленного ему коня и быстрокрылой птицей примчался во владения князя Тайджи. Увидели Гомбо-Батора люди его рода, воспрянули духом, разоружили стражу и освободили свою красавицу.
Когда о случившемся доложили князю Тайджи, Бальжит со своими сородичами была уже у русской границы. Разъяренный князь сам возглавил погоню. Гомбо-Батор, услыхав погоню, сказал своей возлюбленной: «Скачи со своими родичами к родному Байкалу. За меня не беспокойтесь, я догоню».
Вскоре погоня настигла его. Гомбо-Батор в открытом бою наповал сразил князя Тайджи. Люди князя обратились в бегство, и нареченный Бальжит, весело напевая, тронулся догонять своих. Он был так захвачен думами о своей любимой, о скорой встрече с ней, что не слышал, как догнал его сын Тайджи — Ty-Мин. Подкравшись со спины, Ty-Мин выхватил свой меч и снес Гомбо-Батору голову.
С тех пор буряты стали говорить так: «Будучи храбрым и мужественным, всегда помни, что враг твой не дремлет и что он коварен».
Куприян Еремеевич нетерпеливо спросил:
— А чо с Бальжит-то опосля стало?
— С Бальжит? — переспросил Чимит. — Ty-Мин настиг ее на самом берегу Байкала и, не долго думая, предложил ей выйти за него замуж. А когда она отвергла это предложение, он казнил ее. Ту-Мин отрезал ей груди и выбросил их в Байкал. От этого и вода в Байкале стала такой прозрачной, какой нет еще на всем белом свете.
— Гляди-ка, какие у бурят красивые сказы, — восторженно заметил Куприян Еремеевич. — Ну, а таперича пойдем, порыбалим малость.
— Пойдем, пойдем, — согласился Чимит.
Прошла неделя после отъезда нарочного. В этот день Чимит был в сторожке один, чистил к обеду картофель.
Неожиданно открылась дверь, и порог переступила женщина, невысокая, полная, ядреная, лет сорока пяти.
«Это, по-видимому, и есть тетя Мариша», — подумал Чимит, не раз слышавший рассказы Куприяна Еремеевича о всем его семействе.
Он не ошибся.
— А где же мой-то красавец? — поздоровавшись, бойко спросила гостья. — Поди, на печи ишо дрыхнет?
— Почему вы так думаете? — с некоторой обидой за дядю Куприяна произнес Чимит.
— А чо?.. Он сам мне сказывал про помощника-то свово. «Всю работу мою, говорит, он делает. Смотреть на него любо!» Это про вас, видать, и есть?
— Наверное, про меня, — улыбнулся Чимит. — Только дядя Куприян преувеличил сильно. Сам он, как видите, и сейчас на реке, воду замеряет. Мне такого дела он не доверяет. Боится, как бы я ошибку не допустил. Там ведь чуть ошибся, то потом пароходы на мель могут сесть.
Тетя Мариша заметила:
— Про него мне неча сказывать. Считай, скоро тридцать лет ужо вместях-то живем. Знаю я, что он, белоголовый-то мой, и сейчас других молодых за пояс заткнет.
— Вот это правильно, — весело отозвался Чимит и спросил: — А вы, тетя Мариша, в гости к нам пожаловали или по делу?
Она отвернулась и кончиком головного платка смахнула неожиданно блеснувшие слезы.
«Что с ней, отчего? — взволновался Чимит. — Какая-то, по-видимому, неприятность у нее произошла».
— А ты ишо долго здесь жить-то будешь? — вдруг спросила тетя Мариша. — Али ишо не всех злодеев пымали?
