Нет, просто-напросто надо больше верить в себя. Если некая особа, напившись ведьминского шоколада, еще соблазняется и его витринами, то это лишь подтверждает, сколь велик его кулинарный талант. И каждому ясно, что он достаточно велик для победы над одной маленькой упрямой ведьмочкой.
Тьфу, пропасть, что за наваждение!
* * *
Магали слегка забеспокоилась, когда продавец в магазине спортивных товаров отвлек ее от пары стильных кроссовок и предложил посмотреть какие-то третьесортные. Бесспорно, у него сложилось впечатление, что ей безразлично то, как она выглядит, но бессмысленно злиться на этого недотепу.
– Je vous promets[56], – с важным видом заявил он, – они такие удобные, что в них можно даже спокойно спать.
В отделе одежды она выбрала черные трикотажные брюки и элегантную облегающую курточку, отлично подчеркивающую стройность ее фигуры и явно показывающую, что бегать она будет из чистого удовольствия, а не по причине лишнего веса. Ей было все равно, что станут думать о ней люди, кому она попадется на глаза.
Она ни с кем не поделилась своими планами. Просто на следующее утро незаметно выскользнула из дома в предрассветный, еще сонный город. Ей не хотелось выглядеть эксцентричной чудачкой, этакой заезжей сумасбродкой.
На острове царила тишина. Ведьминский колпак церковной колокольни проявился темным силуэтом в первых робких лучах света.
Магали быстро направилась к набережной, постаравшись не замедлить шаг перед витриной Лионне. Однако невольно заметила там драгоценный сундук: подлинный антикварный сундук для драгоценностей, рожденный рукою мастера несколько веков тому назад. «Вероятно, он подкупил своей выпечкой какого-то коллекционера, и тот прислал ему такой раритет», – раздраженно подумала она. Сундук установили с легким наклоном, позволив высыпаться из него горстке фирменных макарун, подобных сокровищам, ради которых даже монашка могла бы продать душу дьяволу: кроваво-красные пирожные, заполненные темным шоколадным ганашем с гранатовыми оттенками, вспыхивающими чистым золотом, одна ракушка поблескивала отполированным ониксом, другая поражала яркой изумрудной зеленью, а ее соседка горела янтарным светом.
Магали ускорила шаг. Спортивные веб-сайты рекомендовали размяться перед бегом, и поэтому сейчас никто из островитян, увидев ее, не мог бы подумать, что она ведет себя как-то странно. Над аркой моста, ведущего к Нотр-Дам, небо на востоке слегка порозовело. Мост пустовал, даже скрипач еще видел свои музыкальные сны. Полное безлюдье. Предрассветный Париж тише спящего сладким сном ребенка, так же покоен, как утонченные и деятельные придворные королевы в редкие моменты монаршего отдыха.
Бег давался Магали удивительно легко. Она ощущала себя свободной. Сейчас, без всякой вычурной дневной брони, она могла полностью отдаться своим чувствам, сливаясь с утренним городом.
Веб-сайты советовали начинать пробежки с пяти километров, чередуя бег с ходьбой. И как раз ходьба оказалась для нее самой трудной. Когда она сбавляла темп, у нее появлялось ощущение нехватки цокающих высоких каблучков, ощущение беззащитности и неловкости. Она пробежала по набережной и улицам даже больше, чем советовали бежать начинающим, наслаждаясь быстро сменяющимися городскими пейзажами.
* * *
В два часа дня она отперла двери кондитерской (тетушки отказывались подавать десерты людям, не съевшим сначала нормальный обед), готовая выдержать очередной вялый день редких визитов старых habituйs, вызывавших своей жалостью лишь раздражение, да залетных дамочек, мечтающих разнообразить жизнь волшебством. Но в первую очередь она заметила у входа смутно знакомого человека. Тощий, высокий и оживленный, с умным угловатым лицом. Молодой, самое большее ее ровесник. И от него исходил запах… запах карамели и бананов. Фактически от него пахло Филиппом Лионне.
Внимательно посмотрев на него, она осознала, что видела эту смутно знакомую личность, когда он наряду с другими молодыми людьми выходил в перерывы из лаборатории Лионне и рыскал по окрестным улицам. Под ногтями у него остались следы какой-то зеленой массы, и такого же цвета полоска украшала щеку. Точно, он занимался пирожными. Он работал одним из шеф-поваров у Лионне.
Парень улыбнулся, и глаза его лестно заблестели, когда он рассмотрел ее.
– Вы уже открыты? Всякий раз проходя мимо, я разглядываю вашу витрину, и больше не в силах сопротивляться.
За неимением возможности соблазнить самого принца, подкуп одного из его подданных казался Магали на редкость привлекательным. Она улыбнулась и жестом пригласила его зайти.
Две недели понадобилось Филиппу, чтобы понять одну из причин, почему аромат шоколада Магали, кажется, издевается над ним, навязчиво проникая повсюду даже в ее отсутствие: его служащие, возвращаясь с каждого чертова перерыва, приносили этот аромат с собой на своих одеждах. Один из кондитеров нагло прошагал на рабочее место с запачканными шоколадом усами, а теперь еще испачкал белый рукав куртки, с виноватым видом стерев его с лица под сверкающим осуждением взглядом Филиппа.
А ведь ему еще ни разу не удалось завлечь ее в свою новую кондитерскую. От этой мысли ему захотелось что-нибудь разбить.
Вместо этого он еще больше разозлился. Putain[57], он заставит ее пожалеть об этом.
Журналы и блоги рассыпались восторгами по поводу новых витрин Филиппа: «неотразимы», «воплощенный соблазн», «тактильный, вкусовой и зрительный экстаз», «чистейшая трагедия пройти мимо, не имея шанса зайти внутрь», и, наконец, «никто не останется равнодушным…».
За исключением одной заносчивой особы.
Она сводит его с ума.
Она не попробовала ничего из богатейшего изобилия сладостей, выставленных в его витринах. Он даже не видел, чтобы она хоть на секунду задержалась у его витрин. Все ее поведение свидетельствует о том, что они ни в малейшей степени не привлекают ее.
Господи, а еще она подсылает к нему озабоченных красоток. Он вложил в новые витрины всю свою душу. А она ведет себя так, словно ничто в них не вызывает в ней искушения. Словно она продолжает преспокойно спать по ночам.
А вот ему не спалось. Он просыпался, мечтая о chocolat chaud.
И как же ароматен тот темный густой шоколад! Помешиваемый в теплой кухонной каморке хрупкой ручкой с защищенными безупречной броней маникюра холеными пальчиками, без защитных доспехов она ведь вообще не показывалась во внешнем мире. Роскошный горячий шоколад замешивался в крохотной кухне, где его аромат мгновенно одурманивал любого входящего. Что же она подмешивала в напиток? Какие-то желания или проклятия?
«Я выпью его, да, выпью! – мысленно пообещал себе он. – Если ты не осмеливаешься попробовать ни одно из моих творений, то мне достанет смелости попробовать твои!»
Похоже, скоро он будет готов на коленях умолять ее соизволить попробовать его pвtisseries. Фирменные пирожные! Пирожные знаменитого Филиппа Лионне!
Он широким шагом вышел на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха, но не собирался больше торчать возле «Волшебной избушки». Не его вина, что ближайший сквер находился в ее конце улицы. И что ему необходимо хорошенько размять ноги.
Несмотря на все свои внутренние зароки, он взглянул на другую сторону улицы.
Высокий черноволосый мужчина, постояв возле витрины ведьмочек, открыл их дверь и с видом хорошего знакомого зашел внутрь.
Филипп буквально окаменел. Сильван? Какие, черт возьми, дела могут быть с ними у Сильвана Маркиза? И ему, конечно, было не наплевать, что именно интересует тут Сильвана. Этот шоколатье искусен в изготовлении конфет – Филипп отдавал ему должное, – хотя его сфера деятельности едва ли могла вызывать конкурентное беспокойство у фирмы самого Филиппа Лионне. Но прежде всего его встревожило то, что вообще мог делать этот шоколатье на этой улице? Это были владения Филиппа. И вторжение сюда… Огромная когтистая лапа царапнула его истерзанную душу. Пробовала ли она конфеты Сильвана? Поила ли его своим зельем?
Нервной размашистой походкой он устремился дальше по улице.
Когда Филипп вошел в кафе-кондитерскую, серебряный колокольчик оповестил о его приходе тихим предупреждающим звоном. Магали, Женевьева и Сильван сгрудились за маленьким столом над раскатанным листом бумаги, головы Сильвана и Магали сблизились настолько, что упавшие черные пряди поэтически удлиненных мужских волос смешались с подобными черными локонами женской прически.
У Филиппа перехватило дыхание, ярость заколотилась в нем громоподобной дробью огромного барабана, лишая возможности воспринимать любые иные звуки.
Он знал, что Сильван Маркиз последнее время напряженно трудился, изобретая для новых сортов своих конфет пылкие названия в честь очаровательной миллионерши, которая таяла от одной его улыбки; Филипп как раз недавно согласился приготовить piиces montйes[58] для их свадьбы. Но, в конце концов, хорошо ли он знал натуру Сильвана? По виду он, безусловно, прожженный дамский угодник. А как интимно сплелись их волосы! И Эша еще принесла им поднос с чаем и шоколадом. Вот Сильван мог его пить без опаски. Его тут никто не пытался усмирить. А глаза Магали лучились от удовольствия. Гневные мысли так бешено запульсировали в голове Филиппа, что вскоре уже начали гудеть в ушах густым басом, оглушительно и навязчиво.
