Из машины выскочил рослый парень в кожаной куртке с кучерявым меховым воротником. Волос на голове пацана было куда меньше. Бакланий прикид гармонично дополняли темные слаксы и пегая рубашонка с круглым воротом. Бандит, наверное. Ну тогда и поговорим по-бандитски. Я выдернул из бардачка волыну и вылез ему навстречу.
– Ты, козел, что творишь?! – заорал потерпевший.
Он ринулся ко мне. Когда расстояние между нами сократилось до минимума, я резко вскинул револьвер, чиркнув противника по кончику носа. От неожиданности он отпрянул, а затем вдруг расслабился, вероятно приняв «Удар» за газовик.
– Вот за это ты дополнительно в рог получишь, – на полном серьезе заявил он.
– За «козла» отвечаешь? – спросил я.
– Отвечаю, – бросил пацан и протянул руку, чтобы отобрать оружие. – У тебя пушка чем заряжена, пистонами?
– Жетонами, – я нажал на спуск.
Отдача едва не свалила меня с ног, тем более что держался на них я не ахти как. Я отпрянул назад, но все равно оказался по уши в кровище, потому что голова у пацана взорвалась, словно в ней лежала небольшая граната. Костик, продавший мне револьвер, не наврал: в теле человека крупнокалиберная экспансивная пуля действительно творит чудеса. Башню у парня сорвало напрочь. От нее остался небольшой огрызок черепной коробки, а все, что росло выше глаз, унеслось вдоль проспекта, гонимое ударом свинцовой лепешки. Тулово, нелепо взмахнув поднятыми руками, грохнулось на асфальт, обильно заливая его кровью, хлещущей из разорванных магистральных сосудов.
Ужас что делается! Хорошо, что самая оживленная часть дороги осталась позади. Здесь и фонари не горели. Мимо прошмыгнули три-четыре машины, но вряд ли кто запомнил мои номера. Невзирая на синее состояние, я вполне оценил масштабы содеянного и теперь спешил убраться подальше. Доносить на меня, конечно, никто не будет, народ нынче жизнью ученый, знает, что с милицией только свяжись – сам же крайним и окажешься. Но испытывать судьбу не стоило.
Швырнув в бардачок забрызганный кровью револьвер, я врубил передачу и газанул, ухитрившись объехать раскинутые ножницами ноги. В неверном свете фар мне показалось, что пальцы покойного настойчиво продолжают гнуться в «козу». Прыгая на ямах, я добрался до перекрестка и повернул на Светлановский проспект.
Долгий путь по проспекту изрядно утомил меня. Не пугали даже гаишники, которых, к счастью, и не было. Я устал следить за дорогой. Казалось, что она летит под меня, а не я качусь по ней. Впечатление было такое, будто сидишь за штурвалом детского игрального автомата. Дважды, на перекрестках с Северным и Тихорецким, передо мной проскальзывали блестящие иномарки, но я целеустремленно давил на педаль, приказав себе ни в коем случае не останавливаться. Реальность наполовину исчезла, я догадывался, что это с перепою, и понимал: нужно затаиться, пересидеть этот период, пока все снова не придет в норму. Но ждать я предпочитал дома и потому отчаянно рвался туда.
Как я ни таращился, а въезд во двор пропустил. Пришлось разворачиваться посреди дороги, пугая встречных водителей, и ехать обратно. Одно утешало: теперь вместо левого предстояло выполнить правый поворот, что было несоизмеримо легче. Во дворе я сориентировался, наметил четкий маршрут движения и на всякий случай облюбовал кратчайший путь к дому – по газонам. Мужественно врубив первую передачу, я выполз на полном приводе, у парадной успел тормознуть, заглушил двигатель и понял, что доехал.
Триумфальный восторг заглушала усталость и внезапно навалившаяся дурнота. Я упал на липкую баранку и почувствовал, как проваливаюсь в сон. Нет уж! Я оттолкнулся, нашарил ручку и распахнул дверцу. Свежий воздух развеял сонливость. Я попытался поднять стекло, но оказалось, что оно и так поднято. Это хорошо. Я запер машину и поплелся к дому, щурясь от яркого света фар. Уже в парадном я вспомнил, что их следовало бы выключить. Пересилив себя, вернулся, открыл машину, погасил фонари, постоял немного, вспоминая, не забыл ли чего, потом опять закрыл дверцу и отправился домой. Маринка, наверное, с ума сойдет. Надо было и ее к Славе взять. Хотя лучше не надо. Ну, сейчас разозлится.
Предвкушая вспышку гнева, я решил не заставлять жену бегать открывать мне дверь, а достал ключи и отпер замок сам. По моему мнению, это должно было немного загладить мою вину.
Маринка ждала моего появления в прихожей. Вероятно, я слишком долго возился с ключами. По ее лицу я попытался угадать, что она скажет, но перед глазами все расплывалось.
– Привет, – выговорил я, максимально аккуратно извлекая ключ из скважины.
– Ты весь в крови!
– Это не моя.
– А чья?
– Чувака одного. Со мной все в порядке.
– Хорошо, что Ксения позвонила. – Маринка несколько успокоилась, и тон ее стал раздраженным. – Ты что, подрался?
– Э-э… да нет вроде, – невнятно ответил я.
Ключ, зараза, застрял на полпути, вдобавок дверь все время закрывалась. Я вцепился в ручку и налег на нее всем телом, кое-как зафиксировав ключи на месте. Справившись с этой бедой, повернулся к жене.
– Я очень хорошо доехал, – ловко упредил я возможный вопрос и шагнул к Маринке, чтобы обнять, но она отпрянула.
– Ты весь грязный, – брезгливо заметила супруга.
– В самом деле? – Я посмотрел вниз, но ничего такого не заметил, однако решил не спорить. Если жена говорит, что грязный, значит, так оно и есть. Ей виднее. Лучше умыться, не пререкаясь.
Опершись о стену, я скинул туфли и пошел в ванную. Включил теплую воду и долго дрязгался, обтираясь размашистыми движениями. Засунув под кран обе руки, я отмыл как следует рукава и плеснул пригоршню на фейс. В прихожей я снял куртку и повесил на ближайший крюк.
– А так нормально? – спросил я, появляясь на кухне.
– Как сказать, – скептически оценила Марина и добавила: – Только ко мне не подходи, иди спать.
Я пожал плечами и покорно отправился в комнату. Спать так спать. В гостиной, увешанной полихлорвиниловой зеленью, призванной заменять живые цветы, я сел на диванчик и прикрыл глаза. Телу было сыро и неуютно. Я глубоко вздохнул и лег. Тут же появилось ощущение стремительного полета вниз, к горлу подступила тошнота, и я торопливо открыл глаза. Поганое чувство исчезло. Я осторожно смежил веки. Падение на сей раз замедлилось, потом пошло по синусоиде: вверх, вниз, опять вверх; я словно раскачивался на качелях. Хорошо хоть пропала тошнота.
* * *
Утро я встретил с больной головой и глубочайшим раскаянием в душе. Скорчившись в эмбриональной позе и пялясь в ослепительное окно, я дико мучился от жажды, воскрешая в памяти вчерашние события. Дурацкие разговоры о бересте. Лекции какие-то читал, красуясь своей ученостью. Зачем так напиваться? Ко Ксении чуть было не начал приставать. Ой, блин, как жаль, что я не ушел на две рюмки раньше! На фига вообще после длительного воздержания я опять пошел по синей трассе?
