хватало на главный вопрос, который слышался ото всюду: – Ну, как вы тут?
На перроне было много служащих вокзала. Я пошел к последнему вагону и примостился рядом с двумя мужиками в железнодорожной форме. Оба были с галунами на лацканах и двумя синими полосками на концах рукавов и на фуражках. Видимо, это не простые проводники были, а представители руководства.
– Извините! – промямлил я, приближаясь к ним нетвердой поступью измотанного судьбой гражданина. – У меня не хватает денег на билет. На поезд «Москва – Алма-Ата». Ограбили недавно. Вот как мне теперь до дома, до Кустаная доехать?
Врал я вдохновенно. Деньги у меня были. Но мало. По пути из леса до Борисоглеба я не справился с щекочущим внутренности голодом и съел в туристической забегаловке две отменных порции пельменей, бутерброд с сыром и бутерброд с колбасой. Запил это всё бутылкой «крем-соды». После чего от семи рублей шестидесяти копеек у меня осталось ровно четыре рубля.
Железнодорожникам было очень жаль, что меня обчистили, но они оба посоветовали побыстрее исчезнуть с вокзала, поскольку я выглядел как бичара закоренелый. Который и не мылся последние годы, брился очень давно и одеждой был неказист. Мог привлечь внимание милиции, которая на бичах план приводов в отделение выполняла и перевыполняла.
– Ты вон иди вокруг поезда, – посоветовал один из начальников. – Иди прямо через все пути. И дойдешь до желтой будки с флажком на крыше. За будкой идут узкоколейки внутренней службы. «Кукушки» ходят по ним и дрезины.
Дрезины есть ручной тяги, рычагами, к ним не ходи. Иди на те, которые с бензиновым движком от мотоцикла. Они идут до сортировочной. До Орехово-Зуева под Москвой. Там твой поезд проходит и стоит на загрузке почты семь минут. Суйся сразу к последнему вагону, туда начальство не доходит. И проси проводника. Лучше сразу на коленях. Может, возьмет.
– А больше и никак без денег-то, – вставил второй.
И они ушли, говоря о больших и важных вопросах железнодорожного смысла.
Мне жутко хотелось есть. Я понимал головой, что денег осталось ровно на взятку проводнику. Что надо было засунуть их под носок, в туфель. Чтобы труднее было взять оттуда. Но в голове находился, похоже, только ум. А подсознание перебралось из мозга в желудок. Оно подхватило меня так, как ветер срывает с осеннего дерева сухой лист, и понесло на бешеной скорости в вокзальный буфет. В нём я очнулся и вполне респектабельно выпил две бутылки ряженки, съел три слоёных пирожка с мясом, потом выпил обычного лимонада пузырь, в дорогу купил кефир и три бутерброда по тридцать пять копеек с какой-то удивительно пахнущей колбасой. Сунул все это сверху на пряники, блокноты и футляр камеры. После чего медленно, вразвалку двинулся пересекать пути в неположенных местах.
Нужную мне дрезину нашел через сорок минут. Засёк по часам. Дрезинщики, мужчина и женщина лет пятидесяти, по поведению супруги, складывали на платформу одинаковые мотки черного провода и коробки с керамическими блестящими белыми изоляторами.
– А до Орехово-Зуева не подбросите? – спросил я без твёрдой надежды. Даже не останавливался. Шел мимо и просто так спросил. На всякий случай. До разводящей стрелки этих дрезин стояло не меньше десятка. И народу копошилось вокруг них побольше. Туда и шел.
– Эй, паренёк! – позвал меня мужик. – Ехать будешь или как? Чего бежишь?
– А возьмете? – мне захотелось подпрыгнуть, захлопать в ладоши и вернуться к дрезине вприсядку с весёлой народной песней. Но я солидно повернулся, солидно подошел и, пока они бегали за проводом и ящиками, посчитал деньги. В общем-то деньгами это назвать уже нельзя было. Мелочь одна. Пятьдесят пять копеек. Погулял я безвольно, конечно. Мягко говоря, сдался желудку без сопротивления, с поднятыми руками.
-Денег только пятьдесят копеек у меня, – сказал я грустно женщине.
– Ну и на кой чёрт они нам, твои пятьдесят копеек? – мужик закинул последний ящик с изоляторами и сел на место машиниста. – Тут ехать всего три часа до Орехова. Вот если бы трое суток, то мы бы твой полтинник взяли на соляру. Садись давай. Вон на те провода.
Я запрыгнул на платформу. Сел на край мягкого мотка провода в резиновой оплётке и мы поехали. Дрезина – не тепловоз, конечно. Скрипит, тарахтит, мечется между узкими рельсами будто соскочить с них хочет. Но едет равномерно, с приличной скоростью, километров сорок в час. Движок у меня за спиной, орёт не громче мотоцикла. Сносно ехать.
Проехали мы молча половину пути. Они, видимо, между собой наговорились лет за тридцать совместного бытия, а мне просто не хотелось. Смотел по сторонам. Много всякого мелькало. Дома, озера, холмы невысокие, Склады какие-то, наполовину в землю врытые.Только широкие ворота наверху, да ограждение из колючки. А склады сами внизу. Под землёй. Важное что-нибудь там хранится, раз колючей проволокой обнесли, да под землю спрятали.
Наконец выбрались из пригорода на вольный ветер. Тут мужик повернулся ко мне и назвался: – Дядя Игорь. А жена моя Нина Викторовна. Тут мы сейчас будем одно место проезжать. Так я предупреждаю заранее. Чтобы в штаны не наложил. Будет мистика жуткая. Так ты смотри, но не бойся. Мы сами тут по два раза в день ездим. Потому и привыкли. Так смотрим просто, как кино вроде. А сперва, без привычки, аж с сердцем становилось плохо.
– Стреляют в вас, что ли? – хмыкнул я. – Или ведьмы на мётлах вокруг носятся? Я недавно в муромском лесу был. В самой чаще. Почти день из него выбирался. Так нет там никого. Ни ведьм, ни вампиров. Леших, и тех нет. Зайца даже не встретил. Ни одного.
– Тут не ведьмы, – мужик мелко перекрестился. Жена глянула на него и тоже перекрестилась.
– Здесь на дорогу прямо. На рельсы значит, – Нина Викторовна повернулась ко мне. – Выходит на рельсы баба. Совсем голая. Молодая, но с сединой и шрамами на всём теле. Выходит из-за кустов, встанет на дороге и стоит как памятник. Только волосы шевелятся от ветерка. Мы ей сигналили поначалу, орали на неё. Ну, мол, уходи, чего выставилась! А она стоит как вкопанная, не улыбнется, пальцем даже не шевельнет. Мы один раз остановились. Игорь пошел к ней, чтобы с рельсов увести. Задавим ведь. А нам долго стоять не положено. Расписание. Ну вот, он подошел тогда к ней, постоял рядом, потом бегом назад. И говорит, что там нет никого.
Я ему: – Как нет никого, когда я на вас обоих смотрела и обоих видела? А потом ты побежал обратно, а она как стояла так и стоит. Ты чего, Игорёк?
Вон она стоит. Он повернулся, увидел её и аж зубы у него застучали. И побледнел лицом. Как песком белым
