дышать было нельзя. Ну по крайней мере с непривычки. Он был густым и духовитым, словно наваристая похлебка. Казалось, его можно резать ножом. Но варились в этой похлебке отнюдь не морковка, картошка и лук, а рыбьи потроха, содержимое ночных горшков, вонючие лохмотья, нестиранная носки, гнилые зубы, дохлые кошки и прочие ингредиенты, столь же неприглядные и неаппетитные. Можете себе представить, каково количество грязных носков и рыбьих потрохов в огромном городе?
Запахи никуда не исчезали. Изливаясь из выплеснутых помоев, они начинали собственную жизнь, витая в воздухе тонкими струйками, обдавая прохожих залпами, окутывая облаками целые улицы. Постепенно они смешивались и превращались в нечто и вовсе невообразимое, и только самый острый нюх мог различить их составляющие.
Город изобиловал заборами. Да не маленькими нарядными декоративными оградками высотой по колено и выкрашенными белой краской. А прочными каменными стенам высотой в полтора человеческих роста, нередко утыканными сверху острыми осколками стекла. За такими стенами горожане чувствовали себя именно так, как и должны, – как за каменной стеной. Столица все-таки. И столица не только для рабочего люда, торговцев, девиц на выданье и начинающих поэтов, но и для жулья и ворья всех мастей.
Помимо заборов город во множестве заполонили почтовые ящики всех форм и размеров. Они украшали входные двери в каждой лавке, трактире, доходном доме и даже казарме городской стражи и никогда не пустовали. Приезжему могло показаться, что горожане непрерывно пишут друг другу письма по поводу и без. Это было не так. Горожане почтовые ящики ненавидели и с радостью использовали бы их содержимое для растопки каминов, если бы это не было чревато большими неприятностями.
Дело было в том, что городское колдовское ведомство, по совместительству ведавшее налогами (а налоги, по сути, и есть колдовство – деньги, возникающие из ничего), – учреждение на редкость скрытное и к посетителям неприветливое, общалось с горожанами посредством писем. Продал, например, обыватель дом, лошадь или тещины золотые зубы, а ему в почтовый ящик тут же уведомление об уплате львиной доли с продажи. И бесполезно оправдываться, что болел, мол, переехал, письма не получал. Незнание не освобождает от ответственности. А несвоевременная оплата увеличивает сумму долга. Правитель города – Лев, по счету шестнадцатый, свои интересы блюл ревностно и Львиную долю собирал аккуратно. А горожанам приходилось проверять содержимое почтовых ящиков ежедневно. Утаить нечто от городского колдовского ведомства было решительно невозможно. Ведь на него работали колдуны. Не настоящие, а так – недоучки-неудачники. Настоящее волшебство им было не по плечу, вот и сидели на окладах у городской казны.
Уведомления об уплате Львиной доли бились в почтовых ящиках горожан, как пойманные в силки птицы, и светились в темноте неугасимым алым светом. И захочешь о нем забыть, да не получится. Это тоже было работой колдунов на окладе.
Для предприимчивых людей грех было не воспользоваться такой возможностью. Поэтому пухли почтовые ящики от всяческой рекламной макулатуры, точно баба на сносях. Лекари предлагали свежепойманных жаб от бородавок и свинцовые белила для красоты лица; башмачники – деревянные башмаки на 10-ти сантиметровых колодках для удобства передвижения по городской грязи; свахи – девиц румяных, хозяйственных и не болтливых, имеющих исключительно серьезные намерения; типографии – печать рекламных листовок любого вида.
Столица путешественников ошеломила многоцветием вечерних огней, шумом, гамом, толчеей, многоэтажностью строений, вонью помоек и вальяжностью крыс размером с кошку. Даже дед оробел. Нужно было остановиться где-то на ночлег и раздобыть ужин. А монет после погашения убытков от попыток трудоустройства Олуха оставалось катастрофически мало. Дед Богдан лелеял надежду в столице заработать деньжат на продолжение путешествия. В большом городе работы должно быть много, рассуждал он.
Попетляв по самым темным и грязным переулкам, путники нашли неказистый постоялый двор с трактиром, верно рассудив, что чем дальше от городских ворот, тем дешевле. Заодно было, правда, и грязнее, а вместо кукурузного эля подавали шмурдяк – дешевое вино из самого дряного винограда. Аристарху строго – настрого было наказано перчаток не снимать и язык не распускать.
«Рукавицы ежовые
Для семейства бедового.
Будут крепко держать
Никому не дадут сбежать.»
Зычный голос торговца диковинным товаром перекрывал соседних зазывал. Люди у его лотка толклись, но покупать опасались. Товар был колюч, да и цена на него кусалась. Сколько несчастных ежиков расстались с жизнью для изготовления одной пары ежовых рукавиц было неизвестно. Но вид они имели самый устрашающий. Самые обычные кожаные с наружной стороны, с внутренней они были утыканы сотнями игл. Кого бы не схватили такими рукавицами, ему точно не вырваться. Аристарх поежился, представив себе их прикосновение.
Торг – сердце любого города. Столица не была исключением. Для торжища отводилась центральная городская площадь, мощеная булыжником. Но как бы просторна она не была, торжищу места не хватало, и оно выплескивалось на окрестные улочки и переулки, словно поднявшаяся опара из кадушки. Здесь можно было бродить целый день, высматривая диковинки. Чем путешественники, собственно, и занимались
«Мотаем на ус ученье
Без всяческого мученья,»
– орал плутоватого вида мужичок. Вокруг его прилавка, заваленного всяческими, порой весьма причудливого вида, усами, толпились в основном студенты. Усы: моржовые – колючей щеткой, сомовые – воняющие тиной, кошачьи – пучками по два десятка и самые громоздкие и дорогие – китовые, пользовались неизменным спросом у нерадивых студентов и школяров.
«Дедушка Богдан,» – потянула старика за рукав Груша. – «Неужто и вправду можно чему-нибудь так научиться? Или это обман?»
«Ну отчего же сразу обман?» – усмехнулся дед. – «Кое-чему можно. Не быть легковерными глупцами, например. Учиться надо своим умом.»
«Дед, но ведь тогда получается, что это все-таки обман,» – возмутился Иван.
«Спрос рождает предложение,» – авторитетно заявил Аристарх, подняв палец вверх. – «Торговля тем и живет, как говорил папенька, что на дураках зарабатывает. И им наука будет.»
Иван насупился.
Дед же уже поймал за полу другого торговца, оживленно рассматривая его товар. Висевший на шее у мужика лоток был завален издающими резкий неприятный запах кругляшами бурого цвета. Были они разного размера, и к каждому приделана металлическая цепочка.
«Что это?» – брезгливо сморщил нос Аристарх.
«Как что? Это же в каждую бочку затычка. Универсальная,» – восторженно пояснил дед.
«Затычка не может быть в каждую бочку,» – разумно возразил внук. –«Она должна подходить по размеру.»
«Любая другая, деревянная там, или пробковая, действительно должна. А эта, сделанная из смолы редкого резинового дерева, – мягкая, но упругая, в любую дырку вставляется и там расправляется. А чтобы вынуть ее, вот, цепочка есть. В хозяйстве вещь незаменимая.»
«Брать будете?» – скучающе спросил торговец.
«А
