«Если бы ты не вмешался, то нормально жить уже вряд ли смог, а сыну в глаза смотреть и подавно не сумел бы… Курдупеля как сжили со света, забыл? Напомню. При тебе грохнули, дедулю. Увалили, как беспризорную собаку, а ему еще было, жить да жить. Самый рассвет жизни на пенсии, в неге и спокойствии. Подумай, как с этим смириться и обуздать будущие воспоминания? Поэтому, отчитайся перед совестью, хоть этими беззащитными существами человеческой природы…»
Торговля шла бойко, во всю, начались бартерные товаро-обменные операции… Они, там, внутри меня торговались, спать мешали.
Голос вопрошавшего затихая затухал, пропадал… Вместе с ним пропадал и я, в своем гробу, где многие давно меня хотели видеть. Ребята, сегодня ваши ожидания сбылись, я уже там…
* * *
Где-то рядом в этой колонне, или параллельным курсом, двигались две барышни. Чего зря дергаться? Страшное кино Харатьян показал. Намекнул, что возможно дедушка Курдупель на старости лет подрабатывал на съемках такого жесткого порно…
«Больших миллионов я за такое говно не получу, но девчоночки, если ее сразу не сломают, на пару съемок хватит. После в огромных количествах идет тиражирование, я ставлю клеймо — «единственный оригинал» и гребу (в местном понимании) неплохие деньги. Адреса любителей подобной клубнички, на всякий случай из сейфа у дедули взял, да их и в Интернете навалом. Впрочем, можно обойтись и без этих уголовных хлопот. Только сперва мне необходимо получить камни».
Он выжидательно смотрит на меня. Я согласен со всем, что он говорит и скажет в будущем, поэтому в знак признательности и полного согласия с оратором киваю головой. Харатьян продолжает.
- Тебе предметы роскоши и богатства, все равно без надобности. Куда ты их денешь, это даже не золото, которое, хоть стоматологи могли бы купить. А с этим куда податься?
Прав был плохой математик, в чем я не знаю, но классовым нутром чувствую, прав во всем. Ему, в отличие от плохого танцора, ничего в жизни не мешает. Знай, сиди себе, высчитывай собственную выгоду. А ошибся, приписал себе лишний нолик, ну так никто от ошибок не застрахован. На то они и существуют, ошибки и просчеты, чтобы их совершать.
Так и сплю. В мозгу возникают плохие картинки в траурных обложках.
Открываю глаза и вижу изнанку неплотно пригнанной крышки гроба. Когда совсем мощно трясет, сквозь сон матерюсь в адрес царских сатрапов-дорожников… Как будто не могли, еще каких-то девяносто лет назад, нормально проложить участок дороги, на котором я сейчас так мучаюсь…
И опять засыпаю…
Только в конечной точке запутанного маршрута, я окончательно проснулся и избавился от тягостного внутреннего монолога. По примеру литературного персонажа (только забыл какого) поприветствовал себя добрым словом и доступными для моего понимания пожеланиями.
Сдвинув крышку гроба, стал вглядываться в озаренные серым, дневным светом незнакомые улицы.
- Где это мы? — потягиваясь и щурясь, спросил я у спящего сопровождающего.
- Гляди ишо у мине, — проворчала горилла не открывая глаза.
- Ты, служивый, не ругайся, — на всякий случай, начал я к нему подъезжать. — Лихой перепляс кишек и нервишек, заставили меня нарушить твой отдых… Может есть, что пожевать… С маслом… или там… икрой, какой завалящей?
- Гляди ишо у мине, — не реагируя на рифмованное обращение, он продолжал исправно нести службу с закрытыми глазами.
Мысли о еде ушли на задний план и были оставлены до лучших времен.
Пришлось отодвигать траурные шторки и узнавать «колыбель российских революций» — провались они все разом, в Синявинские болота.
* * *
Что характерно. В город въехали — с купеческим размахом и шиком.
Внутри салона тихо и торжественно звучал Шопен. Благодаря мощным усилителям, выведенным на свежий воздух, эту музыку удалось послушать и многим городским прохожие, оказавшимся в этот урочный час на улице….
На внутреннем, городском посту, подкативших сшибить денег милиционеров, отправили подальше. Самого наглого мента, ко всем «чертовым бабушкам» отправлял лично Харатьян. С чувством исполнения хорошего поступка, сопровождающая меня колонна, отправились прямиком по проложенному ранее курсу, — к дому, где мной, своевременно были приобретены хоромы.
Адрес водилам, можно было не говорить, да они и не спрашивали. Все мои попутчики и так его великолепно знали. Ох, Курдупель, Курдупель… А еще боевой, паркетный полковник. Не выдержал пары оплеух и сдал… Сдал, как ненужную тару…
Прибыли. Выждали паузу. Вернулись дозорные, говорят, вроде все тихо… Пошли.
Впереди двое. Сзади двое. Я пристегнут наручниками к Халявченко.
Зашли на мои «сотки». Разруха, пыль и запустение. Хотя все мои метки и «контрольки» были нарушены, но в пустой квартире брать нечего, а о тайнике в уродливом выступе стены никто и не догадывается. Мало ли что там настроили, за годы нахождения в социалистическом лагере.
* * *
Харатьян — рога в землю, нетерпеливо бьет копытом. Торопит изо всех сил.
Я его понимая. Не было ни гроша и враз алтын, а к нему целый воз блестящих денег… Но подстраиваться под него не собираюсь. Каждый обязан сам справляется с эмоциями от нахлынувшего счастья, так сказать, по мере его поступления.
- Ну, где же? Слышь, Леха, доставай… — он так нетерпеливо начал потирать руками, что казалось прямо здесь, у меня на глазах из искры возродиться пламя… Слышь… Ну, того… Давай, быстрее…
Торопиться мне некуда. Примерный расклад колоды, после того, как сокровища будут переданы в преступные руки я знал. Поэтому и не торопился. На тот свет еще никто не опаздывал, мне, тем более незачем ломать сложившуюся практику. Дождался привода Аллы с дочерью. Посмотрел я на них, кивнул головой, вроде все в порядке.
* * *
Харатьян по-прежнему боится подвоха. Он наверное думает, что я в своей квартирке расположил засаду из отчаянных парней, готовых на все ради защиты сокровищ, ну и конечно моей чести, совести и деловой репутации…
Он смешон со своими страхами… Но смеяться, глядя на него мне недосуг. Постоянно оглядывается, вздрагивает. Пистолетик свой заграничный — «Агран 2000» из рук не выпускает, стволом в разные стороны дергает…
Если из-за умственных перегрузок и нервного возбуждения, всю команду не перестреляет тот же Халявченко, то возможно все еще и обойдется.
* * *
Харатьяна подвела, его собственная оперативная горячность и невыдержанность. Одно дело, для удовольствия кататься на форточке, привязанным к ней за шею. И совсем другое, экспроприировать не принадлежащие тебе громадные ценности. Пример, поголовно расстрелянных в 30-тые годы революционных комиссаров (промышлявших после Октябрьского переворота тем же, что делал сейчас грубый майор) нынешних бандитов, ничему не научил.
