– Что ж, давайте попробуем сделать так, чтобы подобное не повторилось.
К этому моменту все уже сидели за столом, и Сабина хлопотала, расставляя кофейные чашки и подавая диетическое шоколадное печенье.
– Моя маленькая слабость, – признался Джослин. – Итак. Прежде чем мы перейдем к делу, я обязан кое-что прояснить. Это паршивое ограбление на самом деле очень сильно потрясло Энджи. Она попросту больше не чувствует себя здесь как дома, и я ее понимаю. – Он вздохнул. – В общем, если в двух словах, мы решили продать дом и подыскать что-нибудь более безопасное в Монако. Поэтому я приношу свои глубочайшие извинения, – наверное, вы зря тратите со мной время.
– Не переживайте, – сказал Сэм, – я прекрасно вас понимаю. Но если бы мы могли осмотреть дом, мой отчет, который я готовлю для коллег в Штатах, был бы полнее.
– Конечно, – сказал Джонсон, который, кажется, обрадовался, что сможет предложить хотя бы столь малое утешение. Он повел их в дом на экскурсию.
Они были в библиотеке, когда Джонсон на минуту покинул их, чтобы ответить на телефонный звонок.
– Сэм, у меня возникла идея. – Филипп говорил тихо, заговорщическим тоном. – Дом у него красивый, бесподобный объект для нашего журнала, и заметка в дружелюбном тоне, вероятно, поможет ему с продажей. Как ты считаешь?
Сэм поглядел на Джонсона, все еще занятого разговором.
– Мне кажется, он одобрит. Почему бы тебе не спросить?
– Он пришел в восторг от моей идеи, – сказал торжествующий Филипп, когда они отъехали от дома и с опаской пустились в обратный путь, надеясь избежать зубов Перси, который удрал из будки и следил за ними с дорожки. – Он мне позвонит, как только обсудит это с «той, которой повинуется все»[60], – подозреваю, он говорил о жене, – после чего назначит день, чтобы мы с Мими смогли устроить полноценную фотосессию. Как тебе такое?
– Кажется, тебе повезло больше моего. Этот дом в точности похож на предыдущие два: набит всевозможными защитными устройствами, а сейф такой, как будто его позаимствовали в банковском хранилище.
– Ну, мы хотя бы попытались. – Филипп покосился на друга. – Не отчаивайся. Все равно это был выстрел наугад.
Когда Сэм с Эленой вернулись во дворец Фаро, оказалось, что petite amie[61] Ребуля, Моника Чан, только что прибыла из Гонконга и Ребуль уже строит планы путешествий и приключений: Корсика, Лазурный Берег, казино Монте-Карло (как и многие в Китае, Моника любит играть), может быть, даже уик-энд или два в Париже. Элена и Сэм никогда еще не видели его таким оживленным, и это было настолько заразительным, что Сэма наконец покинуло затянувшееся чувство разочарования.
– А нам позволят увидеть Монику? – спросила Элена. – Или ты хочешь владеть ею один?
– Прежде чем она спустится, расскажите мне, как прошел день? Какие-то улики? Открытия? Хоть что-нибудь прояснилось?
– Если бы… – сказал Сэм. – Но только и здесь тупик, дело закрыто. Как и в предыдущих двух случаях. Наверное, мне лучше все бросить и заняться гольфом.
Элена закатила глаза:
– Кажется, я не вынесу этой драмы.
Дальнейшая дискуссия о будущем Сэма была прервана приходом Моники, одетой по такому случаю в чонсам из кремового шелка. Элена и Сэм помнили по первому знакомству, состоявшемуся пару лет назад, что Моника удивительно красивая женщина, миниатюрная, с нежными чертами лица и блестящими черными волосами. Было трудно представить, что перед вами одна из самых крутых бизнес-леди Гонконга. Ее появление напомнило Элене и Сэму об одном вечере некоторое время назад, когда Ребуль рассказывал им о своей новой любви.
Моника была последней в роду гонконгских Чанов. Ее отец, известный в тамошнем деловом мире под прозвищем Король Чан, души не чаял в дочери, беззастенчиво баловал ее и был уверен, что однажды она возьмет в свои руки бразды правления империей Чан. Чтобы познакомить ее с миром за пределами Гонконга, он отправил Монику, которой тогда было двадцать лет, в Европу.
Лондон, несмотря на погоду, ее приятно удивил, Рим произвел впечатление. Но когда она добралась до Парижа, то была им покорена: его красотой, атмосферой и более всего – некоторыми его мужественными обитателями. Все надежды отца выдать ее замуж за одного из столпов гонконгского общества пошли прахом, когда она открыла для себя французов. Их очарование, элегантность, этот волнующий шлейф дорогого лось она после бритья – от всего этого она была без ума. Ее короткая поездка в Париж растянулась на шесть месяцев, и, когда она сошла с борта самолета в международном аэропорту Гонконга, ее багаж дополнял и же них, Жан-Люк Декарт, выпускник École Nationale d’Administration[62], которому прочили будущее во французской политике.
Эти отношения, как скоро заметил отец Моники, осложняла одна глобальная проблема: будущее Жан-Люка было связано с Парижем, будущее Моники – с Гонконгом. Последовало время нелегких испытаний – за романтическими встречами в Париже или Гонконге следовало возвращение к реальной жизни. Из этого ничего не могло выйти, и не вышло. Периоды разлуки становились все длиннее. Жан-Люк познакомился с кем-то в Париже, Моника встретила кого-то в Гонконге, и в итоге для обоих дело кончилось браком. Жан-Люк был теперь отцом троих детей, Моника же развелась и посвятила себя бизнесу. А позже она встретила Франсиса Ребуля, который приехал в Гонконг по де лам. Ее любовь к французам, дремавшая много лет, снова проявилась и расцвела, и вот теперь они оба ломали голову над тем, как проводить вместе побольше времени.
Моника, улыбаясь, подошла к Элене и Сэму:
– Как приятно видеть вас снова. И еще Франсис сказал, что вы будете нашими соседями. Это замечательно. Может быть, вам удастся оградить его от посягательств всех этих марсельских леди.
– Франсис, – сказала Элена, – ты покраснел.
– Я всегда краснею от жажды. Кому шампанского?
– Ну, даже не знаю, – сказал Сэм. – Разве мы уже допили китайское rosé?
Филипп позвонил, когда Элена с Сэмом уже ложились спать.
– Все улажено, – сообщил он, – вернемся туда через неделю. Джонсон сказал, его жена назвала это «отличной старой шуткой». – Последовала задумчивая пауза. – Объясни мне кое-что, Сэм. Вот ты лучше знаком с англичанами, чем я. Они все уверяют, что английский – язык международного общения, однако сами говорят на каком-то особенном наречии. Что значит «старая шутка»?[63] И почему она отличная? Ils sont bizarres, les anglais[64].
– Это точно. Думаю, все дело в английском климате. Он проделывает с людьми необычные вещи. Ты когда-нибудь видел крикет? Очень странная игра.
Кэти Фицджеральд отложила телефон и победно рассекла рукой воздух, прежде чем отправиться на поиски мужа. Она нашла его в гостиной в обществе Фрэнка Диллона: мужчины потягивали скотч, курили сигары и смотрели Си-эн-эн, сетуя на положение дел в мире.
– Фиц! Отличные новости!
– Расскажи это Си-эн-эн, милая. Им так не хватает хороших новостей.
– Нет, я серьезно. Только что звонила Коко, ей удалось устроить всех нас в этот отель с пляжем в Сен-Тропе. Управляющий – ее приятель, и она уговорила его переселить нескольких постояльцев, чтобы выкроить местечко для нас. Здорово, верно?
Воодушевление жены заставило Фица улыбнуться. Каникулы, подумал он, складываются весьма удачно. Их гости каждое утро охотно покидают дом и возвращаются лишь вечером, к аперитиву перед ужином. И это приятно отличает их от прошлогодних гостей, которые все время слонялись по дому, дожидаясь, чтобы их развлекали. В итоге он начал бояться того, что называл ежеутренней пыткой, – «А что мы будем делать сегодня?» – как будто он массовик-затейник на курорте. В этом году, слава богу, все иначе. Но все равно вылазка в Сен-Тропе будет приятной переменой обстановки.
Он похлопал по дивану рядом с собой, и Кэти, поцеловав его в лоб, присела рядом. Ему доставляло большое удовольствие видеть ее счастливой.
Сэм, которого периодически одолевали угрызения совести из-за того, что он слишком много ест и слишком мало двигается, решил заняться бегом. Его попытки заинтересовать и привлечь к этому делу Элену были с негодованием отвергнуты, и в качестве компаньона он взял себе Немо, пса шеф-повара, единственную дворняжку-гурмана в Провансе. По утрам они вдвоем совершали пробежку по узкой тропинке, которая вела к дому Сэма и Элены; Немо вырывался вперед, а Сэм изо всех сил старался не отставать.
Несмотря на ранний час – обычно между половиной восьмого и половиной девятого утра, – рабочие уже были на стройке и вовсю колотили, сверлили, пилили, ругались и насвистывали. И всегда присутствовал Клод, chef de chantier, который показывал все чудеса, воплощенные им и его командой с прошлого визита Сэма, хотя с тех пор минуло всего двадцать четыре часа.
Когда Сэм сообщал о последних достижениях Ребулю, тот изумлялся скорости работ:
– И где, по мнению этих парней, они находятся? Помилуйте, это же Прованс. Если они будут продолжать в том же темпе, то подорвут репутацию региона.
