Именно об этом люди со счастливым вздохом говорят: «Не жизнь, а мечта». Правда, между «мечтой» и «жизнью» немало различий, и есть множество разумных объяснений тому, почему первый вариант обычно не подходит для тех, кому около двадцати пяти.
Чуть меньше года назад в нашей жизни было полно пабов, концертов и друзей одного с нами возраста, многие из которых играли на гитаре. Теперь мы жили встречами в гостиной, садом и дружили с людьми, которые годились бы нам в бабушки и дедушки, а к тому же могли похвалиться дорогущими решетками для барбекю. Собственно, среди них действительно были наши бабушки и дедушки. Мы старались искать позитивные стороны, однако каждому аргументу в духе «чашка какао наполовину полная» находился контраргумент с полупустой чашкой. Мы молоды! Мы сбежали от грязи и протекционизма большого города! Друг в друге мы нашли родную душу! Мы отлично ладим! Наши кошки могут гулять на природе! По воскресеньям мы ездим на гаражные распродажи и покупаем классные винтажные стулья! С другой стороны… Нам не хватает букинистических магазинчиков Холборна, театр-бара «Феникс» на Чаринг-Кросс-роуд, фитобаров и готовых сэндвичей! Отрезанные от мира, мы все чаще действуем друг другу на нервы! Соседские павлины не дают спать по утрам! В недавно купленном винтажном стуле оказалось полно блох, а его ножки теперь испачканы мышиной кровью!
Шел июль нашего первого лета в Норфолке, и как-то наутро после книжного клуба я спустился на кухню: в доме было непривычно тихо. Коты давно приучили меня сначала готовить завтрак им, а потом уже себе. Первым обычно прибегал Брюер – он молнией врывался в дом через кошачью дверцу и встречал меня щебечущим мяуканьем, слегка напоминающим шум футбольного стадиона. За ним появлялись Шипли, Ральф и Джанет, затем неспешно входил Медведь. Но сейчас на мой свист отозвался только Джанет, принявшийся с голодным видом бить меня по ноге лапой.
Я немного подождал и посвистел еще раз: из-за кустов вышел Ральф и уныло поплелся в сторону дома. Через пару минут я увидел Шипли, известного своей гиперактивностью – он тоже выглядел мрачным. Странно, обычно они оба отзываются на малейший шорох коробки с печеньем, ради которого готовы пробраться сквозь снег, воду и охраняемый немецкой овчаркой сад. По-прежнему заторможены после на редкость крепкого сна? Наш домик стоял прямо у проходящей по деревне автомагистрали, обычно пустующей, а окна спальни выходили на дорогу. Сплю я чутко и легко просыпаюсь от визга тормозов или покрикивания соседских павлинов. Правда, в последние несколько месяцев мне оставалось только мечтать, чтобы эти вопли снова превратились в редкие «покрикивания». Что за умник решил, что эти птицы, самые громкие среди известных человеку, создадут «атмосферу спокойствия» в приюте для страдающих от болезни Альцгеймера? Весной павлины усаживались на стену напротив нашего дома и впятером изображали ту женщину с каркающим голосом из скетча Монти Пайтона «Спам».
Боба Поттера, которому приходилось мириться с их жуткими воплями и гигантскими фекалиями уже почти с десяток лет, птицы сводили с ума. Как-то раз прошлым летом он обнаружил дохлого павлина на дороге у своего дома. Боб огляделся по сторонам и, пока никто не видел, затащил тушку к себе в кладовку, а на выходных сделал из павлина барбекю для всей родни.
– Ничего так мясо, кстати, – сказал он мне. – Только немного жестковато.
Вряд ли я был готов поквитаться с павлинами таким странным образом, но, заметив, что Брюер внимательно смотрит на их перья, я не расстроился, как обычно, когда он «наблюдал за птицами».
Так вот почему я спокойно спал ночью – Брюер наконец устроил генеральную репетицию своего сафари-плана и в процессе решил нашу «маленькую пернатую проблему»? Будь у него инструктор по персональному росту, он бы назвал ситуацию с павлинами «логичным шагом» в развитии кота. Я видел, как Брюер, лежа на тропинке, бросает на павлинов оценивающие взгляды, явно намекая, что вносит этих в пять раз крупнее его птиц в список потенциальной добычи.
В последнее время Брюер частенько пропадал в доме престарелых. Из окна спальни я видел, как он, а иногда Медведь, копаются там в мусорных ящиках, выуживая объедки. Что ж, они у нас любители странствий, тут ничего не поделаешь. Когда речь шла о Медведе, мы относились к этому спокойно. Только один раз в жизни он обидел другое существо – впился в ухо игрушечной мыши из зоомагазина, предварительно удостоверившись, что остальные коты не видят его и не будут смеяться. Тестостерон уже давно не оказывал на Медведя своего безумного действия; да, он возвращался со своих прогулок в укусах и царапинах, а значит, боролся с другими котами, но я с трудом могу представить Медведя затевающим драку. Его странствия скорее казались таинственными вылазками для решения важных и возвышенных дел. Брюер же напоминал подростка в переходном возрасте.
Прошло уже полчаса с тех пор, как я свистом позвал котов, однако пока явились только трое. Ни в дыре над потолком гостиной, ни в щели за моими кассетами, ни в теплом закутке на столе за чайником, ни в остальных любимых местах Медведя никого не было.
В свободное от павлиньей резни время Брюер часто мутузил детскую мягкую игрушку Ди, но сейчас бедная выдра лежала в одиночестве на полу гостевой спальни, радуясь возможности отдохнуть. Я готов был обуться и пройтись по соседям, уже репетировал речь, объясняющую, зачем я хочу заглянуть в их сарай. В такие моменты память выдавала длинный список всего, что может случиться с кошками: в одной серии «Инспектора Морса» кота повесили – я смотрел ее в двенадцать лет и плакал; в газете писали о нелегальной торговле мехом; защитники прав животных, митинговавшие у станции Тоттенхем-Корт-роуд, напечатали на плакате ужасающее фото. Благодаря Ди я перестал быть паникером, но когда в то утро позвонили в дверь, я понял: произошло что-то ужасное. Нет, даже не так: когда позвонили в дверь, я инстинктивно это почувствовал. А когда я открыл дверь и увидел выражение лица нашей соседки, я знал уже наверняка.
* * *
Все случилось после двенадцати ночи, пока мы наслаждались спокойным сном без павлиньих криков. Служащий следственного изолятора утверждал, что ни в чем не виноват – кот выскочил буквально из ниоткуда. Однако соседка в тот момент стояла у окна, пытаясь укачать проснувшегося малыша; так вот, судя по скрежету тормозов внедорожника, водитель и близко не соблюдал скоростной режим. Она разбудила мужа, тот поспешил отвезти кота в ветеринарную клинику в семи километрах отсюда – опаздывающий на работу водитель к тому времени уехал, – но было поздно. Соседка полагала, что это наверняка кто-то из наших котов, – не раз видела его у нашего дома.
– У него вот тут белое пятнышко, – показала она на грудь.
– Б-большое или маленькое? – спросил я.
– Большое. Или среднего размера, ночью точно не разглядишь, надо у мужа спросить, он сейчас на работе.
Мой мозг начал действовать сам по себе. Пока я открывал дверь и переваривал услышанное, моим разумом завладела непостижимо мощная сила: я стал мыслить быстрее, эффективнее, использовать скрытые области мозга, хотя не обошлось без странностей. Я подумал, вот бы создать подходящего по описанию кота – противного, никем, и тем более мной, не любимого, – и тогда проблема решена. Когда я понял, что это не выход из ситуации, разум начал спешно обрабатывать имеющуюся информацию. Казалось, чем быстрее я мыслю, тем больше шансов избежать беды. «Белое пятно на грудке? Так, это у нас Брюер. Погоди, у Медведя тоже на груди белое пятнышко, совсем небольшое, но все-таки заметное, а у Брюера такие по всему телу. Про Брюера сказали бы, что у него белые пятна на носочках, спине и груди, так?» Это были даже не мысли, а мелькающие слова на экране взбесившегося компьютера.
Я разбудил Ди и поделился с ней ужасной новостью. Мы не считали Медведя непобедимым, но ведь он выжил на жалких улочках южного и восточного Лондона, на обочине трассы М23, он пережил отравление угарным газом, астму, аллергию, чесотку, дыру в горле, облысение, домашние перевороты и поездки не пойми куда – и умереть вот так, переходя улицу в неположенном месте? Нет, для него это слишком просто. Я позвонил в клинику, и ветеринар сказала мне, что у поступившего ночью котика была «невероятно шелковистая шерсть». Я повторил ее слова Ди, и мы с горечью посмотрели друг на друга.
Завернутый в полотенце, Брюер лежал в коробке в задней комнате клиники. Он выглядел на удивление чистым. Присмотревшись получше, я понял, что вижу вовсе не привычное выражение морды моего питомца, а нечто иное – застывшую маску животного ужаса. Тогда я и осознал, что мои детские воспоминания о лежащей на обочине Табс нереальны: просто в какой-то момент рассказ отца о случившемся превратился в картинку. Получается, ни одну из своих кошек я не видел мертвой. Меня всегда защищали от этого.
