– Я знаю, знаю, – ответила Фрэнки. – Но подумай сама: конфеты, симпатичный парень, темный кинотеатр? Или компания гиков, которая танцует макарену, чтобы посмеяться над собой?
– Нет, подумай по-другому, – настаивала Триш. – Резиновые конфеты, которые даже едой не назовешь, парень, с которым ты тусуешься все время, и дурацкий кукольный спектакль для пятилеток против потрясающего диджея, картофельных чипсов и всех твоих друзей.
– Это не просто кукольный спектакль, – возразила Фрэнки. – И я давно и преданно долюбливаю Кермита. И буду защищать его.
– Долюбливаешь?
– Долюбливаю. Забытое положительное от «недолюбливать».
– Ты хочешь сказать, любишь.
– Долюбливаю.
– Симпатизируешь ему.
– Долюбливаю его. И Животное тоже. Я смотрела «Маппет-шоу» на видео, когда была маленькая.
Триш сменила тему.
– В пятницу, прежде чем они за нами зайдут, надо будет сделать маски для лица и накрасить ногти. Что думаешь: быстренько поужинаем и вернемся сюда для девчачьих занятий?
– Да, без этого мы можем оказаться отразимы.
– Это ты можешь оказаться отразима, – сказала Триш. – Я – нормальный человек.
* * *
Тем вечером Фрэнки пришла на ужин одна. Современные танцы по какой-то неважной причине отменили.
Она поняла, что с самого начала года не бывала в столовой одна. На завтрак она всегда приходила с Триш или другими девушками, жившими по соседству, а на обед либо с Мэттью, либо с друзьями по дискуссионному клубу, с которыми они вместе были на пятом уроке.
Иногда она ходила ужинать с Триш и Арти, и тогда они сидели за столами второго курса, но обычно, поскольку танцы заканчивались раньше футбола, она встречала Мэттью и его друзей рядом с новым спортзалом.
В тот день Фрэнки была голодна и пошла на ужин, как только столовая открылась. Но отстояв очередь, она оказалась одна с тарелкой баклажанов под пармезаном и стаканом яблочного сока, и не знала, куда пойти. Триш и Арти сидели за столами второго курса, вместе с другими знакомыми Фрэнки.
Столы старшего курса, где всегда сидели Мэттью с друзьями – был пуст.
Фрэнки взглянула на часы и поняла, что Мэттью не придет еще десять минут. Она знала, что ей следует пойти и сесть с второкурсниками. Она имела право сесть за стол со старшим курсом, когда ее приглашали. Официальных правил насчет того, кто где сидел, не существовало, но никто с младших курсов – даже с третьего – не сидел за столом старшего, кроме как в сопровождении старшекурсника, с 1958 года.
Фрэнки хотела сидеть вместе с Мэттью, Альфой и их друзьями. Не только потому, что ей нравилось быть с ними, но и потому, что сесть за стол со вторым курсом означало бы признать, что она не ровня Мэттью. Что на самом деле она не друг его друзьям. Кроме того, это значило бы подчиниться паноптикуму, о котором говорила мисс Дженссон. Сесть с Триш и Арти значило бы подчиниться неписаным правилам, опасаясь, что несуществующий наблюдатель ее заметит.
Никто меня за это не накажет, сказала Фрэнки.
Я могу нарушить это правило, если захочу.
Никто не сможет меня остановить.
Фрэнки уверенно подошла к столу Мэттью и села. Как будто это был ее стол. Как будто у нее было право сидеть здесь.
Она села и начала есть.
За едой она читала «Яйца, бобы и лепешки» П. – Г. Вудхауса. Арти и Триш окликнули и помахали ей, но она предпочла понять их неправильно и помахала в ответ.
Никто не заговорил с ней, хотя за соседними столами сидели старшекурсники, с которыми она была знакома. Пришел Каллум и сел за соседний стол с компанией других ребят с лакросса. Он даже не кивнул ей.
Она продолжала читать и есть.
Какая-то часть Фрэнки ощущала то, что чувствовал бы на ее месте любой подросток: ей было неловко.
Она жалела о том, что нарушила это дурацкое правило. Она мечтала, чтобы Мэттью пришел и спас ее. То, что Каллум не заговорил с ней, ужасно расстроило ее. Ясно, что он и другие ребята не воспринимали ее как отдельного человека, только как игрушку Мэттью. Может быть, ей лучше встать и уйти. Сесть рядом с Триш? Только если она сейчас встанет, это будет еще более неловко. Зачем она вообще сделала такую глупость?
Но другой части Фрэнки нравилось, что она заставила всех говорить о себе, что она нарушила правило, настолько глубоко укоренившееся в головах, что все забыли о том, что это, собственно, и не было правилом. Что она поступила вопреки ощущению, что за ней наблюдают, навязанному паноптикумом школы-интерната.
Наконец появились Мэттью, Дин и Альфа в компании Стеллы и Элизабет. Они сели, гремя подносами, и принялись переставлять на стол стаканы с соком и молоком. Альфа вскочил, чтобы принести салфетки. Дин побежал за солью к соседнему столу.
Только Элизабет высказалась по поводу того, где сидела Фрэнки. Но она была чужаком, она сама заработала свои деньги, ей незнакомо было ощущение ноблесс оближ – то самое, на которое постоянно ссылается Берти Вустер в рассказах Вудхауса. Ощущение, что благородное происхождение сопровождается обязанностью хорошо обращаться с окружающими.
– Занимаешь стол старшего курса, да, мелочь? – беззлобно поддразнила ее Элизабет, опускаясь рядом и разгружая поднос, уставленный блюдцами из салатного бара – консервированной свеклой, маринованными грибами, оливками и изюмом. А также тарелкой с поджаренным маффином и маслом и двумя стаканами сока.
– Возможно, – сказала Фрэнки, приготовившись защититься. – Или, может быть, я вздыхала по Мэттью и ждала его, как брошенный щенок. Снаружи трудно понять, правда?
Элизабет подняла брови:
– Да у тебя стальные яйца.
Фрэнки терпеть не могла это выражение с тех пор, как Зеда указала, что оно приравнивает смелость к мужским причиндалам, но она кивнула Элизабет и сказала:
– Иногда да.
– А ты что думаешь, Ливингстон? – спросила Элизабет Мэттью. – Твоя девочка ждет тебя за столом старшего курса.
Мэттью встал, потянулся к Фрэнки и погладил ее по щеке.
– Я всегда рад видеть Фрэнки.
– Что за сопли, – пробормотал Альфа.
– Отвали. Я просто коснулся ее щеки.
– Ты просто истекаешь розовыми соплями, пес.
– Будь добрее ко мне, Альфа, – сказала Фрэнки, которой не нравилось, какое направление принимает этот разговор. – Я сижу рядом с тобой.
– Я была бы не против, если бы в Дине было побольше таких соплей, – томно проговорила Стелла.
– Ничего личного, Фрэнки. – Альфа запихнул в рот больший кусок баклажана. – Ты юна, прекрасна, и мы всегда рады тебя видеть. Дело в соплях во время еды, моя маленькая леди. Они отвращают меня от корма.
– Не я это начала, – возразила Фрэнки. – Мэттью начал, а я занималась своими делами, – она чувствовала себя так, будто ей снова десять, она младшая за столом и пытается избежать проблем.
– Альфа, мы уже это обсудили. – Мэттью смотрел в свою тарелку с пастой.
Когда? И что конкретно они обсудили?
– Мы это обсуждали, да, – сказал Альфа, умолкнув, чтоб глотнуть кофе. – Но мы не закончили.
– Сейчас не место и не время. – Мэттью не поднимал головы.
Они спорили о ней, Фрэнки была уверена. Почему Альфа всегда звонил Мэттью и заставлял его уйти, когда они были вместе? Альфа ревновал Мэттью к ней – или ее к Мэттью? Она не нравилась Альфе? Или нравилась слишком сильно?
– Мальчишки… – Элизабет закатила глаза. – Тестостерон делает их невыносимыми, вам не кажется?
– Ты имеешь в виду гормон? – спросила Стелла.
– Нет, другой тестостерон, – фыркнул Альфа. Стелла задумалась.
Фрэнки пожала плечами:
– Не уверена, что дело в тестостероне.
– Точно в нем, – возразила Элизабет. – У парней в крови бушует море тестостерона. Это делает их агрессивными без всякой нужды. Посмотри на этих двух. Они как два лося, сцепившихся рогами.
– Не думаю, что это можно списать на тестостерон, – вставил Альфа. – Мы не собираемся никого убивать. Мы просто спорим.
– А я о чем? – сказала Элизабет. – Спор – это та же агрессия.
– В любом случае я не согласен. – Альфа помахал Элизабет куском баклажана. – Тестостерон заставляет меня возбуждаться, и с последствиями этого ты можешь разобраться потом, но то, что заставляет меня злиться на Мэттью, это не тестостерон.
– А что тогда? – Элизабет взяла с тарелки огурец.
– Сам Мэттью.
– Ха. Вы как пара лосей, которые меряются рогами. Вы со мной? Стелла? Фрэнки?
– Естественно, – сказала Стелла, откусив кусок тоста. – Они животные.
Фрэнки знала, что должна принять сторону Элизабет, но была не согласна.
– Я думаю, что девушки могут так же рваться вперед, как и парни, – сказала она.
– Да ладно, – сказала Элизабет. – Посмотри на природу. У кого большой хвост: у павлина или у… как ее?
– Павлинихи, – сказал Мэттью.
– Именно. А у кого большие рога? Лохматая грива? – спросила Элизабет.
– У парней, – ответил Дин.
– Да. Да, – продолжала Фрэнки. – Но львы, на самом деле, хороший пример того, о чем я говорю. Охотятся на газелей самки, пока самцы сидят вокруг и, я не знаю, рычат, наверное. Женщины агрессивнее мужчин.
