Но хуже всего была реакция Майкла. На вечерней репетиции в воскресенье его лицо было как натянутая резина, вот-вот готовая лопнуть. Когда он наорал на меня за то, что я случайно выдернул вилку его гитары из усилителя, я сказал ему, что мы должны пойти куда-нибудь и поговорить.
Я завел его в бильярдную за углом и, когда перед нами поставили две бутылки пива, прямо спросил, что он имеет против наших с Элизой отношений и правильно ли я понял, что он считает меня неподходящей парой для своей сестры.
– Если бы я был на твоем месте, а ты на моем, ты бы захотел, чтобы я встречался с твоей сестрой?
Пока я подбирал слова для ответа, в бильярдную вбежал какой-то обезумевший таксист с криком, что на улице произошел несчастный случай. Он казался потрясенным, но Нью-Йорк есть Нью-Йорк, и почти никто на него даже не оглянулся. Он бегал по залу, спрашивая отдельных посетителей, не ветеринары ли они. Первым он спросил Майкла, потом женщину в короткой черной юбке.
Машины гудели на улице как сумасшедшие. Я выглянул в окно и увидел: он бросил свое такси посреди дороги и все движение остановилось.
Я спросил у него, что случилось, и он сказал, что только что сбил голубя. Птица была в довольно плохом состоянии, но еще жива. Я остановил его, когда он направился к выходу. Я хотел знать, почему он не задал свой вопрос мне. Поверьте, я гораздо больше похож на ветеринара, чем та цыпа в черной юбке. Но он не успел ответить, потому что пришел коп и увел его к машине.
– Послушай, у нас свободная страна, – сказал Майкл.
Я выковырнул арахис из скорлупы, отложил его, изобразил ворота из двух наших бутылок и двумя пальцами начал играть с орехом в настольный хоккей.
– Я знаю, что не могу указывать тебе или Элизе, как вам жить, – продолжал Майкл, – но ей здорово досталось за последний год, и я не хочу, чтобы это повторилось еще раз. Я не хочу, чтобы ей опять делали больно.
Конечно, Майкл любит свою сестру. И переживает за нее. Я знаю это. Но иногда один человек так сильно любит другого, что начинает обращаться с ним как с умственно неполноценным.
– Я не собираюсь делать ей больно, – сказал я ему.
Я прицелился, и орех пролетел точно через середину ворот. Потом он срикошетил об стену и вернулся почти к тому же месту, откуда улетел.
В этот момент Майкл завел лекцию на тему о том, как его сестра отличается от других знакомых мне девушек. Он объяснил, что она – это не Авриль, и не Бет, и не Аманда, «и не одна из этих шлюшек, которые слетаются как мухи на дерьмо».
Во-первых, я это и так знаю. Во-вторых, Майклу совсем не обязательно было напоминать мне о моих многочисленных минутных помутнениях сознания.
– Я ее люблю, – сказал я очень быстро, потому что мне казалось, что, если сказать это быстро, дурацкая фраза прозвучит менее торжественно.
Во взгляде Майкла был приговор.
– Господи, Пол…
– Это правда. Типа, настоящая безумная любовь.
– Настоящая – что?
Я попытался объяснить ему все. Что Элиза верит мне и что я верю ей. Что она делает меня счастливым и заставляет грустить, что с ней я становлюсь лучше, что она смешит меня, а иногда мне кажется, что с ней я могу летать. Что это, черт подери, если не любовь.
Я взывал к романтической стороне его натуры, но в ответ он только спросил:
– Это ведь шутка, Пол?
Я разломал еще один орех и решил обидеться:
– Спасибо. Ты был очень чуток. В следующий раз я сто раз подумаю, перед тем как открыть тебе душу.
Майкл извинился и сказал, что просто раньше он никогда не слышал, чтобы я употреблял слово «любовь», если только оно не звучало в песне. Уверенности в его голосе я не обнаружил.
Я привел еще один аргумент. Неужели он не видит, как сильно я изменился с тех пор, как встретил Элизу: я курю только полпачки в день, я уже не помню, когда курил траву, а у рака поджелудочной неожиданно начался период ремиссии.
Майкл потряс головой. Казалось, он не слышит то, что я ему говорю, и до меня дошло, что дело не только в Элизе. Было еще что-то, о чем он не мог говорить. Я еще никогда не видел его таким напряженным. Я попросил его высказаться напрямик, и он сказал, что Веру приняли в Колумбийский университет. А это означало, что, если в два ближайших месяца на нас не свалится с неба реальный контракт, в декабре мне придется искать нового гитариста.
Он раз десять извинился. С отчаянием в голосе.
– Дело со Стоуном, кажется, пошло, – сказал я ему – а до декабря еще куча времени, все может получиться.
Наверное, я сказал так потому, что сам хотел верить в это не меньше, чем Майкл.
Потом я сказал ему, что мне надо идти, потому что Элиза сегодня готовит обед.
– Моя сестра готовит? Бог мой, она, похоже, действительно влюбилась.
Выйдя на улицу, мы с Майклом начали оглядываться в поисках голубя. Он лежал рядом с бордюром. Крови не было видно, он совсем не шевелился, и я нагнулся и потрогал его пальцем. Майкл сказал, чтобы я не трогал его, потому что на нем может быть полно бактерий, но я продолжал тыкать в него пальцем, чтобы убедиться, что его уже нельзя спасти.
Бесполезно. Он был окончательно и бесповоротно мертв.
Все.
12 ноября 2000 года
Извини, что долго не общались. Были сумасшедшие полтора месяца. Начну с того, на чем остановился в прошлый раз.
Джек Стоун. Джек Стоун. Джек Стоун. Попробуй быстро повторить это десять раз.
В сентябре, вскоре после нашей первой встречи, начался период благородного ухаживания. Это было совсем не похоже на бесстыдные приставания Винкла. Наоборот, мой милый дневник, Стоун делал это вежливо и почтительно, и я чувствовал себя девственной весталкой а не дешевой шлюхой с Восьмой авеню.
Но момент был критическим. Время поджимало Майкла, и поэтому он, я и Элиза начали свою кампанию по раскрутке «Бананафиш». Элиза добилась того, что в «Виллидж войс» напечатали небольшую статью обо мне, а в «Тайм-аут» – целый разворот о группе, а потом, после миллиона звонков на местную общественную радиостанцию, она устроила нам приглашение на их самое популярное музыкальное шоу, а этого не мог сделать даже Фельдман. У нас с Майклом был часовой акустический концерт в эфире, после чего по четвергам в «Кольцах Сатурна» сидячих мест уже не оставалось.
На Джека Стоуна такой быстрый рост нашей популярности произвел сильное впечатление, и он обещал, что, если я подпишу с ним контракт, «Бананафиш» станет самой крупной рыбой в его небольшом пруду. Постараюсь более или менее дословно передать то, что он сказал во время последней встречи в офисе Фельдмана нам обоим. – Я хочу, чтобы вы поняли, как мы работаем. Мы не подписываем контракт с музыкантом только потому, что он может принести нам кучу денег. Мы выбираем его, потому что нам нравится его музыка. В этом есть свои «за» и «против». Раз нам нравится музыка, значит, мы доверяем вам, и полный творческий контроль остается за вами. Я присвистнул от такой перспективы, а Фельдман скорбно посмотрел на меня.
Кивнув Фельдману, Джек добавил, что он не может предложить нам ни большого аванса, ни громкой рекламной кампании со всякими PR-прибамбасами – он так и сказал «прибамбасами». Основная идея – это минимальные расходы и простые цели. Главное – это музыка. Мы ее пишем, а «Андердог» сбывает. Вот, в общем, и все. Правда, он прибавил, что у них налажены связи с радиостанциями многих колледжей, несколькими музыкальными изданиями и лучшими независимыми магазинами звукозаписи в стране. Будет некоторое предварительное освещение в прессе, но большего они обещать не могут, хотя, конечно, будут стараться.
Он сказал, что на самом деле вопрос сводится к тому, как я сам вижу свое место в общей картине. Я заверил его, что вижу его вполне реалистично. Я не ожидаю концертов с лазерным шоу на футбольных стадионах. Я просто хочу иметь возможность бросить свою дневную работу, удержать в группе Майкла, время от времени покупать своей девушке какие-нибудь сексуальные штучки в бельевом магазине и, возможно, содержать семью в будущем. NB: Обсудить с Элизой вопрос о детях. Я чувствовал, что Фельдману все это не нравится. Очевидно, Джек почувствовал это тоже и попробовал предложить моему менеджеру некоторое утешение. Он сказал, что, в отличие от крупных компаний, «Андердог» действительно платит музыкантам за каждую проданную единицу. Он углубился в рассуждения о бухгалтерии крупных компаний, уверяя, что еще на заре звукозаписывающей индустрии им удалось разработать такую хитрую систему бухучета, что львиная доля прибыли всегда получают они.
– Мы не выбрасываем сотни тысяч долларов на посторонние расходы, поэтому у нас нет необходимости обманывать вас.
Фельдман сказал, что он не нуждается в лекциях о том, как делаются дела в шоу-бизнесе. Тогда Джек спросил, правильно ли он понимает, что Фельдман против нашего контракта с «Андердогом». Фельдман признался, что последний месяц к нам проявляет интерес очень известная звукозаписывающая компания и, как мой менеджер, он обязан в первую очередь заботиться о моей карьере.
