- Нет, определенно ты больной, — не давая ему до конца продекламировать «Медного всадника» встрял я с обобщениями. — Одначе, вишь как, со служебным-то удостоверением, где указано, что ты постоянно при исполнении, тебе легче передвигаться по жизни…
- Обещаю, что как только гонка за камнями закончиться, а эксперты подтвердят, что это не «зразы»… Я сразу иду лечить нервную систему и импотенцию. (Я его даже не поправлял, зраза — так зразы.)
Перед выходом на поверхность, на том и порешили.
О том, как всем табором добирались до Питера, отдельная и довольно-таки занимательная история.
Ноги кандалами, мне конечно Харатьян не сковывал. Но ехал я в фургоне на котором красовалась надпись:
«Только у нас.
Грандиозная уценка до 7 %!
Спешите. Сезонная распродажа гробов, венков и эск…жи…ных железныхбетонных памятников.
Первых посетителей, ждет приятная неожиданность в виде — букета натуральных цветов из искусственного волокна.
Наш правильный адрес: Тунгусский аэропорт им. Фреди Меркури, 19. Принимаются коллективные заявки.
Это действительно ваш последний шанс. Не упустите его!»
Текст был взят в розовую рамочку с розочками и ангелочками. Ехать с таким пожеланием по обе стороны сухопутного автолайнера, было жутко, но весело.
Все было хорошо, за исключением неудобного лежания в, не по размеру подобранном выставочном гробу и утомительной антисанитарии. Трудности пути угнетали, но бодрости духа не снижали.
Если бы еще в гробике, не было так жестко, тогда вообще можно было двигался с комфортом и порядком. Но средство захоронения не предназначалось для перевозки живых, оттого и не роптал, а терпеливо ждал окончания дороги.
* * *
Жди беды, когда собак больше чем костей…
В качестве надежной охраны, меня сопровождал подручный Харатьяна, со странной фамилией Халявченко. Впрочем, дело не в фамилии, а в том, как человек ею пользуется.
Как только мы тронулись в путь, Халявченко, сидя рядом в удобном кресле, что-то очень вонючее закурил, со смаком затянулся и без всяких предварительных намеков и подготовительных прощупываний собеседника, сразу перешел к решению возникшей у него задачи.
- Слышь, условно-арестованный, — говорил он шепеляво, но разборчиво. — Слышал я твой разговор со Старшим… Эсли ховоришь мне, хде сохрыл и положил сокровища, делим все на половину и разбехаемся в разные стороны… Слышь, дело ховорю.
- Ага, — я не скрывал сарказма. — Харатьяну с его провокациями передай привет… И вообще чего вы хотите, я же во всем добровольно сознался…
Машину тряхнуло, если бы Халявченко не снял для разговора гробовую крышку, быть очередной шишке у меня на лбу.
Он неподдельно удивился моим словам.
- Причем здесь Старшой? — он даже перестал жевать сигарету, не понимая, что это такое я сказал, но на всякий случай продолжил. — Что за люди, тахие? Ховорю, ну нихто не ригирует на всякую мое тахую… Слухай сюда, дурья твоя башка, больше тебе такова нихохда не скажуть…
После этого он долго убеждал меня, как будет здорово и отлично, если я расскажу ему про «сохровища» и он, как настоящий «жентыльмен» все поделит поровну, а до этого решит проблему Харатьяна и его подручных… Что будет «погано и не по теме», коль скоро, сокровища попадут в плохие руки, подлых и «нячэсных» людей, скрытно сочувствующих оппозиции и готовых на все… Что сокровища, гораздо легче и намного приятнее делить на двоих, а не на всю банду…
Здесь мне пришлось его остудить.
- Халявченко, кто тебе сказал, что с тобой кто-то будет делиться, ты ж на службе. Ты еще потребуй при разминировании склада боеприпасов своей доли иприта… — опять у меня лежачего прорезался скрытый и горький сарказм. — Ты головой-то иногда не только пей и закусывай, ты ей, родимой, чаще думай… Забыл, что делить лучше всего на одного?
Не уловив в моем спиче сатиры, он опять затянул что-то унылое и связанное с мнохолетними чаяниями и ожиданиями люмпена. Мол, сокровища надо поделить честно и по справедливости… Что после раздела разбежимся и будем жить каждый в своем отдельном доме и горя не знать… Но, судя по тому, как блеснули глаза и дернулась рука, про удачный раздел на одного, ему было известно гораздо лучше моего.
* * *
Я уже забыл и про антисанитарию, и про то, что нахожусь в гробу, и про все остальное… Слушая его скулеж о том, как здорово будет, правильно поделить сокровища, я уснул. Но сперва попросил его, не заколачивая, закрыть крышку гроба и дать мне возможность все детально обдумать.
У меня не было сомнений в том, что и эта машина напичкана микрофонами и Харатьян с удовольствием слушает горячечный бред своего подручного.
Не доезжая до Сконтова (захудалый городишко, где отвеку не ступала нога микробиолога, там сидели физики-ядерщики) как положено, остановились «по требованию» на трассе. Испортили трошки в еловой чаще экологию и рванули дальше, к разделу сокровищ и большого праздничного пирога «Халява с морковкой».
* * *
На оставшуюся часть пути, вместо Халявченко ко мне подсел неразговорчивый амбал с квадратными кулаками и трапециевидной головой. Этот угрюмый малый, меня своими планами передела неделимого, не развлекал, за что ему от меня «гранд мерси». Он всю дорогу смотрел в окно и только иногда, что-то ворчал в мою сторону, сквозь сон, единственно что разобрал так это: «Гляди ишо у мине.» И все…
Я с удовольствием спал. Что еще нужно уставшему, одинокому путнику?
Охрана надежная. Посты милицейские, проходим без проблем. Со слов навещающего меня Харатьяна, мой рисованный портретик, во множестве украшает их стенды…
В случае аварии, я и так уже в гробу, поэтому: или самортизирую, или избавлю устроителей траурных мероприятий от излишних хлопот.
Мысли мрачные, но лучше такие чем, если бы я начал замысливать побег.
Все время возвращаюсь к этому, все время пытаюсь посчитать свои поступки исходя из здравого смысла. Правильно ли я позволил себе добровольно улечься в гроб? Стоит ли из-за двух девчушек, подвергать свою жизнь опасности? Т. к. случись, что со мной, кто позаботиться уже о моем сыне.
Опять это подленькое послабление режима содержания совести, мол, каждый день в мире от голода и болезней, под колесами машин, в локальных конфликтах, умирают, погибают десятки тысяч и детей, и женщин. Второй сидящий во мне, зевая и почесываясь, поворачивается на правый бок и перед сном задает в пространство вопрос:
«Если бы ты не вмешался, то нормально жить уже вряд ли смог, а сыну в глаза смотреть и подавно не сумел бы… Курдупеля как сжили со света, забыл? Напомню. При тебе грохнули, дедулю. Увалили, как беспризорную собаку, а ему еще было, жить да жить. Самый рассвет жизни на пенсии, в неге и спокойствии. Подумай, как с этим смириться и обуздать будущие воспоминания? Поэтому, отчитайся перед совестью, хоть этими беззащитными существами человеческой природы…»
