и плотнее.
— Молчание — знак согласия! — пошутил Бажен, встал рядом с адептом и многозначительно хрустнул костяшками пальцев. — Итак, в Гнилом доме вы не ночевали и наведались в Яму… Не пучь так глаза, легавый обо всём рассказал!
Воздуха катастрофически не хватало, и я стал понемногу проваливаться в забытьё, но замелькали перед глазами не серые точки, а бледно-голубые крапинки. Ещё и в носу засвербело, как бывает, когда ветер начинает гнать по улице пыль.
Магия! Так проявилась чужая магия!
— В общем-то, я знаю почти всё, — продолжил вещать Бажен. — Не могу только взять в толк, каким дерьмом у вас головы набиты, если вы на такую глупость несусветную подписались! — Он шумно выдохнул и скомандовал: — Пламен!
Давление самую малость ослабло, и я задышал часто-часто, мелко-мелко. Кое-как совладал с дурнотой.
— Отвечай! — рявкнул главарь, невозмутимость которого оказалась насквозь показной.
— Из-за денег… — едва слышно выдавил я из себя, но меня поняли и так.
— Деньги? — прошипел Бажен. — Пламен, ты слышал? Эти придурки украли полсотни фунтов первосортного заморского дурмана ради денег!
Он подступил и врезал мне под дых, после заходил туда-сюда по кабинету.
— Придурки! Царь небесный, какие же безмозглые придурки!
Приказа усилить нажим он Пламену не отдал, и я продолжил мелко-мелко дышать, а заодно потянул в себя небесную силу.
Вдох. Ничего. Вдох. Ничего. Да вдох же! Вдох! И вновь втягиваю в себя один лишь только воздух!
Никакой энергии! Та окружала меня, но это была чужая энергия, уже преломлённая и перекрученная в чары. Я ощущал освежающее присутствие магии, у меня даже волосы от нематериальных колыханий шевелились, но вобрать в себя — нет, не получалось. Я был на это попросту неспособен.
Вдох. Ничего. Вдох. Ничего. Вдох! И от напряжения темнеет в глазах, а на шее набухают жилы, но — ничего, ничего, ничего!
Черти драные! Ничего!
Вот тогда-то и навалилась беспросветная жуть. Просто наперёд знал, что будет дальше, и от неизбывной тоски захотелось завыть в голос.
Влип! Теперь не выкрутиться!
Но не позволил себе раскиснуть и решил действовать от противного. Сильнее стать не могу, но не получится ли тогда ослабить чужое воздействие и удрать? До открытого окна — десяток шагов, а ну как выгорит сигануть в него? Кабак задворками выходит на пустырь, сараи и огороды, никто там меня не догонит, если только ноги не переломаю…
— Деньги! — вздохнул Бажен. — Да кто бы купил у вас столько дури? Вот кто, а?
Я только-только сосредоточился на чарах, придавивших меня к стене, но медлить с ответом было себе дороже, пришлось отвлечься.
— Гусак покупателя нашёл!
— Гусак? Что за птица?
За меня ответил Пламен.
— Был такой в Гнилом доме, — подсказал он главарю. — Загремел на каторгу, после на Пристань перебрался.
Когда адепт заговорил, его чары потеряли упорядоченность и сделались… рыхлыми. Я вновь попытался вобрать их в себя, вновь не смог и тогда на выдохе оттолкнул, как выбрасывал вовне небесную силу. Незримая пелена колыхнулась, и хоть высвободиться не удалось, зато получилось сделать полноценный вдох.
Отторжение! Ну конечно же!
Монах-наставник вещал неофитам, будто те могут творить приказы за счёт собственных жизненных сил, а раз послушники на такое способны, то и мне по плечу!
Увы, вновь отвлёк Бажен.
— И что вы собирались делать с деньгами? — спросил он. — Солить? В рост давать? На пирожные спустить?
— Откупились бы!
— О как! — восхитился Бажен. — И от кого?
«Да от тебя же, баран!» — едва не выкрикнул я, но переборол истерику и сказал:
— Так ведь Большой Ждан глаз на Рыжулю положил…
Прервался хватануть ртом воздуха, и Бажен потребовал:
— Продолжай!
Запираться я не стал. Взялся заговаривать Бажену зубы, а попутно пытался, пытался и пытался превозмочь обездвиживающие чары, но лишь наловчился нормально дышать. Пошевелиться так и не вышло.
— А Лука — парень не промах! — рассмеялся Пламен. — Горазд людям головы морочить!
Я целиком и полностью сосредоточился на противодействии силе, прижавшей меня к стене, вот и уловил, как в такт словам тайнознатца легонько задрожали обездвиживающие чары. Сразу вспомнилась обмолвка Горана о том, что адепты неспособны удерживать в себе энергию, а значит, вынуждены постоянно тянуть её для поддержания аркана.
Сам я делал это на вдохе, а ну как и Пламен тоже?
Не из-за этого ли его воздействие будто бы колышется?
Бажен покачал головой и какое-то время разглядывал меня, потом с нескрываемой насмешкой произнёс:
— Ну ты ведь не совсем дурак! Ну сам посуди: да кто б стал из-за вашей рыжей лахудры такой огород городить! Да всё началось с того, что Лука в свой фарт босяцкий поверил, решил банк сорвать и крупно проигрался. Столько катале Ждана задолжал, что вашего крысячьего общака даже близко не хватило! Рассчитался, конечно, но и мне оброк вовремя не заплатил, и у Жилыча кучу денег занял. Как он со старым упырём договорился — не знаю, а я срок до конца лета дал. И предупредил: не уложится вовремя, его девка пойдёт в «Хромую кобылу» долг отрабатывать. Так и условились.
Меня затрясло от ненависти, и я едва не упустил обездвиживающие чары, но вовремя опомнился и выкинул из головы глупые обиды.
Плевать! На всё плевать!
Только бы выкрутиться! Остальное — потом!
Всё — потом!
Я вновь сосредоточился на мысленном приказе отторжения и принялся бить им в чужую волшбу, только теперь не абы как, а в такт дыханию Пламена, снова и снова заставляя его дополнительно напрягаться непосредственно перед вдохом. И попутно тянул в себя небесную энергию.
Тянул-толкал. Тянул-толкал. Тянул-толкал.
Аж дурно стало.
Бажен похлопал меня по щеке и отошёл.
— Забудь! Теперь это не важно. Теперь совсем другие ставки на кону. Если не получу своё, весь Гнилой дом вплоть до последнего сопляка отправлю к «Пьяной русалке» матросню обслуживать! Тебя — нет. Тебя с Лукой я собственными руками удавлю! И вертихвостку вашу рыжую тоже, но её не так сразу. Пламен, придуши-ка его чуток!
Сразу сдавило грудь, зашумело в ушах, загорелись огнём лёгкие. Я хрипел и сипел, но не оставлял попыток перебороть обездвиживающие чары. Пламен раскраснелся, глаза его окончательно выцвели, дыхание сделалось неровным, а колдовские узы стали рыхлыми и податливыми, но всё же продолжали удерживать меня на месте. Одним решительным рывком высвободиться из них не было никакой возможности. И не одним
