В шкафу она хранила лавандовое саше, эту ароматическую подушечку мать сделала для нее из лаванды с их фамильных полей. На стене висела картина одного местного художника, страстного приверженца собственного импрессионистического стиля, изобразившего лавандовые поля в виде голубовато-фиолетовых расплывшихся клякс. Но семейные фотографии она хранила в основном в толстом альбоме на полке рядом с кроватью. Отчасти потому, что небольшие размеры помещения требовали крайней простоты обстановки во избежание беспорядка, а отчасти потому, что на многих снимках запечатлелись годы ее учебы в школе и друзья, с которыми она потеряла связь, поэтому ей нравилось хранить их в укрытии альбома, где они не имели возможности случайно навеять ей грусть. Войдя в квартиру, она перво-наперво скинула сапожки, убрав их с глаз долой, и натянула шерстяные носки в розовую полоску и с вышитыми на них смешными котятами. Пальцы ее ног разогнулись в блаженном облегчении. Одним из ее любимых моментов дня был первый шаг в этих игривых пушистых носках. Сняв тщательно подобранную дневную экипировку, Магали влезла во флисовые брючки в едва заметную розовую клетку и свободный кусачий вязаный свитер розового цвета, поверх которого еще накинула объемистый и толстый махровый халат. Потом вытащила заколку из прически, и волосы свободно рассыпались по плечам, и их корни, казалось, тоже вздохнули с облегчением.
Взяв клементин[54] из вазочки, стоявшей на маленьком столике, она начала очищать шкурку, аромат эфирных масел заполнил комнату, а кисловатый цитрусовый вкус показался на редкость приятным и освежающим после целого дня, проведенного с шоколадом.
Потом она постояла у окна, раздумывая, стоит ли ей куда-нибудь выбраться вечером, может быть, позвонить своим парижским друзьям по университету или отправиться в театр, стоит ли ей чем-то разнообразить жизнь, или предпочесть наслаждаться уютом в уединении.
Она была ранней пташкой, особенно зимой, но это могло быть скорее следствием, а не исходной причиной склонности пораньше нырнуть в кровать и закутаться в теплые одеяла. Такими зимними вечерами Магали нравилось как можно раньше забираться в кровать, но, очевидно, не стоило, поскольку это тревожило тетушек, полагавших, что ей следует почаще ходить на танцы. Саму ее это тоже немного беспокоило, учитывая, что, возможно, они правы, и то, что порой мучительное одиночество выстраивало вокруг нее свои мощные стены, угрожая закрыть все ходы и выходы во внешний мир.
Нельзя исцелиться от одиночества, наслаждаясь им в надмирной высоте, на блаженно уединенном острове. Магали все понимала. Но средства для решения многих своих проблем сейчас казались ей ужасно сложными. Они казались ей грубыми, бесцеремонными и брутальными, словно пытались содрать с нее кожу жесткой мочалкой для чистки кастрюль, она с трудом представляла, как осмелиться выйти куда-то с мужчиной, или пойти на танцы в один из ночных клубов Парижа, или на худой конец просто посидеть с приятелями в барах за пределами этого тихого острова.
В средней школе она приобщилась к вечеринкам и, уже вернувшись в Прованс, с удовольствием отплясывала до утра во время новогодних каникул или на свадебных пирушках, но здешние более грубые танцы ее ужасно раздражали, вынуждая толочься в толпе практически незнакомых друг с другом людей. Лишь изредка один из немногочисленных друзей из здешнего университета, дружба с которым побила все рекорды длительности, мог уговорить ее на такой подвиг. Но гораздо больше ее привлекала перспектива вечера с книжечкой под теплым светлым одеялом.
И все-таки иногда, уже свернувшись с книжкой в кровати, она сожалела о недостатке смелости и чувствовала себя удручающе одинокой.
Важно было запастись по-настоящему увлекательной книгой.
Сегодня вечером она, постояв у окна, доела клементин, а потом добавила в качестве ужина йогурт и подавила вспыхнувшую в воображении картину уютного теплого ресторанчика, где она могла бы посидеть с приятным спутником, улыбающимся ей через стол, подливающим в их бокалы вино, пока они обсуждали меню.
При более внимательном рассмотрении образ приятного спутника из ее видения скрылся в туманной дымке.
Не следует ужинать с тем, кто считает, что основным горячим блюдом должны быть именно вы.
Поплотнее запахнув банный халат, она придвинулась к горячей батарее под окном, стараясь слегка отклониться от ледяного стекла. Выдалась холодная, ясная ночь, она разглядела даже три звездочки в небе, столь редко появлявшиеся над Парижем.
Последний раз попытавшись собраться с духом, Магали чуть помедлила и, сбросив наконец тяжелый махровый халат, юркнула под одеяла. Потрясенная начальным холодом пустовавшей постели, она, дрожа, свернулась клубочком, плотно подоткнув вокруг себя одеяла.
Острое одиночество, царапнувшее ее сердце, когда она наблюдала за Кэйд Кори и Сильваном Маркизом, вдруг всплыло из таинственной копилки памяти и вновь схватило ее своей когтистой лапкой. Ей захотелось человеческого тепла, чтобы кто-то разделил с ней постель, и она могла прижаться к нему, чтобы они вместе победили это первое леденящее прикосновение шелковистых простыней. Пылкий, мускулистый, сильный, с той светской и плотоядной усмешкой, он мог бы жарко обнять ее, поделившись жаром своего тела.
Натянув одеяло на голову, Магали попыталась выкинуть из головы образ золотисто-каштановой шевелюры и мускулистых плеч. Но они незаметно возвращались в обрывочных видениях, даже после того как она, уже дочитав книгу и закрыв глаза, начала засыпать. Ворочаясь с боку на бок, она представляла, как ласковая рука обнимает ее, прижимается к животу… Зарываясь головой в подушку, чтобы выбросить из головы эти нереальные мечты, она все равно грезила о теплом дыхании, щекочущем волоски на ее шее. Ей представлялся его смех, уверенность в собственных силах и бесстрашие перед ней.
Может быть, ей надо почаще ходить на свидания. В их маленьком кафе, однако, трудно встретить интересных мужчин. Но по крайней мере к ним заходят застенчивые скромники, хотя общение с ними у нее до сих пор никак не складывалось.
Ни с того ни с сего перед ее мысленным взором вспыхнула жуткая картина: Филипп Лионне расчленяет какого-то бедного скромнягу, сбрасывает отрезанные части тела с набережной в темную воду и, кровожадно усмехаясь, смотрит, как проплывают они мимо острова. Он защитил свои владения.
От этого видения ее бросило в жар.
От гнева. От яростного гнева. Наглый захватчик, он не имел никаких прав на ее остров.
Может быть, ей лучше помечтать о Сильване Маркизе? Он дьявольски привлекателен. Почти женат, правда, на принцессе, но такие талантливые люди обычно всегда женятся на принцессах. Но разве из-за этого она не может себе позволить втайне помечтать немного о нем?
Всякий раз, однако, как ей удавалось представить четкий черноволосый образ, откуда-то сверху на него наплывал другой, и ее пальцы уже пробегали по рыжеватой челке на его лбу, или по золотисто-каштановым завиткам на мускулистой груди, или зарывались в густую гриву и…
Может быть, ей пора начать считать овец.
Бесчисленных овец.
И пока она занималась этими ночными подсчетами, удрученный светский лев томился от жажды.
* * *
А неподалеку, в квартале Марэ[55], Филипп Лионне стоял в одиночестве в своих апартаментах, прижавшись обнаженным плечом к оконному стеклу. Поразивший его кожу холод постепенно начал пробирать его до костей. Долго вглядываясь в ночной полумрак, словно взгляд его мог проникнуть сквозь стены многочисленных домов и узреть заветное кафе на острове Сен-Луи, он устало потер глаза.
Ему нужно отоспаться. Сегодня он поднялся в половине пятого утра. К тому же день опять выдался эмоционально сложным благодаря очередной богатой красотке, появившейся в его кондитерской с пакетом от Ведьмочек в руке и набросившейся на него как любвеобильная кошка. Он не понимал, почему Магали навязывала ему этих дамочек – то ли в качестве отвлекающего маневра, для собственной защиты, то ли в надежде, что он погубит свою жизнь, влюбившись в случайную искательницу приключений. Ни один из этих вариантов не мог закончиться успешно для нее, но от ее упорных попыток его сердце раздирали адские мучения.
Как могла она даже подумать о такой глупости! Это доводило его до исступления. Уж он-то, будьте уверены, ни за что бы не стал подсылать к ней мужчин!
И он собирался ее проучить. Заставляя страдать после каждой особы, которую она будет подсылать к нему.
И еще он просто сходил с ума, разумеется, подозревая, что Магали способна изобретать любовные напитки еще более искусно, чем те зелья, что могут превратить его в жабу. Господи, но ведь это ни больше, ни меньше, как идиотская чашка шоколада, и вдобавок более низкого качества, чем любая его продукция…
Нет, просто-напросто надо больше верить в себя. Если некая особа, напившись ведьминского шоколада, еще соблазняется и его витринами, то это лишь подтверждает, сколь велик его кулинарный талант. И каждому ясно, что он достаточно велик для победы над одной маленькой упрямой ведьмочкой.
