● Но я должна позволить тебе принимать решения самостоятельно.
● Я так тобой горжусь.
● Твой друг умирает, а ты такой сильный.
Хотелось с частью их поспорить. Я ни разу не был сильным и уж точно не чувствовал, будто сделал нечто, чем можно было бы гордиться. Но каким-то образом я понял, что сейчас не время для очередного выпуска «Часа чрезмерной скромности».
Мы пошли. Я знал, что больше не увижу Рейчел; чувствовал себя опустошенным и измученным. Мама купила мне мороженого с ароматом Калуа и добавками: хабанеро и пергой. Оно было хорошим.
Именно тогда я понял, что сделаю это.
Зимние каникулы подходили к концу, но снега еще ни разу не было. Мы с Эрлом сидели в «Аромате Сайгона» Тхуэня – впервые встретившись с тех пор, как я заделался отшельником. «Аромат Сайгона» Тхуэня – этот тот вьетнамский ресторан в Лоренсвилле, что нам однажды советовал мистер Маккарти, когда мы случайно удолбались и проговорились Рейчел, что снимаем кино. Я подумал, Эрл скорее согласится встретиться со мною в чудаковатом месте с вероятно несъедобной едой.
Когда я пришел, Эрл был уже там. Я сильно вспотел, проехав на велике от самого дома в зимней куртке. Вдобавок у меня запотели очки, и пришлось их снять и озираться по сторонам, как крот. Эрл не спешил обозначить себя, так что я порядком покрутил по залу, пока нашел его – мрачно помешивавшим миску супа.
– ПРИВЕТСТВУЮ! ПРИВЕТСТВУЮ! – прогудела размытая фигура, возможно, самого Тхуэня, напугав меня до усрачки.
– Хай, – поприветствовал я Эрла.
– Прив!
– Это фо?
– Ага.
– Хороший?
– Ну, в нем всякие жилки и прочая хрень.
– Хм.
– ЧТО ВЫ ЗАКАЗЫВАТЬ? – интересовался Тхуэнь. Он был примерно с меня ростом и таких же пропорций и, казалось, был невероятно счастлив видеть нас в своем заведении.
– Фо.
– ОДИН ФО, – прогудел Тхуэнь и заковылял к стойке.
– На этот раз без ширева, – пробормотал Эрл.
Ресторан заполнял удивительно мягкий ритм-энд-блюз, только громковатый немного. «Ты – моя сексапильная любовь, – ворковал юноша, – сексакпи-и-и-ильная любо-о-овь.
– Короче, – сказал я, – не знаю, слышал ли ты, но Рейчел умерла.
– Да, я слышал.
– Короче, э-э… Ты забрал у нее все свои ди-ви-ди?
– Ага. – Эрл не переставал помешивать суп.
– Можно с них копии сделать?
Эрл поднял брови.
– Я типа взбесился, – объяснил я, – как бы сильно рассердился и исцарапал все свои диски. Короче, у меня ничего не осталось.
Эрл выпучил глаза:
– А я свои сжег, – признался он.
– О, – только и мог сказать я. Почему-то это меня почти не удивило, хотя, казалось бы, должно было взбесить.
– Ага. Сжег их в мусорке.
– То есть больше копий нет.
– Ты свои совсем расфигачил? Не фурычат?
– Не-а.
– Черт!
– О-о, девушка! – блеял ритм-энд-блюзник. – Ты заставляешь меня повторять: о-о, о-о, о-о-о.
Мы оба помолчали. Наконец Эрл сказал:
– Не думал, что ты расфигачишь свои диски.
– Да… Я что-то взбесился. Не знаю…
– Мне даже в голову не приходило, что ты… че-нить такое сделаешь.
– Не стоило, да, – согласился я, но Эрл не пытался заставить меня раскаиваться. Он искренне изумлялся.
– ОДИН ФО, – объявил Тхуэнь, ставя миску на стол. Суп пах великолепно и одновременно отвратительно. То он источал великолепный аромат говядины с лакрицей, то внезапно этот запах вытеснялся вонью потной задницы. К нему прилагалась большая тарелка с кучей каких-то листьев, фруктов и похожих на сперматозоиды ростков фасоли.
Я пытался понять, с чего начать, как вдруг Эрл сказал:
– Это хорошо, чувак, потому что я больше не могу делать никаких не фильмов. Пойду искать работу или типа того. Скоплю бабла и свалю из этого чертового мамашиного дома.
– Да?
– Ага. Пора линять, чувак. Я больше так не могу.
– А на какую работу хочешь устроиться?
– Чувак, без понятия. Пойду менеджером в «Венди» или еще в какую-нибудь хрень.
Мы пытались это съесть. Бульон был вполне. Непонятные кусочки животного происхождения были для меня немного странноватыми: все в узловатых бугорках, с большими кусманами жира и всякого такого. Еще там плавали «говяжьи фрикадельки». Их я бы не стал есть ни при каких обстоятельствах.
Не знаю, зачем я поднял эту тему, но вдруг выпалил:
– Кажись, я заваливаю несколько предметов.
– Да?
– Ага, просто забил на школу.
– Угу, мистер Маккарти был в бешенстве.
– Пусть отсосет, – отгрызнулся я и тут же пожалел об этом.
– Хоре чушь молоть.
Я ничего не ответил.
– Будет глупо, если не поступишь, – продолжал Эрл. Без гнева, буднично. – Ты же умный, чувак. Тебе надо думать о колледже и прочей фигне. Хорошая работа и так далее.
– Я тут подумал, – осторожно начал я, – может, не поступать в колледж. Может, пойти в киношколу.
– Че, из-за Рейчел?
– Нет. Она говорила с тобой о киношколе?
– Она просила меня подать документы в киношколу. Я так понимаю, тебя тоже. Я, типа, такой: деваха, ты ващще соображаешь? У меня нет никаких не денег на киношколу.
– Мог бы на стипендию подать.
– Да никто не даст на мою задницу никакой не стипендии, – отрезал Эрл и, наконец, проглотил несколько макаронин.
– Почему?
Немного угрожающе, с полным ртом, Эрл пробурчал что-то вроде:
– Просто такого никогда не будет.
Мы съели еще немного. Ритм-энд-блюзник счастливо пел, как девушка его «пьянила». Тхуэнь, кажется, пытался подпевать за шаткой стеклянной стойкой.
Почему-то я не мог «слезть» с киношкольной темы:
– А я, наверное, все-таки подам. Так что, наверное, придется сделать еще несколько фильмов.
Эрл сосредоточенно жевал.
– Не знаю, поможешь ли.
Эрл не смотрел в мою сторону. Помолчав, ответил, чуть печально:
– Я не могу больше этим заниматься.
И тут какой-то очень злой и/или глупый космический пришелец захватил мой мозг и заставил меня выдать нечто невероятно отвратное:
– А Рейчел бы, наверное, это понравилось, – услышал я свой голос, – если бы мы снова работали вместе.
Эрл с минуту глядел на меня.
– Ты ни хрена не понимаешь, чувак, – наконец пробурчал он, одновременно резко и грустно. – Не хочу наезжать на тебя за это. Я и не наезжаю, просто говорю. Это первое… горе в твоей жизни. Но не надо так на него реагировать и принимать всякие серьезные дурацкие решения, основываясь на нем. Я просто хочу сказать: люди умирают. Другие страдают всякой дурацкой фигней. Меня окружают члены семьи, страдающие дурацкой фигней. Я привык думать, что должен сделать им в ответ какую-нибудь хрень. И я все еще хочу ее сделать! Но, блин, надо жить своей собственной жизнью. Думать сначала о собственном дерьме, а уж потом делать что-то для других.
Я сидел тихо – для Эрла это была небывалая вспышка. В смысле: небывалая, потому что очень личная. А может, дело не в этом. Не знаю. Так или иначе, я молчал, и в итоге он заговорил снова.
– Я не хочу оставлять маму, – продолжал он тем же тоном, что и раньше. – Не в этом доме. Чтобы она там пила с утра до ночи, не вылезая из Сети и прочего дерьма. Я не хочу оставлять там Деррика и Девина, хоть они и пара козлов. Они тупые, как я не знаю что, чувак. Я смотрю по сторонам и, блин, не нахожу такой отстойной семейки, как моя. И никто, блин, не живет в таком дерьме, как наша халупа.
– Но я должен думать о своем собственном дерьме! – настаивал Эрл. Думаю, он говорил это больше себе, чем мне: отчасти убеждая себя, отчасти уговаривая. – Им нужно разобраться с кое-каким дерьмом, прежде чем я смогу им помочь. Я люблю маму, но некоторые ее проблемы я за нее не решу. Я люблю своих братьев, но им нужно понять, какого дерьма от жизни им надо, прежде чем я смогу помочь им. Иначе они просто утянут меня на дно вместе с собой.
Я мог месяцами не вспоминать, что у Эрла вообще-то есть мать. А когда слышал о ней, меня это жутко раздражало. Я даже толком не представлял себе, как она выглядит: какая-то невысокая, расплывающаяся в тумане женщина с большими глазами и странной заторможенной улыбкой, не слезающей с лица.
Однако Эрл, казалось, повеселел, высказав все это. Вдруг он переключился на меня, словно уже успел забыть, что я тут.
– Ровно то же самое можно сказать про тебя и Рейчел, кроме того, что она умерла, так что теперь уж точно не имеет никакого значения, что ты для нее сделаешь. Ты должен делать то, что хорошо тебе самому. Ты должен получить образование, сынок! Поступить в колледж, выучиться, найти работу. Мы больше не можем этим заниматься.
Это было одновременно захватывающе и угнетающе. Но, по крайней мере, Эрл пришел в хорошее расположение духа.
– Эти чертовы вьетнамцы додумались кинуть в суп даже это дерьмо, – воскликнул он. – Ты только глянь на эту гадость! Да это же чья-то мошонка!
