Ознакомительная версия.
А чтобы женщины могли проглотить и выплюнуть максимум культуры и других удовольствий жизни, Ципи Ярон пришла интересная идея: во время одной из поездок с мужем и детьми за границу гостили они у одного из тех евреев, который купил у нее картину в субботний вечер. А так как гостили они бесплатно, семья Ярон жила у того еврея в Нью-Йорке целый месяц. Перед отъездом домой Ципи сказала гостеприимным хозяевам:
– Как вы относитесь к тому, что мы оставим у вас одного из наших деток на следующий учебный год, чтобы он хорошо выучил английский?
Еврей из Нью-Йорка согласился, и Ципи, вернувшись домой, рассказала подругам, как ей удалось окрутить этого богатого и наивного мастера шляпных дел.
– К тому же, – сказала Ципи, – не помешает мне немного отдохнуть от домашних дел. Есть у меня план взять еще специальный курс работ на батике.
Услышали это Шош, Шула и Сильви и прониклись к Ципи великой завистью.
И когда Шош Ларон, Шула Орен и Сильви Ронен поехали с мужьями и детьми за границу, совершили они следующее: Шош оставила троих детей на два года у миллионера в Лондоне, Шула – близнецов в Париже, а Сильви отдала единственного сына на временное воспитание в Лос-Анджелес. Сын этот не был особенно удачным, тяжело ему было жить в разлуке с родителями, и когда он писал домой письма, что покончит собой от тоски по дому, Сильви читала его письма подругам, говоря:
– Поглядите, как он ко мне привязан. Покажите мне еще чьего-то сына, который был бы так привязан к матери. Сравните это с молодежью в галуте, которая курит гашиш и опиум и убегает из дома. Я всегда говорила, что израильская семья – образец и пример чудесной связи между родителями и детьми.
Когда сына ее сбила машина, и его вернули домой упакованным в гипс, ухаживала за ним Сильви с жертвенным пылом, пока он не смог двигаться на костылях. Год она занималась им, и это было еще одно дополнительное доказательство глубокой связи и силы чувств в израильской семье.
Подруги ее прямо лопались от зависти, и строили козни, чтобы переплюнуть ее даже в этом.
У некоторых из них это получилось.
Трудно поверить, но это – факт.
В то время, как раскрепощенные женщины распространяют искусство и погружаются в Relaxation в своих домах, бутиках, в задних дворах, судьба мужчин оказалось не столь успешной, ибо такова их судьба в обществах, где мужчина должен быть героем. Да еще каким героем. Человеком, которому женщина не указ, ибо он-то знает, что на него возложено.
От нашего мужчины Relaxation, расслабление, отдых бежали со всех ног. Ибо как только у него появилось много денег, возникла потребность и забота, куда их вложить. Некоторые стали компаньонами хозяев мясных лавок, покупали забегаловки, в которых готовили стейки. Но так как они не разбирались в этих делах, то потеряли деньги, в панике бросились к финансовым советникам и начали вкладывать в акции, Теперь они не отрывались от газет, печатающих биржевые новости. В ранние часы каждый мужчина в Израиле листал эти страницы, находил повышающиеся и понижающиеся ценные бумаги. При повышении радовался, но при падении невероятно огорчался и в этот день уже не мог заниматься другими делами. Входя в свой офис, он немедленно звонил советнику по ценным бумагам, затем еще раз после обеда – узнать, сколько продано или куплено.
До финансового бума этих лет, мужчина-израильтянин читал в газете про политику, интересовался тем, не усилились ли армии наших врагов и нет ли опасности новой войны. Прочитав угрожающие заявления вражеского лидера, вспоминал, что ему надлежит быть бдительным. Во время военных сборов служил делу умело и верно. Теперь же, читая, что враг наращивает свои силы, говорил себе: бояться нечего. Так же, как мы их побеждали до сих пор, победим и в будущем. И тут же возвращался к биржевым страницам, ибо проблемы между нами и врагами нашими разрешит армия. А кто разрешит проблемы с акциями? Только Всевышний. В этом, так сказать, Божественном пункте мужчины приближались в некоем смысле к тем, кто вернулся в лоно религии, что было в моде: Тому, кто творил чудеса на поле боя, уж явно ничего не стоит поспешествовать такому легкому делу, как ценные бумаги.
В таком положении явно не было места Relaxation и даже удовольствию от культуры, которой дома и жизнь были полны сверх всякой меры.
Идет человек в театр с женой и словно бы черт сковал его, сидит на спектакле и думает со страхом, что будет завтра в газете. Естественно, не следит за действием, которое призвано повлиять на него. После спектакля, сидя в каком-либо престижном ресторане, он не в силах поддерживать беседу о спектакле, ибо не знает, хорош он был или плох. Можно, конечно, положиться в этом деле на театрального критика, который на следующий день выступит в газете и растолкует зрителям, был ли спектакль удовольствием или разочарованием. Но если нет времени на чтение критики – откуда придет удовольствие?
Когда нет покоя на душе, человек смотрит в даль? И что он видит вдали? Он видит швейцарский банк, куда может поместить часть денег. На случай любой беды начали Рон, Ярон, Ларон и также Шмуэльзон переводить деньги в Швейцарию, чтобы в старости хотя бы они смогли отдыхать на проценты. А чтобы старость не позорила их юность, необходимо много денег на случай, если цена акций внезапно упадет или какой-то бутик или забегаловка, готовящая стейки, объявят себя банкротами.
Итак, можно взять что-либо из партийной кассы или нажать на подрядчиков и получать то, что называется взяткой. Быть может, это не принято и не порядочно для того, кто просто их берет, но почему люди, которые всю свою жизнь только давали, давали и давали народу, государству, партии, не могут получить немного удовольствия на старости лет в Швейцарии?
В конце концов они были пойманы – Рон, Ярон, Ронен, Ларон и другие, и осуждены на разные сроки заключения, ибо закон слеп и не берет в расчет заслуги. Друзья же их взяли это в расчет, приняли судебные приговоры в гневе и даже помогли Ципи, Шош, Шуле и Сильви добраться до закрытых счетов в Швейцарии. Была у них информация и были связи.
Только Шмуэльзон не был осужден, ибо согласился быть государственным свидетелем. Так в последний миг он оскандалился. Но и это было принято друзьями с пониманием и даже с благодарностью, ибо он донес только на тех, которые были пойманы.
Ури Бен-Цион был далек от всего этого, не покупал картин, не переводил денег в Швейцарию и даже не покупал ценные бумаги. Все же он был отпрыском крестьянской семьи, и хотя не родился в южном мошаве, откуда пошла родословная его семьи со стороны отца, сельский труд был ему ближе к сердцу, чем все изящества культуры. Потому он покупал трактора, бульдозеры, которыми вел земляные работы и строил укрепления для армии. Количество земли, которую за свою долгую жизнь перелопатил прадед его Эфраим Абрамсон, не шло ни в какое сравнение с количеством песка, глины, мергеля и лёссовых пород, которые Ури перевозил с места на место эти шесть лет.
Но дядя его со стороны матери Эйби Кордо не имел в этом никакого понятия, и он спрашивал Ури:
– С каких дел ты, главным образом, зарабатываешь?
– С земляных работ для укреплений, – с гордостью отвечал ему Ури.
– Зачем вам нужны укрепления? – нетерпеливо спросил его Эйби Кордо. – Во-первых, больше не будет войн, ибо победили мы их навечно. Во-вторых, если даже будет война, чем помогут эти укрепления? Какова защита в песке и даже в бетоне против современных орудий и секретных смертоносных лучей?
– Дядя Авраам, – сказал Ури, – занимайся женскими трусиками. В этом ты понимаешь больше.
– А ты думаешь, – вернул ему Эйби Кордо, – что твои укрепления сильнее трусиков? Если кто-то хочет изнасиловать даму, трусики падают очень легко.
– Если ты, дядя, такой специалист по женщинам, почему же ты не женат? – ответил ему Ури явно не по делу, ибо был не на шутку рассержен или, быть может, не совсем был уверен, что дядя его не прав.
– Пробовал уже и отказался от супружества. Если мне нужна женщина, я звоню, – сказал Эйби Кордо. – И если твои укрепления взлетят в воздух, ты тоже будешь звонить. В Америку. Просить о помощи. Ну, что ты на это скажешь?
– Жаль, что ты сюда приехал, – сказал Ури, – мог бы спокойно остаться там, где был.
– Жаль, что ты не пожил какое-то время там, где я был, – сказал Кордо, – может быть, обрел бы немного взвешенности, чтобы понимать и видеть лучше.
И на этом завершилась их беседа.
Пока не грянул 1973 год. Точнее: 6 октября 1973. Ибо 5 октября еще было продано несколько картин туристам из Бразилии и Колумбии. Но утром 6 октября раздались сирены тревоги и люди были призваны в свои части, не зная точно, зачем и почему.
Некоторые офицеры-резервисты были отозваны от своих дел жестокой рукой судьбы и внезапно вспомнили, что не отдали приказа залить масло в моторы подопечных им танков с тех пор, как потеряли часть денег, инвестированных в косметику и забегаловки, готовящие стейки.
Ознакомительная версия.
