– Катрина, почему ты не говоришь о своей болезни? Я даже не знаю, какой у тебя рак, – сказал я.
– Я говорила о ней больше, когда рядом был дедушка. При нем я чувствовала себя лучше. Он всегда говорил мне, что все будет нормально. – В ее голосе зазвучала печаль.
– А он что… умер? – спросил я.
Она рассказала, что он умер четыре месяца назад от сердечного приступа и что теперь она оказалась на попечении государства и непосредственно больницы, в которой проходила лечение. Она никогда не знала своего отца – мать не была точно уверена, кто он. Пьяный водитель сбил ее мать по дороге той на работу, когда Катрине было четыре года. Так что всю свою сознательную жизнь она во всем зависела от своего деда, особенно после того как у нее в июле 1979 года была обнаружена опухоль мозга.
Когда она рассказывала ужасные подробности из своей жизни, я невольно думал о том, какая у меня хорошая жизнь. Прежде мне как-то не приходило в голову, что есть люди, которым повезло меньше, чем мне. Я понял, что мне все доставалось очень легко. У меня были люди, любившие меня, были друзья, которые охотно общались со мной. У Катрины не было ни того, ни другого.
У нее были лишь смутные воспоминания о матери и очень ясные о деде, по которому она скучала больше всего на свете.
– Дедушке было все равно, как я выгляжу, – сказала она со вздохом. – Он просто любил меня. Я всегда знала, что он любил меня всякую. Остальные люди не такие.
– Катрина, я сочувствую тебе, что ты потеряла маму и дедушку.
– Спасибо, Молар. В этом году я не позволила никому украсить мою палату, потому что рядом со мной нет дедушки. Он всегда любил делать это вместе со мной, и мне не хочется, чтобы он думал, что я радуюсь Рождеству без него.
– Я Мо, – поправил я ее. – Мои друзья зовут меня Мо.
– Что?
– Мои друзья зовут меня Мо, – повторил я. – А ты сказала Молар.
– Значит, я могу называть тебя так? – робко спросила она, сомневаясь, что кто-то захочет с ней дружить.
– Конечно можешь. А как же иначе? – Мне показалось, что ее губы растянулись в улыбке, хотя сквозь прорезь в бумажном мешке разглядеть что-либо было трудно.
– Мо, – торжественно заявила она, – я вот что решила. Хоть технически я не проиграла гонку на каталках, но я и не выиграла ее. Так что я выполню наши условия и пойду на рождественское представление.
– Правда? – Я чуть не подпрыгнул на табурете, но боль в ребрах сдержала мою прыть.
– Правда, правда. Как ты думаешь, там еще найдется для меня какая-нибудь роль?
– Я уверен, найдется. А если нет, тогда мы просто заставим Мадху замолвить за тебя авторитетное словечко перед сиделкой Уимбл.
Рождество начинается в сердце Бога. Оно бывает полным только тогда, когда проникает в сердца людей.
Неизвестный авторКогда мы вошли в просторный зал, где шла репетиция, первым делом я услышал моего брата. Он стоял на краю импровизированной сцены и кричал текст в корндог[2] в качестве микрофона.
– «Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из рода Давидова, записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна!»
Сиделка Уимбл восседала на стуле прямо перед сценой и громко и быстро, насколько позволял ее тягучий южный выговор, давала указания.
– Окэ-эй, Мари-ия и Ио-осиф. А хочу-у, чтобы все вы казались уста-алыми, о-очень уста-алыми. Осо-обенно ты, Мари-ия! По-омните все, что это не прогу-улка в па-арке! И игра-айте соотве-етственно.
Красивая девочка по имени Линн, исполнявшая роль Марии, послушно кивнула и обхватила руками подушку, привязанную к ее животу.
– Ослик? Где наш ослик? – проревела сиделка Уимбл.
– Пошли! – сказал я Катрине и схватил ее за рукав здоровой рукой. – Сейчас мы попросим для тебя роль!
Катрина шла так, словно ее ноги прилипали к полу, но мы все-таки дошли до сцены. Многие дети замолкали и таращили на нас глаза. Они сотни раз видели Катрину с ее бумажным мешком, но мне было ясно, что им не очень нравилось ее появление. А еще им было странно видеть меня в общей сутолоке с перевязанной головой и рукой, закованной в гипс. В общем, при виде нас все притихли.
– Здравствуйте, миссис Уимбл, – тихо молвила Катрина, когда сиделка перестала рычать на актеров, которые отвлеклись на нас и не слушали ее указаний. – Я хотела спросить, найдется ли у вас еще одна роль?
– Мне жаль, Катрина, но твоему другу уже сказали, что он не может участвовать в постановке из-за травм. Мы ведь не хотим, чтобы он, в его нынешнем состоянии, упал со сцены.
– Нет, мэм, – вмешался я. – Она просит не за меня. Катрина хочет играть сама.
– О-о, понятно, – сухо отвечала сиделка. – Ну, А боюсь, что свободных ролей просто нет. Можно сказать, что и места на этой сце-ене тоже нет. – Она громко рассмеялась своей игре слов, которая показалась ей блестящей, хоть и резковатой.
Кое-кто из актеров тоже захихикал, другие перешептывались, я услышал, как несколько раз прозвучало имя Катрины вместе со словами «нелепый мешок». Думаю, некоторые из них были рады, что, по словам сиделки Уимбл, на сцене не было места для Катрины.
– Но миссис Уимбл, – запротестовал я, – наверняка можно найти много ролей, которые она могла бы неплохо сыграть!
По глазам Катрины я понял, что она уже оставила надежду и не хотела, чтобы мы настаивали, но я считал это несправедливым и продолжал уговаривать режиссера.
– Она пообещала мне, что будет участвовать в празднике, и если вы не дадите ей роль, она нарушит свое обещание. Вы наверняка можете что-нибудь подыскать для нее!
Сиделка Уимбл презрительно засопела.
– Что ж, ребята, у вас есть какие-нибудь идеи? – спросила она. – Кто-нибудь может предложить роль, которая бы подошла для нашей маленькой Катрины?
Увы, все промолчали. Я обвел взглядом актеров, надеясь, что кто-то из них предложит роль – хоть какую-нибудь – для Катрины, но все молчали. Наконец, когда сиделка Уимбл уже скрестила на груди руки и хотела продолжить репетицию, прозвучал знакомый голос.
– Миссис Уимбл, по-моему, можно добавить пятого волхва к рождественскому представлению. – Мадху проговорил это с озорной улыбкой.
– Ни за что! – взревела сиделка. – Четы-ыре – и то бо-ольше, чем мне бы хоте-елось, мистер Амбу-ури. Но благодарю ва-ас за предложе-ение. Кто-нибудь еще?
Снова молчание.
– Тогда А боюсь, что Катрина не…
– Ангел! – крикнул кто-то со сцены. Это был Аарон, по-прежнему державший перед собой полусъеденный микрофон. – Она может сыграть ангела! Их может быть сколько угодно!
Все стали нерешительно обсуждать предложение моего брата. Какая-то паршивка с каштановыми кудряшками, из хора ангелов, добавила свои два цента – негромко, но так, чтобы все слышали.
– Ангел? – с усмешкой сказала она. – В этом мешке она, по-моему, больше походит на Святого Духа!
Почти все засмеялись. Даже сиделка Уимбл громко загоготала. В глазах Катрины вспыхнуло отчаяние, а все продолжали бесстыдно веселиться. Мне стало неловко за них. Они репетировали постановку об Иисусе Христе, но при этом совершенно не замечали, что сами ведут себя не по-христиански.
Аарон, Мадху и я беспомощно стояли и не знали, что еще сделать, чтобы помочь нашей несчастной подруге справиться с такой унизительной ситуацией. Катрина повернулась и понуро побрела прочь. Я уже хотел было пойти за ней, когда среди общего шума прозвучал еще один голос.
– Я ухожу! – громко крикнула какая-то девочка. Я повернулся к сцене и увидел, как красивая девочка, стоявшая возле яслей-колыбельки, выдернула подушку из-под своей накидки. Это была Линн, исполнительница роли Марии, матери Иисуса. В ее глазах пылал гнев. Я невольно восхитился ею, когда она решительно подошла к сиделке Уимбл.
– Я ухожу, – снова повторила она, сняла через голову костюм и бросила его к ногам режиссера.
– Но ты не должна уходить, – растерянно забормотала сиделка Уимбл. – Ты единственная, кто может петь соло.
– Я не могу смотреть на этот позор! – бросила ей в лицо Линн. – Эта больница должна быть таким местом, где все мы заботимся друг о друге, поддерживаем друг друга. Мне стыдно смотреть, как все вы обращаетесь с Катриной, и я не хочу в этом участвовать. Если для нее нет места на сцене, тогда его нет и для меня.
С благодарностью и восхищением Катрина глядела на Линн. Впервые за все время, что она здесь, за нее открыто вступилась другая пациентка больницы, и это ободрило ее.
– Ладно, – сказала сиделка Уимбл, прерывая молчание, воцарившееся среди артистов и наблюдателей репетиции. – Если ты соблаговолишь снова надеть костюм Марии, мы найдем место для Катрины. К тому же Аарон прав. Ангелов может быть сколько угодно. Катрина, иди к вон той группе, и они тебе скажут, что делать. Ладно?
Катрина радостно кивнула.
– Ну а теперь, – продолжила сиделка с фальшивой улыбкой, – вернемся к репетиции.
