и отыскать, где же содержится эта художественная горчица.
* * *
Хуже всего начинать работу с деталей, тогда в деталях запутаешься и потеряешь способность видеть целое.
* * *
Русские считают нужным читать Пушкина, Тургенева, Толстого и этой дребеденью заслоняют книги, которые действительно нужны людям. Мысль есть самое важное в человеке. Сообразно мысли живут и поступают люди. Стало быть, хороша та книга, которая говорит мне, что мне делать. А люди стараются из книги сделать забаву, игрушку.
Это всё равно, что хлеб. Хлеб существует затем, чтобы его есть, а кто-то скажет, что он существует для того, чтобы помягче на нём сидеть. Это бессмыслица, чепуха. Английские романисты именно и сделали из книги такую игрушку.
* * *
Мы называем красотой то, что нам нравится.
* * *
Не могу смотреть карикатуры… Читаешь три, четыре смертных приговора, а рядом такая карикатура.
* * *
У всякого искусства есть два отступления от пути – пошлость и искусственность. Между ними небольшое расстояние. Из двух страшнее – искусственность.
* * *
Как только искусство перестает быть искусством всего народа и становится искусством небольшого класса богатых людей, оно прекращает быть делом нужным и важным и становится пустой забавой.
* * *
Когда люди восхищаются Шекспиром [14], Бетховеном, они восхищаются своими мыслями, мечтами, вызываемыми Шекспиром, Бетховеном [15].
* * *
Во всяком искусстве дают много фальшивого, поддельного вместо настоящего, и толпа не может отличить оригинал от подделки. То же самое, если меня привели в комнату, заваленную кружевами, всё это были бы подделки, более или менее хорошие, и во всём этом нашёлся бы один-другой отрез настоящих валансьен [16]. Где же мне его отличить? Так и в искусстве, и в литературе. Но здесь у меня есть некоторое понимание: если только это настоящее, оно сейчас же захватит так, что в носу защекочет.
* * *
Из письма Борису Чичерину [17]: Когда Рафаель [18] с картофельно-шишковатыми формами, а картинки Гренье приводят меня в умиление, я ни единой минуты не сомневаюсь, что Гренье выше Рафаеля.
* * *
Слова: «ослы, дураки, идиоты, свиньи», обращенные к музыкантам и певцам, я слышал в продолжение одного часа раз сорок. И несчастный, физически и нравственно изуродованный человек, флейтист, валторна, певец, к которому обращены ругательства, молчит и исполняет приказанное: повторяет два десятка раз «я невесту сопровожда-а-аю» и двадцать же раз поет одну и ту же фразу и опять шагает в своих желтых башмаках с алебардой через плечо. Дирижер знает, что эти люди так изуродованы, что ни на что более не годны, как на то, чтобы трубить и ходить с алебардой в желтых башмаках, а вместе с тем приучены к сладкой, роскошной жизни и всё перенесут, только бы не лишиться этой сладкой жизни, – и потому он спокойно отдается своей грубости, тем более что он видел это в Париже и Вене и знает, что лучшие дирижеры так делают, что это музыкальное предание великих артистов, которые так увлечены великим делом своего искусства, что им некогда разбирать чувств артистов.
* * *
В шестидесятые годы XIX столетия Лев Толстой всецело поглощён вопросами образования подрастающего поколения. Писатель убеждён: всё зло в обществе от невежества. Именно в это время он едет за рубеж и знакомится с существующей здесь системой образования. Так в Ясной Поляне появляется школа для крестьянских детей, в которой преподают студенты и, конечно, сам Лев Николаевич.
«Вернувшись из-за границы, я поселился в деревне и попал на занятие крестьянскими школами. Занятие это было мне особенно по сердцу. Я говорил себе, что прогресс в некоторых явлениях своих совершался неправильно и что вот надо отнестись к первобытным людям, крестьянским детям, совершенно свободно, предлагая им избрать тот путь прогресса, который они захотят».
В дневниках того периода Толстой с удовольствием пишет: одиннадцать студентов его, которые преподают в школе, – превосходные педагоги. Двенадцатого такого не найти. Сам же он никогда не возвращается из школы в одно и то же время, всё чаще задерживается, так как ученики, его любящие, то и дело просят задержаться и продолжить занятия.
Если у учителя есть только любовь к делу, он будет хороший учитель. Если у учителя есть только любовь к ученику, как у отца или матери к ребёнку, он будет лучше того учителя, который прочитал много книг, но не обладает любовью ни к делу, ни к ученикам. Если же учитель объединяет в себе любовь к делу и ученику, он – совершенный учитель.
* * *
Воспитателю надо глубоко знать жизнь, чтобы готовить к ней.
* * *
Я сначала думал, будто утверждение о том, что способность учиться есть признак тупости, парадоксально. В особенности не верил я этому, потому что дурно учился. Но теперь я убедился, что слова эти – правда и иначе быть не может. Для того, чтобы воспринимать чужие мысли, надо не иметь собственных. Сомнамбулы учатся лучше всех. [19]
* * *
Надо не мешать детям жить, не мешать им ошибаться, не мешать им страдать и каяться и таким образом идти вперёд.
* * *
Дети ещё этим хороши, что у них нет дела, а они заняты только тем, как бы хорошо провести день. Так их и воспитывать надо. А мы торопимся приучить их к занятиям, т. е. к тому, чтобы вместо вечного дела перед Богом и своей совестью они бы делали то дело, которое установлено какими-то людьми по уговору, как игра.
* * *
Путешествия, чтение, знакомства, приобретение впечатлений нужны до тех пор, пока эти впечатления перерабатываются жизнью и когда они отпечатываются на более или менее чистой поверхности. Но как скоро впечатлений становится так много, что одни не переварились, как уже явились другие, впечатления эти вредны. Делается от них состояние душевного поноса – всё увиденное и услышанное проходит насквозь, не оставляя ни малейшего следа.
* * *
Все молодые люди, созерцая идеал, всегда надеются найти его где-нибудь и спешат искать. Они не знают и не хотят верить, что идеал этот не надо искать там и здесь, в пространстве и времени, ведь идеал дан, чтобы его осуществлять сейчас и здесь. Царство Божие внутри нас и постигается благодаря приложенным усилиям.
* * *
Всё познаётся только опытом. Испытать дурное нужно, чтобы в дальнейшем избегать его. А можно испытать и не
