У входа в зал всё же обыскивают. Не так тщательно, как раньше, но обыскивают. А вот ультрафиолетовую незаметную для глаза и несмываемую печать на ладонь не ставят. Всё проще и спокойнее. Только циклопический глаз телекамеры по-прежнему смотрит на вас, внимательно и строго.
Знакомые лица судебных стражников в зале. Знакомый крик над ухом:
— Па-арядок в суде!
Делать в зале пока нечего.
На капоте машины, на улице у здания суда, свесив вниз ноги, сидят два скучающих телеоператора.
— Ну как? — спрашивает нас один.
— Пока ничего.
Они вздыхают. На сиденье машины мы видим книгу, на обложке название — «Заговор».
Уходя, мы слышим, как один оператор говорит другому:
— Это будет самая большая липа, которую толь ко можно себе представить.
— А я тебе говорю, что это будет самый большой скандал в Америке за многие десятилетия…
Имя Джима Гаррисона — прокурора Нового Орлеана, не раз попадало в заголовки газет. Несмотря на протесты довольно влиятельных бизнесменов Нового Орлеана и мэра города, окружной прокурор всерьёз занялся чисткой знаменитой новоорлеанской Бэрбэн-стрит от дельцов чёрного рынка, сутенёров и проституток. У него были конфликты с местной полицией, с местными судьями. И каждый раз он выигрывал борьбу, показаз себя человеком решительного и независимого характера и высоких профессиональных способностей; за время пребывания Гаррисона на посту прокурора в его округе не было ни одного убийства, виновники которого остались бы безнаказанными.
За Джимом Таррисоном, бывшим лётчиком-истребителем (во время второй мировой войны), укрепилась в Новом Орлеане слава человека, который «крупно вершит крупное» и вряд ли начинает трудное дело, не будучи уверенным в его успехе.
Гаррисон прикоснулся к далласской трагедии через несколько дней после убийства Джона Кеннеди. Он арестовал тогда, в Новом Орлеане некоего Дэйвида Ферри, который, по данным Гаррисона, был знаком с Освальдом и даже обучал его обращению с винтовкой, снабженной оптическим прицелом. Тогда Гаррисона насторожило то обстоятельство, что вечером 22 ноября 1964 года, когда вся страна напряжённо следила за телевизионными передачами из Далласа, Ферри неожиданно уехал на автомашине из Нового Орлеана в Техас.
Однако агенты ФБР сразу же отобрали Ферри у Гаррисона. И очень скоро, может быть, слишком скоро, сообщили комиссии Уоррена, что Дэйвид Ферри не имеет никакого отношения к убийству Кеннеди. Самого Ферри в комиссию не вызывали. Текст беседы с ним агентов ФБР не вошел ни в один из 26 объёмистых томов доклада комиссии.
И вот спустя ровно три года Гаррисон решил самостоятельно, на свой страх и риск заняться расследованием убийства Кеннеди. У него были на то формальные права, так как Освальд долгое время жил в Новом Орлеане. Гаррисон создал группу из десяти самых способных своих сотрудников и принялся за работу, держа её в строгой тайне. Однако полную тайну сохранить не удалось. 17 февраля 1967 года местная газета Нового Орлеана, сообщила о расследовании, которое ведут окружной прокурор и его люди. Газета даже назвала имена нескольких людей (в том числе, и Дэйвида Ферри), которых прокурор допрашивал в связи с этим делом.
Весть подхватили американская печать, радио, телевидение. Гаррисон вынужден был признать: да, он ведёт расследование, да, у него есть доказательства о существовании заговора, но теперь, в связи с шумихой, аресты придётся отложить, возможно, на несколько месяцев.
Прошло всего пять дней, и Дэйвид Ферри, одна из ключевых фигур в расследовании Гаррисона, был найден мёртвым в своем доме. Сразу возникла мысль об убийстве. Однако следов насилия на теле Ферри не обнаружили. Не удалось найти и следов яда. Врач, делавший экспертизу, утверждает, что Ферри умер от кровоизлияния в мозг. Сам; Гаррисон уверен и утверждал это несколько раз на пресс-конференциях, что Ферри покончил с собой. Доказательство тому записка, которую нашли в доме Ферри. В ней говорится следующее: «Уйти из этой жизни для меня — сладкое избавление. Я не нахожу в ней ничего привлекательного, а наоборот, только отвратительное».
В газетах сразу появились предположения, что теперь, конечно, Гаррисон воспользуется смертью Ферри и заявит, что по вине газет лишился главной фигуры в следствии и поэтому, мол, дело сорвалось. Однако вопреки этим намекам Гаррисон продолжал держаться твердо. Через некоторое время окружной прокурор объявил, что, по имеющимся у него данным (показания свидетелей), незадолго до убийства Джона Кеннеди, в Новом Орлеане в доме Дэйвида Ферри обсуждался план покушения на жизнь президента. В этом совещании принимали участие Ли Харви Освальд, Дэйвид Ферри и известный новоорлеанский промышленник Клей Шоу. Окружной прокурор возбудил против него судебное дело. Большое жюри присяжных на предварительном слушании дела весной 1967 года пришло к выводу, что у прокуратуры есть для этого достаточные основания.
…Ланч подсудимому Клею Шоу обычно подают в небольшую комнату на первом, этаже Новоорлеанского уголовного суда, что рядом с кабинетом окружного шерифа. Душистый, белый, с хорошо прожаренной корочкой хлеб, ветчина, молоко или кофе.
Клей Шоу не любит ланчевать в одиночестве. И поэтому пресс-секретарь шерифа, очаровательная миссис Нина Салзер, каждый раз приглашает к нему кого-нибудь из прессы.
Нет, нет, не для интервью. Согласно судебным регуляциям, подсудимый Шоу не имеет права делать публичные заявления о ходе процесса. Шоу просто не любит одиночества — так объясняет миссис Салзер. Вчера у него был корреспондент журнала «Тайм», перед этим кто-то из «Ньюсуик» и так далее.
* * *
Вчера миссис Салзер сказала нам, что мистер Шоу был бы очень рад видеть на ланче и советских журналистов.
Это приглашение, сознаюсь, произвело на нас странное впечатление. Но мы решили, что отказываться было бы непростительным журналистским промахом.
Прямой, негнущийся, он сидит за столом, на короткое время ланча отложив сигарету. В соседней комнате занимаются делом четыре его адвоката. «Быть подсудимым — дорогое занятие у нас», — говорит Шоу и улыбается.
Улыбка у него трёхступенчатая. Она начинается уголками губ. На полпути застывает, и ему требуется видимое усилие, чтобы ее продолжить. Губы подрагивают, сопротивляются, но преодолевают сопротивление, и улыбка на лице всё же вылеплена.
Но он ничего не может поделать с глазами. Они в постоянном напряжении.
Однако он шутит. Последняя его шутка облетела недавно весь корреспондентский корпус. Шоу рассказал, что на другой день после избрания Ричарда Никсона президентом США в доме некоей весьма богатой новоорлеанской вдовы собралась группа деятелей демократической партии, включая Шоу, чтобы обсудить, что делать теперь демократам, какой политики им придерживаться. Один из гостей вдовы обернулся к Шоу и спросил: «Ну-ка, скажите, Клей, как нам избавиться от Никсона?»
Журналисты слышали эту мрачную остроту из уст самого Шоу.
Беседе Шоу с нами, если приглядеться, тоже носила юмористический характер.
Я не могу рассказывать, что говорил нам Шоу касательно самого суда. Так было условлено. Но я имею право передать то удивление, которое мы испытали, узнав от Шоу, что он: а) согласен с очень многими положениями марксизма, кроме, пожалуй, учения о пролетарской революции; б) всегда считал себя либеральным демократом и согрешил в жизни лишь один раз, проголосовав за республиканца Эйзенхауэра; в) любил Джона Кеннеди, всей душой; г) на последних выборах был разочарован обоими кандидатами; д) предпочёл бы видеть президентом Юджина Маккарти, «хотя, конечно, Маккарти довольно странный человек».
Несколько наивная попытка завоевать симпатии двух русских журналистов закончилась совсем анекдотично.
— Мистер Уэггман, — сказал Шоу в конце ланча, поворачивая весь свой негнущийся корпус в сторону вошедшего адвоката, — не хотите ли вы дать моим гостям какие-нибудь советы?
— Какие советы, мистер Шоу?
— Ну, может быть, насчет того, что и как писать.
Губы мистера Шоу проделали трёхступенчатую эволюцию к улыбке.
Мистер Уэггман подождал немного, видимо желая узнать наше отношение к этому предложению, и сказал:
— Наверное, ваши гости не нуждаются в моих советах. Они сами знают, как писать…
* * *
Удивительное однообразие аргументов и насмешек в печати против свидетелей обвинения заставляет думать, что во время ланчей с другими корреспондентами Клей Шоу и его адвокаты не столь осторожны.
* * *
Процесс над Клеем Шоу продолжался несколько недель. Но всего сорок минут понадобилось двенадцати спокойным присяжным, чтобы вынести вердикт «не виновен».
На другой день две новоорлеанские газеты — одна чуть либеральнее, другая чуть консервативнее (обе принадлежат одному хозяину и помещаются на одном этаже одного здания) — вышли с редакционными статьями, требующими отставки; Джима Гаррисона, окружного прокурора Нового Орлеана.
