Джек повернулся ко мне.
– Ты этого хочешь? Контракт с мейджор-лейблом? Я ответил ему, что деньги – это совсем неплохо. Но как я уже объяснял Джеку, я не понимаю, почему мейджоры могут хотеть меня. У меня мало песен, укладывающихся в пять минут. Одну и ту же вещь я всегда играю по-разному. И известно, что мы с Майклом любим длинные гитарные чесы. Сложите все это вместе, и станет ясно, что я – неподходящий материал для мейджор-лейбла по крайней мере в ближайшем десятилетии.
Перед тем как уйти, Джек отвел меня в сторону и сказал, что мне нужен хороший юрист с объективным мнением о моей карьере и о контрактах.
Фельдман даже не встал, чтобы попрощаться с Джеком. Потом он прорычал мне: «Ты как раз и есть самый подходящий материал для мейджор-лейбла!» – и стукнул кулаком по ручке кресла, но ее толстая кожа заглушила удар. Он хотел знать, зачем я сказал такую глупость Джеку, и я ответил, что Джек мне нравится, а он сказал, что, если нравится, надо с ним трахаться, а не подписывать контракты. Он все время повторял, что у меня огромный потенциал, бла, бла, бла.
Он явно в очередной раз чувствовал себя Брайаном Эпстайном.
Я сказал, что очень благодарен ему за такую веру в меня и что я ему многим обязан, но у меня есть опасение, что надежды, которые он возлагает на мою и, возможно, свою карьеру, несколько преувеличены. Я хотел сказать, что если он и является Брайаном Эпстайном двадцать первого века, то, черт побери, создать новых «Битлз» все равно никому не удастся. Такие вещи случаются только один раз. Конечно, там был талант, но, кроме этого, удивительно совпало время. Больше уже ни одной группе не удастся стать важнее Иисуса.
Фельдман обвинил меня в заниженной самооценке, но дело было совсем не в ней. Я просто очень хорошо вижу, насколько низки стандарты у огромного большинства потребителей музыки. Я понимаю, что говорю как сноб, но это правда. Они всегда покупаются на блестящие безделушки. Всегда.
Неожиданно на лице Фельдмана проявилась глупая улыбка. Он встал и подошел ко мне так близко, что я испугался, что он хочет меня поцеловать. Но вместо этого он вручил мне здоровую пачку бумаг.
– Я не хотел ничего говорить при Стоуне, но я лично считаю, что «Андердог» был просто ступенькой на пути к этому, – сказал он.
Я спросил, что это, и он ответил:
– Твой билет в Ливерпуль, мой мальчик.
Документ был таким тяжелым, что мне пришлось сесть и положить его на колени.
Фельдман спросил, знаю ли я, что когда-то Джек Стоун работал у моего любимого друга с бровями-гусеницами. Я этого не знал. Очевидно, эти двое расстались не самым мирным образом и теперь между ними все время идет жесткое соперничество.
– Кроме шуток, – рассказывал Фельдман, – когда Винкл прослышал, что «Андердог» ухаживает за тобой, он сразу позвонил мне в панике. Сегодня утром он прислал эту библию, которую ты держишь на коленях.
Фельдман указал на сумму аванса. Цифра удвоилась: теперь это было семьсот тысяч. У меня на секунду остановилось сердце.
– И имей в виду, – добавил Фельдман, – что сюда не входят авторские. Все вместе получается хорошо за миллион. Понимаешь, что получается: ты заключаешь контракт на запись, а вознаграждение за написанные песни, то есть авторские, считаются отдельно. Если авторский договор по-умному составлен, он может принести не меньше бабок, чем контракт на запись. На продаже песен можно зарабатывать мегадоллары.
Еще Винкл, по словам Фельдмана, неожиданно полюбил Майклов. Он не будет подписывать с ними контракт но не возражает, если они будут работать за зарплату. Перевожу: это значит, что Майкл сможет платить за учебу жены, и остаться в группе, и бросить свою работу в ресторане.
– Винкл хочет поговорить с тобой как можно скорее, – сказал Фельдман.
И пока я, как идиот, перелистывал контракт, его секретарша соединяла его с Винклом, и потом по мобильнику Фельдмана Винкл не только признался мне, что был неправ насчет Майклов, но и заявил, что сам возьмется за «Бананафиш» и сделает из меня настоящую гордость лейбла.
– Я думаю, что твое место – в том же секторе, где сейчас находятся «Дроунс».
Должен отдать ему должное – он знал, на какую приманку я клюну. Перед тем как отключиться, я пообещал ему, что серьезно подумаю над его предложением, но не могу не отметить, что, как только я это сказал, поджелудочная тут же начала пульсировать.
– Пол, здесь не над чем думать, – изрек Фельдман. – Учитывай разницу не только в деньгах, но и в известности, которую вы можете заработать. Стоун сам признался, что они мало делают для рекламы своих музыкантов, а за спиной Винкла – одна из мощнейших в стране PR-машин.
Я заставил Фельдмана поклясться, что он не даст мне превратиться в музыкального язычника и бездумного поп-дикаря.
– Кажется, я слышу Куколку, – заметил он.
На самом деле это были слова Дуга Блэкмана. Элиза просто заимствовала их. Но я не стал говорить об этом Фельдману. Мне кажется, он недолюбливает Элизу. И конкретно с тех пор, как она разнесла «66» в «Сонике». И хотя она действительно здорово нам помогает, Фельдман не особенно радуется этому. Наверное, это вопрос это. Он хочет нашего успеха, но он также хочет быть единственным, ответственным за этот успех.
Честно говоря, Элиза тоже не любит Фельдмана. Она уверяет, что у нее от него мурашки, и говорит, что заплатила бы сто долларов, чтобы понять, что я в нем нашел.
Сейчас я пытался объяснить Фельдману, что не хочу продаваться какому-нибудь корпоративному чертову продюсеру, который не знает, в чем разница между усилителем и собственной задницей. Разумеется, Фельдман сразу же напомнил мне, что мы говорим о человеке, который открыл «Дроунс». Задница задницей, но записывать треки он умеет.
Если тебе кажется, что я пытаюсь убедить сам себя, то так оно и есть.
Потом дверь в офис Фельдмана распахнулась без всякого стука или предупреждения, я оглянулся и увидел Аманду Странк. В тот момент мне меньше всего хотелось разговаривать с ней. Я схватил куртку и постарался быстренько смыться, но она выставил ногу и преградила мне путь, потрогала верхнюю пуговицу моей рубашки и спросила:
– Может, выпьем чего-нибудь вместе, котенок?
«Черт их всех побери!» – выругался я про себя.
Я снял ее руку со своей груди и в этот момент почувствовал такое отвращение к Аманде Странк и ко всему, что она представляла, и к тому преимуществу, которое и она, и Винкл, и им подобные имели над такими, как я, что мне захотелось сломать ей запястье. Я завидовал их пустоте. Я завидовал примитивности их целей. Я завидовал тому, как мало им надо для счастья. Я завидовал даже их жадности.
– Пошли промочим горлышко, – еще раз предложила Аманда. – Обещаю, что ничего не скажу твоей девушке.
Я перешагнул через ее ногу и послал ее к черту.
– Два слова, – крикнул мне вслед Фельдман, – помни о «Дроунс», Пол! Помни о «Дроунс»!
Я думаю, что последую совету Джека и найду хорошего юриста. Я обещал Фельдману, что дам ответ в конце недели.
Не о чем думать, да?
Все.
* * *
Перед тем как дать Фельдману зеленый свет, Пол устроил в репетиционном зале последний совет, на котором присутствовали вся группа, я и его новый юрист Дамьен Вейс.
– А Йоко что здесь делает? – спросил Анджело, увидев меня.
Это была просто шутка, и я засмеялась, но Пол мрачно уставился на него и смотрел очень долго, пока Анджело не сказал:
– Господи, что ты завелся! Я же пошутил, чтобы разрядить обстановку.
Я ненавидела этот репетиционный зал. Это была темная конура с бетонными стенами без окон и убийственно душная. Обстановка состояла из ветхого дивана, жалких остатков ковролина и нагромождения инструментов, проводов и усилителей, занимавших все остальное пространство. Для группы почти не оставалось места, не говоря уже о гостях, и мне пришлось стоять, прижимаясь спиной к двери.
Как и следовало ожидать, вопрос был единогласно решен в пользу Винкла. И к моменту появления Дамьена Вейса с его мудрыми предостережениями, сомнения оставались только у Пола.
Дамьен Вейс меня насторожил. У него были накрахмаленная рубашка, глубокий снисходительный голос и такое большое адамово яблоко, будто он проглотил мячик для гольфа. Еще могу прибавить, что в детстве несколько раз смотрела «Предзнаменование». Помните? Дамьеном звали сына дьявола.
В руках он держал контракт Пола на восьмидесяти семи страницах. Он спросил Пола, читал ли тот этот документ.
– Ну, не каждое слово. Там некоторые предложения длиной в три абзаца.
Пол заверил Дамьена, что Фельдман очень подробно ему все объяснил, после чего юрист положил контракт на стол так, чтобы все могли его видеть, и заговорил как учитель с первоклассниками:
– Вы когда-нибудь слышала слова «возмещение затрат»?
Пол заправил волосы за уши и кивнул:
– Это деньги, которые звукозаписывающая компания должна вернуть себе до того, как мне начнут выплачивать авторские.
