Среди учеников жокеев были в основном подростки, которые убежали из дома, или осиротели, или чьи семьи переживали трудные времена – как семья Полларда. «У каждого из них была своя история», – вспоминает Мосбэчер, который и сам оказался на треке, убежав от обнищавшей семьи. Лишь у некоторых была за плечами начальная школа, и, уж конечно, ни один из них не закончил средней. Большинству подростков некуда было идти. «Я хотел есть, – объяснял Ральф Нивис, который убежал из сиротского приюта, – но был слишком трусливым, чтобы красть»{120}. По правилам подростки могли принимать участие в соревнованиях только по достижении шестнадцати лет. Но свидетельства о рождении у них никто не спрашивал. Так что некоторые начинали свою карьеру в двенадцать лет. В один из сезонов в двадцатых годах, по воспоминаниям бывшего наездника Билли Бака, на старом ипподроме в Тихуане двум самым старым наездникам было всего по шестнадцать лет. Ученики жокеев обычно были очень мелкими. Так, Уад Стадли был таким маленьким, когда начал принимать участие в заездах, – всего 37 килограммов, – что не мог поднять собственное седло. Томми Лютер, когда скакал на своем первом фаворите, весил меньше 36 килограммов. Большинство этих мальчишек ничего не знали о скачках, когда начинали, – и были в полной власти тренеров.
Некоторые тренеры заменяли мальчишкам родителей. Другие эксплуатировали их с неумолимой жестокостью. Лютер вспоминает, что на некоторых конюшнях мальчишек беспощадно избивали за каждый проигрыш. Так, некий одноногий тренер по прозвищу «Папаша» Билл Дэйли, которого журналист однажды назвал «мерзким чудовищем», носил с собой бочарную клепку, которой бил своих жокеев{121}. Когда при взвешивании они показывали слишком большой вес, он, как говорили, отбирал у них деньги, чтобы они не могли купить себе еды, или запирал и морил голодом, пока они не худели до необходимого веса. Чтобы не платить за проезд в поезде, Лютер и другие ученики жокеев набивались в вагоны, где перевозили лошадей. А когда железнодорожная полиция проходила по поезду, прокалывая копны с сеном в поисках безбилетников, тренеры сажали мальчишек в сундуки со сбруей. Однажды тренер поселил Лютера в гостиницу и пинками вытолкал его из окна, когда пришла пора оплачивать счет за номер.
На ипподроме учеников, как любое другое имущество, можно было давать взаймы, продавать, обменивать на лошадей, оставлять в залог и ставить на кон при игре в карты. Хотя мальчишки не зарабатывали ни гроша, стоить они могли довольно дорого – до 15 тысяч долларов. Многих учеников продавали, даже не сообщая им об этом. В 1928 году жокей Джонни Лонгден узнал о том, что у него поменялся хозяин, рано утром в Виннипеге, где тренер поселил его в походной палатке. Он спал, как вдруг какой-то незнакомец разбудил его, яростно сотрясая палатку. «А ну выбирайся оттюда! – послышался сердитый крик. – Ты теперь работаешь на меня, а у меня все работники встают рано!»
Полларду повезло. Эйси относился к нему хорошо. Летом жокей обычно участвовал в скачках на нескольких треках вокруг Ванкувера или на другом ипподроме, на западе Канады, который назывался Грейшер-парк. Осенью и весной это был ипподром Танфоран в Калифорнии. Зимой – Тихуана. Поллард проводил дни верхом на лошадях Эйси, а ночи – в каком-нибудь стойле его конюшни, между двумя лошадями, довольствуясь своими книгами и нерегулярными обедами с ипподромной кухни.
Старые жокеи были безжалостны к мальчишкам, решившим стать жокеями. Бытовала такая шутка: отправить новичка искать по всему ипподрому мифический «ключ от стартового столба для скачек на четверть мили». Одному мальчишке, который пришел на ипподром в Тихуане и заявил, что хочет стать жокеем, сказали, что ему нужно скинуть вес. Его закутали в две лошадиные попоны и заставили бегать по треку на жаре в 43 градуса. Шутники наблюдали, как он пробежал один круг, а потом явно передумал становиться жокеем, развернулся и отправился прямиком в город. Больше они не видели ни его, ни попоны. И к Полларду тоже относились без снисхождения. Но его невозможно было заставить передумать. «Кто пнул тебя под зад, усадил в седло и сказал, что ты умеешь ездить верхом?» – прошипел ему стартер перед заездом{122}. «Тот же сукин сын, который двинул под зад тебя и сказал, что ты можешь давать команду к началу скачек!» – выпалил он в ответ. Поллард нашел единственное место в мире, где ему было интересно. Он был нищим, голодным и, по словам его сестры Эди, «счастливым, как черт».
Он никогда больше не бывал в Эдмонтоне. Его мать переживала о его судьбе, но скрывала это от остальных детей. Отец хотел повидать сына и был неимоверно зол на человека, который его бросил. Ему удалось наскрести несколько долларов, чтобы добраться до Ванкувера и постоять в толпе, наблюдая, как сын участвует в скачках. Из-за жестких правил, по которым воспитывали учеников, Полларду не разрешалось даже повернуть голову, чтобы посмотреть на отца. Больше ни разу ни у кого из родных не нашлось денег, чтобы навестить его.
Поллард отчаянно пытался найти свое место в жизни. В 1926 году он всего восемь раз участвовал в скачках и выиграл лишь одну из них. Но под опекой Эйси он подыскивал свою нишу. В свой первый сезон в Тихуане он подружился со слепым тренером Джерри Дюраном, который пытался добиться толку от лошади по кличке Хранитель{123}. Лишенный таланта – за три года он участвовал в сорока шести забегах и выиграл только пять, – Хранитель был довольно зрелой лошадью. Ему было семь лет. Это можно сравнить с сорокалетним бегуном, соревнующимся с двадцатилетними. Дюран нанял Полларда как жокея для Хранителя. Видя, что Дюран не справляется со многими тренерскими обязанностями, семнадцатилетний Поллард взял их на себя. Под руководством Полларда Хранитель делал значительные успехи. Он выиграл шесть забегов, заработав вполне пристойную сумму в 3 тысячи 170 долларов. После каждого забега юноша зачитывал тренеру вслух официальный график достижений лошади. Когда лошадь пробегала трассу плохо, Поллард пропускал записи о забеге и о поражениях Хранителя. Его старания очень приободряли Дюрана и впечатляли других владельцев лошадей, которые вскоре тоже стали нанимать Полларда. В 1927 году его гораздо чаще нанимали в качестве жокея на скачки, и время от времени он одерживал победы.
Его успехи не остались незамеченными. Понаблюдав, как Поллард подгоняет лошадей Эйси по Глейшер-парк, коннозаводчик по имени Фредди Джонсон связался с Эйси и спросил, сколько он хочет за парня. После непродолжительных переговоров сделка состоялась. Полларда продали недорого. За пару седел, несколько уздечек и два мешка овса он стал фактически собственностью Фредди Джонсона{124}. Джонсон передал его своему тренеру Рассу Мак-Гирру.
Мак-Гирр вскоре обнаружил в Полларде редкий талант. Его эмпатия и опыт обращения с лошадьми на арене для родео давали ему представление о том, как обходиться с больными и нервными лошадьми. Он мог ездить на лошадях, к которым никто не мог даже просто подойти. Он научился управлять лошадью, не используя хлыст, компенсируя его отсутствие более длинными стременами, что позволяло аккуратно подгонять лошадь, прижимая ноги к бокам скакуна{125}. В ответ на такое бережное и доброе обхождение лошади переставали нервничать и изо всех сил старались угодить седоку. Под руководством Мак-Гирра Поллард получил известность как специалист в обращении с норовистыми и неуравновешенными скакунами, которые с его помощью начинали регулярно выигрывать. Но поскольку в основном он скакал на лошадях в клейминговых скачках, которых можно было купить сразу после скачек, и соревновались они за мизерные призы, Поллард зарабатывал немного. Бóльшую часть своего заработка он отправлял отцу, помогая содержать дом. Остальное обычно одалживал нуждающимся друзьям. Поллард был человеком довольно мягкотелым, и все в округе знали, к кому обратиться, если нужно перехватить пару долларов. А у него никогда не хватало духу потребовать вернуть деньги. «Я никогда не мог, – заметил он как-то в своей странной манере, – сорить деньгами». Но у него было много выездов и около 10 % из них были успешными, так что он как-то сводил концы с концами. После двух лет карьеры жокея казалось, что Поллард добьется успеха.
Холодным летом 1927 года на ипподроме Лэнсдаун-парк недалеко от Ванкувера Ред Поллард впервые встретил Джорджа Монро Вульфа. Тот выглядел весьма примечательно. Все в нем говорило об абсолютной уверенности в себе. Первое, что люди замечали в Вульфе, – его впечатляющий ковбойский наряд: огромные ослепительно-белые десятигаллонные ковбойские шляпы с круглой плоской тульей и загнутыми кверху полями, массивные кольца с печаткой, темные очки, кожаные куртки с бахромой, богато украшенные штаны, габардиновые рубахи немыслимых цветов, рельефно очерчивающие его мощные плечи, ковбойские сапоги ручной работы, украшенные изображениями животных из настоящего серебра{126}. Джордж был поразительно красив. Русые волосы были зачесаны назад с пробором, чуть смещенным влево по моде того времени. Он высоко вздергивал подбородок, на манер Муссолини, уголки губ были чуть изогнуты вверх в затаенной усмешке, словно он знал что-то такое, чего не знал больше никто. Он говорил медленно, чуть растягивая слова. Но взгляд его был ясным и пронзительным, как у кота. Он одевался в стиле жителей приграничья, читал ковбойские журналы, слушал на фонографе песни Джина Отри и разъезжал по округе в франтоватом форсированном «Студебеккере-Родстере» с учеником жокея в роли личного охранника. По воспоминаниям ученика жокея Сонни Гринберга, Вульф был «потрясающим во всем, что делал». Летом 1927 года ему было семнадцать лет. Замкнутый, умный и очень своеобразный. Возможно, он был самым талантливым наездником, которого когда-либо видел конный спорт.
