звездный пес чувствует настроение хозяина и все понимает.
И тут я сообразил, что за календари кидал в корзину пес. А потом приклеил их на стену своими лапами-руками.
– Рекс, дружище, – сказал я. – Спасибо тебе.
А он радостно фыркнул, прыгнул мне на грудь и ткнулся носом в плечо. Он же знает, что я не люблю, когда лижутся.
Поэт
– Дядюшка Оман, когда ты поведешь меня к поэту?
Гончар повернулся – в дверях дома стоял Хасан.
– Ты опять? – вздохнул Оман.
Неделю назад в доме своего брата Асана Оман в пылу спора встал, поднял руку, в которой была чаша с вином и прочитал:
Не причиняй лишь зла другим, а в остальном…
Живи, как знаешь, и судьба тебе поможет.
Иного нет греха. Добром же ты умножишь
Себя, как в зеркале, светящимся добром… 4
Гости одобрительно зацокали, а сын хозяина Хасан открыл рот и не закрывал его добрую минуту. А потом насел на Омана – что это за слова, что звучат так красиво, и откуда Оман их знает. Тогда и прозвучало в доме Асана слово «поэт».
– Поэты, – медленно повторил мальчишка. – Какие это люди? Наверное, особенные.
Оман, будучи под влиянием хмеля, похлопал племянника по плечу:
– Будет время, я свожу тебя посмотреть на поэта.
С тех пор Хасан прибегал к нему каждый день и спрашивал: идут ли они сегодня смотреть на поэта.
– Погоди, сегодня много работы, – говорил Оман.
Хасан убегал, но на следующий день возвращался снова. Оман сначала смеялся, потом начал хмуриться – у него действительно не было времени, а мальчишка надоел хуже назойливой мухи.
– Много работы, – привычно ответил Оман.
Он ожидал, что после этих слов лицо племянника, как обычно, сморщится от огорчения, но на этот раз Хасан улыбнулся:
– А я и сам его уже видел!
– Где? Когда?
– Только что, у писца Али. Он и сейчас там, Али переписывает его стихи. Хочешь, пойдем посмотрим!
Оман знал Али. Писец сидел неподалеку от его мастерской. Как правило Али писал прошения и жалобы, но стихи?..
Оман взглянул на горящие глаза мальчишки, потом перевел глаза на полки, заполненные рядами больших и малых горшков – он неплохо поработал сегодня, пожалуй, можно сходить, сделать приятное племяннику. Оман смыл с рук глину и, на ходу вытирая их об халат, пошел за Хасаном.
Под соломенным навесом на стуле рядом с Али сидел толстый человек в парчовом халате. Он придирчиво смотрел на листки, исписанные каллиграфическим почерком писца.
Как ветер могучий,
Как пламя пожара,
Обрушился славный
Эмир на врага!
Вдруг прочел толстяк и, довольный собой, улыбнулся. Улыбнулся и писец.
– Ты слышал?! – повернулся к Оману Хасан. – Как ветер могучий! Как пламя пожара!
– Не хочу огорчать тебя, Хасан, но этот человек не поэт, – тихо сказа Оман.
– Не поэт?!
– Да, не поэт. И не кричи так сильно. А лучше всего, пойдем-ка отсюда.
Они завернули за угол дома и пошли по улице.
– Но почему, Оман, почему ты говоришь, что он не поэт?! – не мог успокоиться мальчишка. – Такие красивые, складные слова. Сам же ты не поэт, откуда тебе знать?!
– Почему… Ты помнишь, я показывал тебе свой первый горшок?
– Да, он был совсем кривой.
– Вот видишь, ты не гончар, но можешь отличить хороший горшок от плохого. Ладно, сегодня я уже не сяду за работу, пошли, я покажу тебе настоящего поэта.
Хасан радостно подпрыгнул, запахнул полы рваного халатика и вприпрыжку побежал за дядей.
Они свернули на улицу, где сидели медники, прошли мост с гадальщиками и оказались недалеко от базара. Здесь в тени большого карагача сидел старый калека-нищий. Хасан знал беднягу. У нищего не было правой руки, обрубком языка он издавал малопонятные звуки, а пустые глазницы уродовали и без того некрасивое лицо. На что мальчишки любили дразнить убогих, но к этому уродцу подходить боялись.
– Смотри, – тихо сказал Оман.
– Куда? – еще тише спросил Хасан. Он боялся калеки.
– На нищего.
– Зачем?
– Перед тобой поэт.
– Ты смеешься надо мной?!
Вместо ответа Оман прочел:
Людей пора переродить и вырастить свой сад,
И мир свой заново создать – иначе это ад…
И о чудо, когда зазвучали стихи, нищий повернул к ним лицо, хотя они стояли далеко.
– Это его стихи? – не мог поверить Хасан. – Он же не может говорить и видеть!
– Когда-то у него были глаза, язык, обе руки. Но однажды эмир приказал сделать из него калеку.
– Зачем?
– Поэт написал стихи. В них он сказал, что лицо эмира походит на тыкву, а сердце напоминает камень.
– Зачем же он так сказал?
– Потому что только каменное сердце может увеличивать налоги, когда в стране неурожай, и дети умирают от голода.
Хасан молчал, а Оман продолжал:
– Понимаешь, мальчик, поэт – это уста народа. И его стихи – это боль и радость народа. А чтобы чувствовать то же, что чувствует народ, поэт должен жить среди народа. Он должен есть то, что ест крестьянин и носить рваный халат, как простой ремесленник. Вот почему я усомнился, что богато одетый толстяк у Али настоящий поэт. Ну а услышав его стихи, окончательно в этом убедился. Стихи – это рев бури, журчание ручья, шепот песка. Стихи заставляют трепетать душу.
Хасан долго молчал, глядя на калеку, потом спросил:
– А остальные поэты? Они тоже сидят на базаре, просят милостыню?
– Не обязательно, – засмеялся Оман и, взяв племянника за плечи, развернул лицом к дороге и повел домой. – Поэты ходят из города в город, всегда бедные, но счастливые.
– А если поэту посчастливится, и найдется эмир, который наденет на него богатый халат, будет вкусно кормить? – спросил мальчик.
– Ты помнишь, как в прошлом году твой отец поймал соловья? – вопросом на вопрос ответил Оман.
– Да.
– Что с ним стало?
– Соловей умер.
– Поэт тоже умрет. Человек будет продолжать жить, а поэт умрет.
Сухарь (мор. сленг) – сухогруз.
Дед (мор. сленг) – стармех.
Мастер (мор. сленг) – капитан.
Здесь и далее стихи Хафиза Ширази.
