– У моих родителей аллергия на багаж, – сказала она. – Мы не любим тяжести. Но когда видят что-то красивое, они это признают.
– Я тоже, – отозвался Гарри. Щеки у нее заалели, этот цвет русские называют «кровь с молоком», и ему он ужасно нравился. – Я сегодня вышел с рюкзаком, а потом зашел и купил его.
– Удобно, должно быть, владеть «Кожей Коупленда».
– Сегодня – да. – Он сделал паузу, пережидая, пока в открытые окна громыхал встречный поезд. – Кэтрин? – Он наслаждался, произнося ее имя.
– Гарри? – А она – его.
– Что ты сказала своим родителям?
– О тебе? А как ты думаешь, что я им сказала?
– Я думаю, ты сказала, что я тебя люблю и хочу на тебе жениться. – Прежде чем она ответила, колеса простучали по стыкам рельс двадцать три раза.
– Так я и сказала.
Билли Хейл родился знойным февралем 1888 года в гавани Рио-де-Жанейро, в лазарете военного корабля США – судна с гребными колесами, мачтами и парусами. Теперь, в пятьдесят восемь, он и его друзья-ровесники разумно ожидали, что умрут в ближайшие пять или десять лет. Под бременем этого ожидания он, как и многие люди его поколения, растерял большую часть огня, которым ему удалось запастись, несмотря на молодость, когда его еще не трогала близость смерти.
Он любил свою дочь, единственного ребенка, и наблюдал, как время и сила обстоятельств неотвратимо отдаляют ее от него, чтобы она могла начать жить своей собственной жизнью. Не вынуждаемый бороться, никогда не бывший слишком честолюбивым и ясно понимавший, что, даже будь он честолюбив, несколько оставшихся ему лет подняли бы его поползновения на смех, он был обречен. Если не считать того, что в силу то ли природы, то ли просто порядка вещей его заново влекло к жене, порой даже сильнее, чем в первые дни их брака.
Эвелин Хейл была на десять лет моложе своего супруга и каким-то чудом сочетала в себе утонченность и несгибаемость, доброту и суровость. Белокурые волосы она зачесывала назад, но при этом в ее внешности не появлялось ничего лошадиного, как часто бывает; одевалась она великолепно, казалась всегда накрашенной, надушенной и при драгоценностях и лишь недавно поняла, что вернувшаяся одержимость мужа ее физической привлекательностью умрет вместе с ним. На людях она относилась к нему с безразличием, омрачаемым легким намеком, будто ее раздражает все, что бы он ни делал, а это совсем не было правдой, а он, стараясь, как и она, оградить их частную жизнь от посторонних, вел себя по отношению к ней так, словно она не более чем пресс-папье. Но наедине их отношения были близкими и доверительными. В последнее время то, свидетелями чему становились их кровать, бассейн, а также пустынный пляж, стало выглядеть как отчаянная смертельная борьба. Как-то раз, вся потная, она спросила:
– Билли, что на тебя нашло? Ты что, лосось или вроде того? – А потом прошептала себе под нос, хотя они и были одни: – Ты чертова морская черепаха.
– Морская черепаха? Это комплимент?
– Думаю, да.
Он действительно ощущал себя лососем, морской черепахой или электрической лампочкой, которая ярко вспыхивает перед тем, как перегореть. Поскольку он происходил из известной семьи, от него всегда ожидали чего-то большего, меж тем как он мало чем отличался от любого другого человека. Он любил жену и ребенка, ценил красоту и роскошь своей жизни и хотел, чтобы это продолжалось и дальше. Чтобы это перешло в дар его наследникам, как он сам в свое время получил этот подарок. Мужества у него было не меньше, чем у всех остальных, но, поскольку у него не было возможности это проверить, он в себе сомневался. Сейчас ему надо было встречать дочь и ее неожиданного жениха. Он считал, что после войны прошло еще слишком мало времени, чтобы можно было позволить себе разъезжать на «Мерседесе», за исключением ночных вылазок, которые он предпринимал для поддержания автомобиля в рабочем состоянии. «Роллс-Ройс» показался ему для этой цели слишком шикарным, поэтому он появился на станции Ист-Хэмптон в темно-зеленом, блестящем хромом «МГ»[36] с опущенным верхом.
Кэтрин подошла к отцу, словно Гарри не существовало, против чего Гарри вряд ли мог возражать, особенно когда она вернулась к нему, как волна, поворачивающая назад, отразившись от дамбы. Билли протянул руку, и Гарри пожал ее. Оба нервничали.
– Устроитесь сзади? – спросил Билли, наклоняя вперед пассажирское сиденье, за которым обнаружился багажный отсек.
– Возможно, я буду немного высовываться, – ответил Гарри, строя фразу почти по-британски, под стать автомобилю. Сначала он уложил чемодан и вещи, возвращенные ему начальником станции, который был изумлен, увидев его вместе с Кэтрин, а затем втиснулся в оставшееся узкое пространство. Сиденья вернулись в исходное положение и зажали его так, что он почувствовал себя спеленатым младенцем. Когда Билли набрал скорость, Гарри высвободил правую руку и попытался поймать свой небесно-голубой летний галстук, но вскоре сдался и предоставил ему развеваться сзади, словно флаг на ураганном ветру. Билли вел машину как летчик-истребитель, поворачивая на такой скорости, что колеса визжали, прежде чем левая или правая пара на мгновение отрывалась от дороги. А на прямых участках он превращался в гонщика и мчался по пустой, к счастью, полосе так, словно был бессмертным. Они так стремительно неслись по узким улочкам через прохладный влажный воздух, подаренный вечером и морем, что несколько человек, попавшихся им по пути, промелькнули размытыми лимонно-желтыми и розовыми пятнами. Лужайки выглядели зелеными, плотными и холодными, Гарри даже захотелось их погладить. А деревья вдали, рядом с океаном, только что полностью покрылись листвой.
– Вы бывали здесь раньше? – крикнул Билли в ветер, который легко переносил его голос на заднее сиденье. Тем не менее все кричали.
– Да. У меня здесь были друзья, по колледжу.
– Я кого-нибудь знаю?
– Уотсон Диккерман?
– Из Ист-Хэмптона?
– Из Саут-Хэмптона.
– А что за колледж?
– Гарвард.
– Факультет?
– Английский. Я учился у Говарда Мамфорда Джонса, но был слишком глуп, чтобы его понимать.
– Это не имеет значения. Эвелин понравится. Я окончил Принстон, куда поступил в десятом, и никогда не был для нее достаточно хорош. Там преподавал ее отец, поэтому мы для нее котировались ниже одноклеточных. Вы в каком году поступили?
Гарри задохнулся от ветра. Его ответ прозвучал словно из-под воды.
– В тридцать седьмом.
– Гораздо моложе Виктора, он был… когда он поступил, Кэтрин?
– В тридцатом, – несколько раздраженно сказала Кэтрин. – Но Виктор был второгодником в Андовере, так что он на самом деле старше.
– Правда? – сказал Билли. – Я этого не знал.
– «Ди» по тригонометрии, «Ди» с плюсом по французскому языку, а остальное не больше, чем «Си», – сказала Кэтрин.
– Чему вы смеетесь? – спросил Билли, сдерживая улыбку.
– Ничему, – сказал Гарри.
– Вы встретите Виктора, если пробудете здесь более получаса. Это неизбежно. Он всегда бродит вдоль пляжа. Мне жаль, что он потерял такую девушку, как Кэтрин, – сказал он, перекрывая ветер, – но на самом деле я рад, что она сама нашла себе кого-то по своему вкусу. А то это смахивало на брак по договоренности.
– Более чем, – отозвалась Кэтрин.
Когда они свернули на Ферзер-лейн, Билли сбросил скорость.
– Это был твой выбор, – сказал он. – Никто не принуждал тебя к этому, и никто не винит тебя за то, что ты передумала. – Гарри смотрел на нее, меж тем как ее отец продолжал: – Плеснуть вином в лицо было немного театрально, но что значит маленькая драма после четырех лет войны? С другой стороны, это был лафит. Надеюсь, оно того стоило.
– Поверь мне, папа, стоило.
На подъездной дороге он замедлился до скорости улитки, чтобы аллея показалась длиннее, чтобы охладить двигатель и вернуться к приличиям, которые он отбросил, пока мчался очертя голову. Слева были сады, справа – свежевспаханные поля. Плотные живые изгороди сжимали их в длинный прямоугольник, ведущий к морю. Через четверть мили они подъехали к дому, за которым виднелись дюны. Билли остановил машину на площадке, покрытой бежевым гравием, и она застыла с ужасным скрежетом. Между выключением двигателя и появлением Эвелин они слушали в наступившей тишине вой ветра и удары разбивающихся валов. За дюнами, покрытыми редкой острой травой, ветер воевал с белыми бурунами прибоя, изгибая верхушки волн.
Гарри всегда чурался светского общения, и ему хотелось сбежать к этому грохочущему прибою, ибо в борьбе он никогда не бывал неуклюж. Было бы гораздо проще и безопаснее вести отряд пехоты или идти под парусом в шторм, чем встретиться с матерью невесты. Он посмотрел на Кэтрин, которая повернула голову в сторону дома, и ее вид, ее волосы, собранные на затылке, увели его мысли от войны, которая казалась гораздо легче в воспоминаниях, направив их на то, что по-своему было гораздо более рискованным. Пока ее отец, отвернувшись, ходил перед капотом автомобиля, Гарри дотянулся до правого плеча Кэтрин и подался вперед. Она быстро сжала его правую руку своей, а он поцеловал ее в висок. Ее волосы сладко пахли, а когда он ее целовал, она чуть слышно изобразила губами звук поцелуя. Откинувшись назад, он принялся выбираться из багажного отсека маленькой машины и заметил, что ее мать наблюдала за ними.
