— Стоп! Я слышу шаги! Это — Заров! — Линский бросился к Туриеву, освободил его от веревки, приговаривая: — Встретите хозяина, как подобает доброму гостю — рукопожатием.
Георгий Николаевич, войдя в пещеру, остановился на пороге, щурясь от света. Он мельком взглянул на Туриева, вовсе не удивившись его присутствию. Линский подбежал к Зарову, помог ему сбросить с плеч рюкзак. Когда Георгий Николаевич подошел к Туриеву и протянул ему руку, Борис сказал:
— Как понимать наше рукопожатие? Перемирие или мир?
Заров грузно опустился на диван, знаком показал Борису: садись рядом. Линский подал Зарову чашечку с кофе. Георгий Николаевич не торопясь выпил, вытер тыльной стороной ладони губы и с придыханием больного астмой человека проговорил:
— А мы не вели войну, Борис Семенович, чтобы заключать мир. Сыск — великая вещь… Мы не настолько проиграли, чтобы просить у вас мира или снисхождения. В данный момент диктуете не вы, а мы, Борис Семенович. Вашим товарищам придется решать, какой ценой выкупить Туриева, нам же терять нечего. Мои надежды поколебались, когда за расследование убийства Луцаса взялись вы…
— Так зачем же вы его убили? И вообще, почему так много лет не приступали к разгадке тайны Скалистого плато? Поймите, это меня интересует не как следователя, как любознательного человека.
— Когда за плечами такие годы, когда впереди ничего не ждешь, кроме омерзительно одинокой старости, невольно, приступаешь к некоторой переоценке ценностей. Не подумайте, что я выступаю в роли раскаявшегося преступника. Здесь вопрос гораздо серьезнее… Случилось, так, что я оказался за бортом советской действительности в годы своей молодости. Узнав о тайне Скалистого плато, я решил разгадать ее. План подземелья достался мне большой ценой. Я сознательно поставил себя под удар, подписав обязательство работать на германскую разведку. — В противном случае плана бы я не заполучил.
Война помешала мне взяться за дело. А после войны я ждал команды… оттуда. Ее все не было. Начинать исследования я не мог: мое обязательство было бы предъявлено соответствующим органам…
В шестидесятом году мне удалось узнать, что человек, взявший меня на крючок в сороковом году, умер.
— Генрих Рейкенау?
— Так точно… Это развязывало мне руки, однако, через некоторое время я получил письмо от Луцаса, в котором тот сообщил мне о том, что фотокопия обязательства, данного мною, находится у него и что без его участия на Скалистом плато мне делать нечего. Представляете, каким это было ударом для меня и Линского? Лева несколько лет подряд приезжал сюда на лето, лазал по пещерам, пока не нашел нужную. Луцаса я решил убрать, но больше из-за того, что он владел копией обязательства и шантажировал меня. В Риге я смог выйти на Луцаса, но задуманного сделать мне не удалось.
— Вы так просто об этом говорите, словно убить человека для вас ничего не стоит, хотя… — Туриев достал из внутреннего кармана штормовки фотографию Ахмедова, отдал ее Зарову со словами: — Вам знаком этот человек?
Георгий Николаевич надел очки, впился глазами в снимок. Он то приближал его к себе, то отдалял на вытянутой руке. Лицо его ничего не выражало, только вздрагивали губы. Наконец Заров проговорил:
— Ахмедка… Точно — он! Но ведь из наших никого не осталось, всех перебили в тот день, когда мы были окружены. Удалось уйти только мне.
— Вот вы и признались в том, что являлись начальником штаба банды Судомойкина, гражданин Зубрицкий! Илас Бабаевич Ахмедов тоже смог уйти, он спрятался в пещере, где вы и Стехов говорили о Скалистом плато. Ахмедов на суде пытался обратить внимание на это обстоятельство, но ему не поверили. К тому же было сказано, что вы в том бою погибли.
— Вы знаете обо мне все. Что ж, тем хуже для вас, — Зубрицкий встал, прошелся вокруг стола, подошел к Линскому:
— Ты внимательно слушал наш разговор, Лева? Какой вывод сделал?
Лев Борисович неопределенно пожал плечами.
Зубрицкий продолжил:
— Вы видите, что я не упал в обморок, не поразился тому, что вам кое-что удалось узнать. Ну что ж, на то и следствие. Не учел я того, что дотошность следователя по особо важным делам способна вытащить сведения о человеке из небытия. Зубрицкий Георгий Николаевич давным-давно умер, он убит более тридцати лет назад. И мне интересно знать, как все-таки вы вышли на меня, Зубрицкого?
— А каким образом вы вышли на Луцаса здесь? Что, денно и нощно несли дежурство у тропы или в Рудничном?
— О выезде Луцаса в Пригорск мне сообщил тот же человек, который помог найти Яна в Риге.
— Парамонов?
— Так точно… Но вы не ответили на мой вопрос.
— Тайны следствия не разглашаю, — усмехнулся Борис, — но скажу: следы всегда остаются… Когда мы получили сведения о том, что отпечатки пальцев Зарова идентичны отпечаткам пальцев Базарова, — мы сразу вспомнили ваш разговор со Стеховым. Лесничий сказал вам, когда предлагал паспорта на выбор: возьмите тургеневскую фамилию…
— Вы что, присутствовали при том разговоре? — удивился Зубрицкий. Он присел рядом, попросил у Туриева сигарету, задымил, закашлялся, потушил сигарету о каблук сапога.
— Не надо играть, Георгий Николаевич. Вы же догадались, что об этом нам рассказал Ахмедов, оказавшийся невольным свидетелем вашей беседы. А спустя некоторое время мы ответили на вопрос, кто же принял тургеневскую фамилию. Ахмедов узнал вас по фотографии…
— У вас не может быть моего снимка тех лет.
— Правильно, его нет, но геолог Дроздова повстречалась с вашей сестрой, и та отдала ей этот снимок, — Туриев попросил разрешения взять рюкзак.
Линский вопросительно посмотрел на Зубрицкого. Георгий Николаевич коротко бросил:
— Подай.
Борис вытащил рукопись Виктора Туриева, показал лежавшую между листами бумаги фотографию.
Георгий Николаевич нерешительно поднес ее к глазам, плечи его вздрогнули, но Зубрицкий переборол волнение, положил снимок на стол.
Наступило недолгое молчание, Туриев сказал:
