Ожидая своего появления, я представляла себе координатора в точном центре на его заднем дворе в Вестчестере, целого, в безопасности, пока вокруг кружат волны сотрясающего мир динамита. Представляла что-то торнадическое, розового цвета — потому что динамит, лежавший на сцене, был розовым.
Но реальный взрыв оказался серым. Он оказался разочаровывающее быстрым и звучал плоско, хотя я и рассмеялась, когда Леттерман заявил, что они случайно не записали взрыв и координатору NBC Sports, который выглядел так, будто бог отвесил ему затрещину, придется все повторить. На секунду координатору показалось, что Леттерман говорит всерьез.
— Вот видишь, — сказал Дик, когда меня позвали на грим, — он просто не может быть серьезным, Сьюзан. Он миллионер, который носит кроссовки.
— Вот так посмотришь на него, — сказал муж, наклонившись проверить холодную розовую затычку в моем ухе, — и представляешь целую страну, которая смотрит шоу и подмигивает друг другу.
— Так что и ты иди и подмигивай, — сказал Дик ободряюще. Я посмотрела на его рот, голову и кошку. — Забудь все правила появления на ток-шоу. Именно над этими правилами он и смеется больше всего. — глаза Дика стали холоднее. — Он зарабатывает, высмеивая именно то, благодаря чему может зарабатывать и высмеивать.
— Ну, в индустрии уже довольно давно царят отцеубийственные настроения по отношению к правилам, — сказал муж, пока мы ждали в лифте. — Уж конечно, не он это изобрел.
Дик зажег ему сигарету, благожелательно улыбнулся. Мы оба понимали, что имеет в виду Руди. Ксанакс наконец подействовал и мне стало хорошо. Я чувствовала, что готова появиться.
— Можно сказать, тут то же самое, что и на Saturday Night Live, — сказал Дик. — Тот же феномен. Дешевые декорации, которые должны казаться еще дешевле, чем есть. Хулиганская, чуть ли не домашняя съемка, реквизит с детской площадки, вроде «обезьяньей камеры», «трилл-камеры» или конусов из низкокачественного маше. Late Night, S.N.L. — это все анти-шоу.
Мы стояли у стенки огромного бесшумного лифта. Казалось, мы не двигаемся. Он был как обычная комната. Руди нажал шесть. В обоих ушах у меня трещало. Дик говорил размеренно, как будто я недопонимала.
— Но даже если шоу — анти-шоу, если оно хит — значит, все равно шоу, — сказал Дик. Он приподнял кошке голову и почесал ей шейку.
— Так что просто представь, под каким напряжением этот сукин сын, — пробормотал муж.
Дик холодно улыбнулся, не глядя на Руди.
У моего мужа иностранный сорт сигарет, такой, при котором все чувствуют, как что-то горит. Сигарета шипела, трещала и вспыхивала, пока он затягивался, не отводя взгляда от бывшего начальника. Дик смотрел на меня.
— Помнишь, какие на SNL были прекрасные пародии на рекламу, когда шоу только открылось, Сьюзан? Такие прекрасные пародии, что даже приходилось на секунду задуматься, чтобы понять, что это пародия, а не собственно реклама? И каким хитом были те анти-рекламы? И что случилось потом? — спросил меня Дик. Я промолчала. Дик любил задавать вопросы и сам на них отвечать. Мы прибыли на этаж Леттермана. Мы с Руди вышли за ним.
— А случилось, — сказал он через плечо, — что спонсоры стали ставить в SNL рекламы, которые были почти как пародии на рекламы, так что приходилось задуматься, чтобы понять, что изначально это именно реклама. Так что спонсоры вдруг обеспечили, что огромные аудитории смотрели ролики очень, очень внимательно — в надежде, конечно, что те окажутся пародиями, — секретари и интерны вставали, когда мимо проходили мы с Диком; кошка в его руках зевнула и потянулась.
— Но, — засмеялся Дик, все еще не глядя на моего мужа, — но выходит, что спонсоры повернули шутку с антирекламой против SNL, использовали шутку, чтобы манипулировать аудиторией, хотя над этими манипуляциями изначально и прикалывались те пародии.
Двери студии 6-А были в конце покрытого ковром холла, рядом с огромным постером, на котором был изображен Дэвид Леттерман, фотографирующий того, кто будет фотографировать постер.
— Так что вопрос, казаться таким или иным, на подобных шоу даже не встает, — сказал Руди, сбивая пепел, не глядя на Дика.
— Разве то были не прекрасные деньки, а? — прошептал Дик в ухо кошки, ткнувшись в нее носом.
Запертые студийные двери приглушали шум большого оживления. Дик ввел код на освещенной панели у постера с Леттерманом. Они с Руди возвращались наверх, чтобы наблюдать из кабинета Дика, где стена мониторов обеспечит им сразу несколько ракурсов меня.
— Просто играй, и все, — сказал муж, убирая прядь волос с моего уха. Коснулся моей щеки. — Ты талантливая и многогранная актриса.
И Дик, двигая белой лапкой кошки, изображая прощание, сказал:
— И она воистину актриса, Рудольф. Если будешь ей помогать, мы все развернем, как надо.
— И она это оценит, сэр. Больше, чем ей сейчас кажется.
— То есть я должна быть чем-то вроде анти-гостя? — сказала я.
— Ужасно рад тебя видеть, — вот что сказал мне Дэвид Леттерман. Я уже проследовала после своей подводки на сцену; освитеренный ассистент провел меня под локоть и тут же мягко отшелушился, когда я вышла на свет.
— Ужасно, не, гротескно приятно тебя видеть, — сказал Леттерман.
— Сканирует на предмет претенциозности, — проскрипело в ухе, — полных карманов наивного самомнения. Чего-нибудь, что можно подколоть. Чего угодно.
— Д-да, — протянула я Дэвиду Леттерману. Зевнула, рассеяно коснувшись уха.
Вблизи он выглядел угнетающе молодым. Самое большее тридцать пять. Он поздравил меня с продлением сериала на сезон, номинацией на Эмми и сказал, что сеть отлично справилась с моей неожиданной беременностью на третий год сериала, показывая меня только за визуальными препятствиями и выше пояса целых 13 серий подряд.
— Было смешно, — сказала я саркастично. Сухо посмеялась.
— Очень, очень смешно, — сказал Леттерман, и засмеялась аудитория.
— О господи боже, да покажи ему, что ты саркастичная и сухая, — сказал муж.
Пол Шэффер изобразил руками свой фирменный жест «поди-разбери» в ответ на какой-то вопрос Леттермана.
У Дэвида Леттермана к щеке была прикреплен маленький ярлычок (у него правда были веснушки): ярлычок с надписью «Грим». Он остался от более ранней шутки из его монолога, когда он вернулся с рекламной паузы и абсолютно все на нем было надписано. Над фонтанчиком между нами и рампой висела грубо подписанная стрелка: «Танцующие Фонтаны».
— Ну в общем, Сьюзан, правдивы ли слухи, которые связывают то безумие про сеть твоего мужа с теми вторичными слухами?.. — он перевел взгляд с карточки на Шэффера. — Черт, знаешь, Пол, тут так и написано — «вторичные слухи»; нормально говорить «вторичные слухи»? Что это вообще такое, Пол, — «вторичные слухи»?
— Мы с группой думаем, что это значит… ну, просто сотни всего, Дэйв, — сказал Шэффер с улыбкой. Я улыбнулась. Люди засмеялись.
Вновь из ниоткуда в мое ухо пришел голос Дика: «Скажи нет». Я представила вокруг себя стену ракурсов, рану на лице Дика и передающую штуку у раны, мужа, сидевшего, скрестив ноги и забросив руку на спинку того, на чем бы он ни сидел.
— …вторичные или какие еще — те, будто твой и Тито славный, славный сериал, кажется, э, покидает коммерческое телевидение с завершением следующего сезона и, может, переезжает на другую, неназванную, некоммерческую сеть?
Я прочистила горло.
— Абсолютно каждый слух о моем муже — правда. — зрители засмеялись.
Леттерман сказал: «Ха, ха». Зрители засмеялись еще громче.
— Что до меня, — я разгладила платье движением принцессы, — я почти ничего, Дэвид, не знаю о производстве или бизнес-стороне сериала. Я женщина, которая играет.
— И, знаете, ведь правда было бы здорово написать это на футболках всех женщин в мире? — спросил Леттерман, ковыряя ярлычок на булавке для галстука.
— Да и по тому, что я слышал, Дэйв, разве это безумие, — сказал Риз, координатор NBC Sports, сидевший справа от меня в одном из студийных кресел, казавшихся мне почему-то выпотрошенными. Вокруг его умных глаз были два енотных колечка сажи, от взрывного хобби. Он посмотрел на Леттермана. — Ну какая может быть битва за власть на публичном ТВ?
— Что-то вроде… кровавой схватки в Лиге женщин-избирателей, что скажешь, Сьюзан?
Я засмеялась.
— Спецназ и водяные пушки выдвигаются к кулеру.
Леттерман и Риз и Шэффер и я хохотали до упаду. Зрители смеялись.
— Многослоговые термины так и свистели в воздухе, — сказала я.
— И все предают друг друга реально… реально корректно с грамматической точки зрения…
Мы попытались собраться, муж дал мне указание.
— Дело в том, что, боюсь, я просто не знаю, — сказала я, пока Леттерман и Шэффер еще смеялись и обменивались взглядами. — На самом деле, — сказала я, — я даже не очень знающая, или талантливая, или многогранная как актриса.
