Соловьев как раз подошел к сложному вопросу о чувстве собственного достоинства у черных терьеров, как на дорожке, ведущей к дому, показался наконец тот, кого они ждали. Лукоянов подождал, когда человек поравняется с ними, и поднялся навстречу.
— Добрый вечер, Антон Михайлович!
— Добрый. Вы что же, здесь гуляете?
— Вас поджидаем. Хотели еще раз побеседовать.
— В таком случае милости прошу, — Вишин жестом показал на дом.
В подъезде к ним присоединился участковый инспектор, на этаже — остальная группа.
— Не много ли работников милиции на одного кандидата наук? — спросил Вишин, открывая дверь в квартиру.
— Ровно столько, сколько необходимо. Вот постановление о производстве обыска, — Лукоянов передал ему бумагу и, обратившись к участковому инспектору, попросил пригласить понятых.
Вишин прошел в комнату, сел к столу, внимательно прочитал постановление, отложил его в сторону.
— Что-то я не очень понимаю...
— Оставьте, Антон Михайлович, все вы прекрасно понимаете. И не тешьте себя иллюзиями, что совершили прекрасно организованную и подготовленную кражу века. Обычное вульгарное воровство. Хотите скажу, сколько у вас осталось от похищенной суммы, — Лукоянов достал блокнот, посмотрел записи. — Около семи тысяч рублей. На несколько десятков могу ошибиться, поскольку не знаю точно, во что обошелся ужин в «Праге».
— Вы и это...
— Как и все остальное. Невзоров попросил вас сходить в магазин и дал деньги. Вы увидели, что он достал их из пачки, что они лежали в столе. Уходя, вы сняли ключ с крючка на дощечке у двери и, пока Марина Борисовна стояла в очереди за тортом, сделали дубликат в мастерской металлоремонта. Минутное дело. За ужином мама Глеба Николаевича, рассказывая о своем одиноком житье-бытье, посетовала на то, что молочные продукты бывают в ближнем магазине только с десяти до двенадцати. И каждый день она за ними ходит. Вы это запомнили. На следующий день пришли на работу, разложили на столе бумаги и отправились к руководству, сообщив об этом своим подчиненным. Однако кейс взять не забыли. Вышли из института не через проходную, а сквозь забор за складом. Там отличная дыра, сам ею пользовался. Взяли такси, приехали к дому Невзоровых, подождали, пока мать Глеба уйдет в магазин, и совершили кражу. Потом снова такси, забор и визит к заместителю директора института. Вот, собственно, и все.
Вишин сидел молча, смотрел в окно, руки его, лежащие на столе, чуть дрожали. Лицо было непроницаемо.
— Одно мне непонятно, — продолжал Лукоянов, — как вы, уважаемый, обеспеченный, в конце концов, человек, могли пойти на преступление? Да еще своего же друга ограбили. Вот этого не могу понять!
— Какой обеспеченный! — неожиданно обиженным голосом сказал Вишин. — Триста пятьдесят в месяц и премия, как подачка! Мне в студенчестве отец столько ежемесячно давал только на карманные расходы.
— Вы сын академика?
— Нет, — отчужденно произнес Вишин. — Папа работал в райпищеторге. Он умер несколько лет назад. Осталось после него кое-что, но это для мамы. Она почти не работала, и пенсия у нее крошечная. Мне пришлось выкручиваться самому. А к жизни я привык совершенно другой. Купеческими кутежами никогда не увлекался, но в элементарном комфорте отказывать себе не привык. И не хотел. Зарплаты не хватало. Вечно в долгах как в шелках. Надоело! Как назло, Глеб подвернулся... На кой черт ему такая сумма? Через год он ее опять соберет. А тут...
В комнату вошел участковый, с ним понятые — пожилой мужчина и девушка. Оба недоуменно смотрели на сидящих.
— Антон Михайлович, — сказал Лукоянов, — отдайте деньги сами. Это хоть как-то вам зачтется. Ведь все уже ясно. И лежат они рядом, в столе, за которым вы сидите, в ящике. Ну?
Вишин отдернул руки от стола, будто обжегся, потом медленно протянул одну из них к ящику, открыл его и стал выкладывать обандероленные пачки купюр.
Вечер уже спустился на город, когда они вышли на улицу. Сверкнув красными огоньками, отъехала от подъезда машина, в которой увезли Вишина. Асфальтовая дорожка у дома была пуста. Только в самом конце ее стояли парень с девушкой.
— Как ты его вычислил? — спросил Соловьев.
— Аккуратность Тосика подвела. Он же все-таки ученый. Когда мы разговаривали в отделении, в его паспорте квитанция из ломбарда лежала и листочек с какими-то непонятными буквами и цифрами. Я ни о чем и не подумал, просто по привычке попросил сделать фотокопии и отпечатки снять, пока повестку подписывал. Смотрел потом на этот ребус и понять не мог, что он означает. Как древние письмена: ТЧК — 150, СРЖ — 200, КВП — 350, ЛМБ — 485, КВП-3 — 95, БРЦ — 200. Такой вот ребус. А потом вспомнил, что Кузнецова назвала машину Вишина тачкой. Вообще-то так многие говорят. И я подумал, может, он записывает какие-то имена и названия одними согласными. Попытался вставить гласные. Что-то получилось. Ну, например, СРЖ — Сережа. Мне эта мысль ночью в голову пришла. Утром решил проверить, помчался в институт. В коридоре увидел объявление, где членов КВП просили погасить задолженность. Оказалось — касса взаимопомощи. И Сережа нашелся, есть у Вишина такой коллега в институте, Тосик ему двести рублей был должен и отдал как раз в день свершения кражи. Это я потом выяснил. БРЦ — Бурцева, которого ты разрабатывал по моей просьбе, помогла найти Марина Борисовна, вспомнила фамилию приятеля, к которому спешил вечером после кражи Вишин, чтобы долг отдать. К тому же «станционный смотритель» опознал Вишина. Это он его имел в виду, когда говорил про директоров и прощелыг: башка седая, штанцы с наклепками. Вот КВП-3 я долго разгадывал. А оказалось — всего-навсего — квартплата за три месяца. А в ЛМБ, в ломбард, шустрый химик отправился прямо из нашего отделения. Благо отпрашиваться на работе не пришлось. Повестку-то я ему подписал с запасом. Он и воспользовался, чтобы заклад выкупить. Такие вот дела. Ты на автобус?
— Ага. Надо еще Черика выгулять, совсем, наверное, озверел.
— Ну, давай! Кланяйся своему лохматому. А я пройдусь до метро, подышу хоть.
Лукоянов не спеша двинулся вдоль дома. Парень с девушкой так и стояли в конце дорожки. Они молчали и не заметили Лукоянова. Шел месяц май.
Алексей Толстой
Записки Мосолова
Повесть[9]
В январе 193... года с первым сквозным поездом из Москвы в числе других делегатов мы прибыли в Берлин на конференцию русско-германских писателей.
Мы высадились, как обычно, на Фридрихсбанхоф, хотя после налета французских бомбовозов еще не закончились исправления вокзала, под грудами мусора все еще находили трупы, и в огромных крышах не было ни одного целого стекла.
