– Что за рассказ?
– Рассказ о восстании в Милане. Есть ли на земле настолько бесчестный человек, чтобы в это поверить?
– Объяснитесь, граф!
Это была просьба всех присутствующих.
– Терпение, джентльмены! Вам оно понадобится, когда вы меня выслушаете.
– Продолжайте!
– Как мы и ожидали, я нашел этих шпионов. Их было двое, и они разговаривали на улице. Я спрятался в тени ворот; и прямо передо мной остановились эти негодяи. Они меня не видели, а я их видел и, что еще лучше, слышал. И как вы думаете, что я услышал? Вы мне не поверите!
– Расскажите, и посмотрим!
– Восстание в Милане – подделка, ловушка, чтобы заманить туда благородного губернатора и всех нас остальных в руки Австрии. Именно с этой целью все и организовано – так сказал один из шпионов второму и сообщил источник своей информации.
– И каков этот источник?
– Его наниматель лорд…
Кошут вздрогнул. Его товарищи тоже: сведения, какими бы необычными они ни были, не показались им невероятными.
– Да! – продолжал Роузвельдт. – Не может быть никакого сомнения в том, что я вам рассказываю. Шпион называл факты и подробности, которые должен был получить из надежного источника; я и раньше подозревал что-то в этом роде. Я знаю силу этих богемских частей. К тому же там тирольские стрелки, подлинные телохранители тирана. Что бы ни думал Джузеппе Мадзини, у нас нет ни единого шанса. Это ловушка, и мы не должны в нее попасть. Вы ведь не поедете, губернатор?
Кошут осмотрел собравшихся, взгляд его остановился на Мейнарде.
– Со мной не советуйтесь, – сказал писатель-солдат. – Я по-прежнему готов ехать.
– А вы уверены, что все правильно расслышали? – спросил экс-губернатор, обращаясь к Роузвельдту.
– Уверен, ваше превосходительство. Слышал совершенно ясно. Эти слова все еще звучат у меня в ушах, жгут их.
– Что скажете, джентльмены? – спросил Кошут, всматриваясь в лица окружающих. – Поверим ли мы в такой подлый план?
Прежде чем ему ответили, раздался дверной звонок.
Открыли дверь, и впустили человека, который прошел в комнату, где собрались революционеры.
Все узнали полковника Ихаша, друга и адъютанта Кошута.
Ни слова не говоря, он передал экс-губернатору листок бумаги.
Это была зашифрованная записка; ключ к шифру знал только Кошут.
Печальным тоном дрожащим голосом перевел он текст таким же опечаленным, как он сам, слушателям.
«Восстание оказалось фальшивым.За ним стоит предательство. Сегодня утром венгерские части разоружены. Десятки бедняг расстреляны. Мадзини, я и остальные, вероятно, разделим их участь, если только не случится какое-нибудь чудо. Мы окружены со всех сторон и не можем спастись. Нам остается только надеяться на Бога Свободы.
Турр»
Кошут пошатнулся и сел. Казалось, он готов упасть на пол.
– Я тоже обращаюсь к Богу Свободы! – воскликнул он, немного придя в себя и снова вставая. – Неужели он допустит, чтобы такие люди были принесены в жертву на алтаре деспотизма? Мадзини! И благородный Турр, самый храбрый, лучший из моих офицеров!
Ни один человек, знавший генерала Турра, не усомнился бы в справедливости этой похвалы. И все его действия подкрепляли эту похвалу.
Сообщение Роузвельдта предваряло ужасную катастрофу. Шифрованная телеграмма ее подтверждала.
Граф явился вовремя. Если бы не задержка, вызванная его рассказом, Кошут и капитан Мейнард были бы уже на пути в Дувр; их уже поздно было бы предупреждать, никто не помешал бы им провести следующую ночь в гостях у Луи Наполеона – в одной из его тюрем!
Глава LXXV
Государственный деятель в частной жизни
Закутанный в роскошный халат, в шапочке с кистями на голове, в шелковых чулках и красных марокканских туфлях, благородный патрон Свинтона сидел в своей библиотеке.
Он был один – делил одиночество с сигарой лучшего сорта.
Тень на лице вельможи говорила о тревоге.
Но тревога несерьезная – всего лишь легкое расстройство. Его светлость сожалел, что Кошут избежал ловушки, устроенной специально для него и по личному предложению его светлости.
Его светлость вместе с остальными заговорщиками, представителями коронованных особ, много ожидал от поддельного восстания в Милане. Со всем своим коварством организовали они это ложное восстание, чтобы заполучить в свои лапы великих предводителей «народов».
Но их собственный страх помешал им осуществить свой замысел. Это был ребенок, у которого отросли слишком острые зубы, чтобы его можно было и дальше кормить грудью. Он слишком быстро достигал зрелости.
И поэтому им пришлось неожиданно разоружить венгерские части и арестовать тех, кто проявлял излишнее рвение и успел себя скомпрометировать.
Последовали расстрелы и повешения – настоящее жертвоприношение. Но жертвы оказались из числа наименее видных революционеров; а предводители сумели уйти.
Мадзини, «неуловимый», ушел почти чудом; благородный Турр тоже.
Благодаря электрическим проводам, чью неслышную речь не могут контролировать даже короли, Кошут избежал позорного заключения.
Именно мысли об этом портили настроение патрону Свинтона, когда он рассуждал о неудаче своего дьявольского плана.
Он испытывал двойственную антипатию к вождю венгров. Он ненавидел его как дипломат, ненавидел человека, чьи доктрины представляют собой угрозу для «божественного права» королей. Но у него были и личные причины для ненависти. За оскорбительные слова и за действия, связанные с присылкой шпионов, Кошут потребовал его к ответу. Он требовал, чтобы дипломат отказался от своих слов. Требование было сделано в частном письме, доставленном человеком, слишком влиятельным, чтобы с ним не считаться. И извинение последовало, нерешительное и трусливое.
Мало кто знал об этом эпизоде в жизни экс-диктатора Венгрии, таком унизительном для вельможи, о котором идет речь. Но автор о нем помнит; да и сам вельмажа будет с горечью вспоминать о нем до самой своей смерти.
Конечно, последовал привычный подкуп прессы, и на голову великого изгнанника обружился новый град оскорблений.
Его называли источником тревог, который сам не смеет показаться на месте действия; предпочитает оставаться в безопасности в Англии. Он был назван «революционным убийцей»!
На какое-то время тень покрыла его имя, но ненадолго. Снова на защиту выступил Мейнард со своим язвительным пером. Он знал правду и мог рассказать о ней.
И он рассказал ее, отбросил обвинения, отправив их назад, их анонимному сочинителю, назвав его «убийцей за письменным столом».
В результате репутация Кошута не только не пострадала, но еще укрепилась в глазах всех искренних честных людей.
