Но когда я начала разворачивать свой подарок, он отложил игрушку и стал внимательно смотреть на меня. Уверена, он прекрасно понимал торжественность момента.
Потом я собрала дорожную сумку, упаковала меховой лежак Шэдоу, и мы поехали к Шону. Мы отлично провели день. У Шона была собака – Бентли, помесь пойнтера, его тоже взяли из приюта. Ошейник Бентли украсили мишурой. Мишура красовалась даже на аквариуме с рыбками! Мы обменялись подарками, а две мои внучки помогли Бентли развернуть его подарки. Потом нас ждал вкуснейший рождественский обед. Второй день после Рождества мы праздновали уже дома у Клер. Снова ели индейку и насмеялись на год вперед. Собаки были и у Клер – немецкая овчарка Симба, Вильма, лохматый джек-рассел-терьер, и Бини, самый ворчливый и, пожалуй, самый старый в мире джек-рассел-терьер. Эта троица, Шэдоу и Бентли с мишурой на ошейниках весело играли в догонялки; по комнате летали игрушки и обрывки оберточной бумаги.
За обедом собаки то и дело ныряли под стол, надеясь, что им достанется кусочек индейки (хотя и знали, что этого делать нельзя).
– Расшалились, – сказала я Клер. – Знают же, что нельзя дежурить под столом!
Она кивнула и рассмеялась. Конечно же, мы не стали их прогонять и подкармливали индейкой со стола, когда думали, что никто не видит.
Мы с Шэдоу гостили у Клер три недели, а когда приехали домой, я была рада, что Шэдоу со мной и мне не пришлось возвращаться в пустой дом в одиночестве впервые после смерти Майкла.
Теперь мы с Шэдоу вместе завтракали, обедали и ужинали, а по вечерам любили сидеть на диване перед телевизором. Иногда я читала книгу, а Шэдоу садился рядом на свои подушки и дремал. А потом просыпался и лез обниматься, напоминая, что он здесь и никуда не делся.
Мы очень хорошо изучили друг друга и знали наперед, что будет делать другой. Если я вставала и шла на кухню, то знала, что Шэдоу пойдет за мной. Когда к нам собирались прийти гости, я убирала покрывала с диванов, и Шэдоу знал – будут гости. Он шел на свое место и послушно лежал там.
Не всегда это работало мне на руку. Например, если я надевала нарядное платье, Шэдоу понимал, что сейчас я пойду куда-то одна. Тогда он ложился передо мной на пол, клал голову на лапки и смотрел на меня своими чудесными карими глазками, точно хотел сказать: значит, меня не возьмешь?
Он пытался разжалобить меня, и у него получалось. Но я все же говорила:
– Веди себя хорошо. Я скоро приду.
Однако в мое отсутствие Шэдоу всегда переворачивал свой лежак и разбрасывал все подушки. Он устраивал тарарам, потому что ему не нравилось, что я уходила и не брала его с собой. Я привыкла и через некоторое время смирилась с такой реакцией и просто спокойно убирала за ним. Иногда в таких случаях он еще и устраивал мне бойкот, но надолго его не хватало.
Обычно я повсюду брала его с собой. Он любил ездить со мной в машине и встречаться с моими друзьями. Однажды мы сели в машину и поехали на встречу с Клер и Вильмой. Мы отправились в Бигглсуэйд, чтобы положить венок на могилу Мэри Тилби – удивительной женщины, основательницы «Баттерсийского дома собак и кошек».
Шэдоу гордо щеголял значком «Баттерсийского дома», и я сама засияла от гордости, когда он сел рядом с мемориальной доской и стал оглядываться по сторонам. Кроме нас, на могиле Мэри Тилби было еще несколько человек. Клер произнесла небольшую речь, и мы молча поблагодарили Мэри за ее любовь и преданность животным. Если бы не Мэри Тилби, не было бы «Баттерсийского дома собак и кошек», который существует уже сто пятьдесят лет, и у меня и еще нескольких миллионов человек не появилось бы своей собаки. Это был очень торжественный момент; как здорово, что и я оказалась там! Если бы не Шэдоу, я бы даже не поехала с Клер в это удивительное место.
С тех пор, как Шэдоу возник у нас на пороге в тот дождливый пятничный вечер, он подарил мне столько радости!
Я уверена, что для пожилых людей, которые овдовели, но все еще ощущают в себе большую потребность любить, нет ничего лучше, чем завести собаку. Мне повезло, у меня много друзей и большая семья, но у многих людей этого нет. А если у тебя есть собака, люди останавливаются на улице и заговаривают с тобой, даже когда ты просто сидишь на скамейке в парке и дышишь свежим воздухом. Мне кажется, Шэдоу не случайно пришел в нашу жизнь в определенный момент. Не знаю, смогла бы я пережить утрату без его помощи.
Я знаю, что у всех людей есть тень, которую обычно видно только на солнце. Но у моей тени четыре лапы, хвост завитком и почти нет зубов. Он был рядом со мной в темные времена, и благодаря его бесконечной любви жизнь моя снова наполнилась светом.
Стоял конец июля, и солнце было в зените. Я взглянула на фигуру, лежавшую рядом, и улыбнулась. Мы были в отпуске, и моя малышка в широкополой панаме мирно дремала в шезлонге. Только это была не моя маленькая дочка Лиззи, а Джесси, наш вест-хайленд-терьер. На пляже в Корнуэлле, где мы больше всего любили проводить отпуск, все собаки плескались в море, но Джесси отказывалась даже ступать на песок. Как маленький человечек, она развалилась в соседнем шезлонге.
Мой муж Уэйн и наш сын Мэтью вернулись после купания и расхохотались, увидев Джесс.
– Джесси, как всегда, досталось лучшее место, – заметил Уэйн.
Джесси и впрямь была очень избалованной собачкой. Порой мне казалось, что она считала себя человеком. Когда я брала ее поводок перед прогулкой, она шла к окну и смотрела на улицу. И если светило солнце, подбегала ко мне и ждала, пока я прикреплю поводок к ошейнику. Но если шел дождь, смотрела на меня укоризненным взглядом – мол, в такую погоду никуда я не пойду – и спешила вернуться на свое место на диванчике.
Если же в дождь удавалось вытолкать ее на улицу, в определенный момент она решала, что с нее хватит, садилась посреди тротуара и отказывалась сдвинуться с места. Даже когда я говорила: «Хорошо, пойдем домой», она сидела, как вкопанная. Приходилось брать ее на руки и нести, иначе мы провели бы на улице всю ночь!
В детстве у нас всегда были терьеры, и когда у меня появилась своя семья, Джесси стала нашей первой собакой. При этом она была не совсем типичным терьером. Игры ее не интересовали, и если ей бросали или подкатывали мячик, пытаясь увлечь игрой, она всем своим видом говорила: я вижу мяч, мам, но меня он совершенно не интересует.
Но именно за эти маленькие странности мы ее и любили, и я считала Джесси прежде всего «своей» собакой. С ее появлением в нашем доме прибавилось радости, а Мэтью с Лиззи души в ней не чаяли.
Но вот ей исполнилось восемь лет, и я первой заметила, что она слегка прихрамывает.
Я сразу отвела ее к ветеринару, и после многочисленных анализов и сканирований у нее обнаружили опухоли в мозгу, вызванные вирусом. Врач сказал:
– Пока мы можем контролировать симптомы, но в конце концов болезнь возьмет свое, Клер.
Ей оставалось жить в лучшем случае два года. Новость потрясла нас.
Я отвела Джесси домой и стала давать ей лекарство по рецепту дважды в день (ей прописали стероиды). Через некоторое время она заболела диабетом, и мы научились делать ей уколы – даже Лиззи, которой к тому времени исполнилось одиннадцать лет.
Джесси при этом никогда не жаловалась и даже не вздрагивала, когда ей кололи лекарство. Она начала терять контроль над движениями, но никогда не скулила, поскользнувшись, порезав губу или сильно ударившись носом. Как раньше, каждый вечер она засыпала на диване и ждала меня. У нас с ней был свой вечерний ритуал. Я говорила: «Джесси, пора на свое место». Но она даже не думала вставать с дивана. Вместо этого она поворачивалась на спину и вытягивала лапы вверх – как ребенок, который ждет, чтобы мать взяла его на руки. Так она и лежала, пока я не соглашалась отнести ее на место. Впрочем, мне и самой нравилась эта игра.
Мы взяли Джесси в пятимесячном возрасте – раньше она жила в семье, но от нее отказались. Я тут же привязалась к ней, и со временем эта привязанность усилилась. Хотя ей было уже одиннадцать лет, я все еще считала ее своей малышкой. За всю жизнь Джесс никогда не оставалась в одиночестве дольше, чем на час или два. Уэйн работал почтальоном, а я – администратором на полдня; после обеда он возвращался домой, а я уходила.
Как-то вечером я положила Джесси корм и увидела, что ей трудно жевать. Я размяла ей еду и подождала, но челюсти у нее по-прежнему не раскрывались. Потом она вдруг начала шататься, задрожала, и тогда мы с Уэйном повезли ее к ветеринару.
Тот осмотрел ее, и его лицо помрачнело.
– Симптомы Джесси вызваны опухолями, и, боюсь, дальше будет только хуже.
– Мы можем как-то ей помочь? – спросила я.
Он покачал головой.
Я знала, что остался лишь один выход, но мне очень хотелось, чтобы врач предложил другой вариант.
– Если бы это была ваша собака, что бы вы сделали? – спросила я.
