Давай-ка прокрутим, сказал он себе, когда они свернули по старому шоссе вниз в долину, еще раз прокрутим все по порядку, может, что и выскочит. Митчелл вышел на «Хосаку», сказал, что хочет к ним. «Хосака» наняла Конроя и набрала команду медиков, чтобы проверить Митчелла на предмет имплантатов. Конрой сколачивал группу, работая в контакте с агентом Тернера. Агент Тернера – это голос в Женеве, номер телефона, не более. «Хосака» заслала Эллисон, чтобы та проверила его в Мексике, потом Конрой вытащил его оттуда. Уэббер, прямо перед тем, как все пошло наперекосяк, сказала, что это она была подсадкой Конроя на площадке… Кто-то атаковал их, когда девушка уже подлетала, – осветительные ракеты и автоматные очереди. На взгляд Тернера, это было очень похоже на «Маас»; приблизительно такого хода он и ожидал от их спецслужбы, для подстраховки от этого и были наняты Комптон, Тедди, Коста и Дэвис. Потом побелело небо… Тернер вспомнил, что Руди говорил что-то про электромагнитную пушку… Кто? И этот бардак у девочки в голове, то, что появилось у Руди на дисплеях томографа и ЯМР-визуализатора. А Энджи сказала, что ее отец никогда и не собирался бежать сам.
– Нет компании, – сказала она, обращаясь к окну.
– То есть?
– У тебя ведь нет компании, да? Я хочу сказать, ты работаешь на тех, кто тебя нанимает.
– Верно.
– Ты не боишься?
– Конечно, но не из-за этого…
– А у нас всегда была компания. Мой отец сказал, что со мной будет все в порядке, что я просто перехожу под крышу другой компании…
– Он прав, с тобой все будет в порядке. Мне просто нужно выяснить, что происходит. А потом я доставлю тебя туда, куда тебе нужно.
– В Японию?
– Куда угодно.
– Ты там бывал?
– Конечно.
– Мне там понравится?
– Почему бы и нет?
Тут она снова погрузилась в молчание, а Тернер сосредоточился на дороге.
– Это заставляет меня видеть сны, – сказала девочка, когда Тернер наклонился, чтобы включить фары. Ее голос был едва слышен за ревом турбины.
– Что заставляет? – Чтобы не смотреть в ее сторону, он сделал вид, что занят слежением за дорогой.
– Та штука в моей голове. Обычно это происходит только тогда, когда я сплю.
– Да-а? – И вспомнил белки закатившихся глаз в спальне Руди, конвульсии, наплыв сбивчивых фраз на неизвестном языке.
– А иногда наяву. Как будто я подключена к деке, только не привязана к сетке, лечу себе в матрице, лечу, и я там не одна. Как-то ночью мне снился мальчик… Он схватил что-то, и это что-то причиняло ему боль, а он не понимал, что свободен, что ему нужно только это отпустить. Так я ему об этом сказала. И вдруг на долю секунды смогла увидеть, где он. Это был не сон, я четко увидела противную комнатку с грязным ковром, и понимала, что парню нужно принять душ, и чувствовала, как к его ступням прилипают стельки, потому что он был без носков… Это было совсем не похоже на сон…
– Нет?
– Нет. Сны… в снах все большие, очень большие… я тоже большая, двигаюсь, плыву среди других…
Ховер с воем двинулся в горку по бетонной рампе, за которой был выезд на трассу между штатами, и Тернер выдохнул, только тут сообразив, что уже с минуту задерживает дыхание.
– Что за другие?
– Яркие. – Снова молчание. – Не люди…
– Ты много времени проводишь в киберпространстве, Энджи? Я хочу сказать, надолго подключаешься к деке?
– Нет. Только когда делаю домашние задания. Отец сказал, что мне это вредно.
– А о снах он что-нибудь говорил?
– Только то, что они становятся все реальнее. Но я никогда не рассказывала ему о тех, других…
– Хочешь поделиться? Вдруг это поможет мне сообразить, что нам теперь делать.
– Некоторые из них рассказывают мне всякое. Разные истории. Когда-то там не было ничего, ничего, что существовало бы само по себе, были только базы данных и люди, копавшиеся в них. Потом что-то случилось, и Оно… Оно познало себя. Это уже совсем другая история – о девушке с зеркальными глазами и о мужчине, который боялся кого-нибудь любить. Что-то, что он сделал, помогло Целому познать себя… А потом Оно как будто распалось на различные части себя самого, и мне кажется, те – яркие, другие – и есть эти части. Но об этом очень сложно рассказывать, потому что сами они говорят об этом не совсем словами.
У Тернера по спине побежали мурашки. Что-то всплывало, возвращалось к нему из подводного города – досье Митчелла. Волна жгучего стыда в коридоре, облупившаяся грязно-кремовая краска, Кембридж, общежитие университета…
– Где ты родилась, Энджи?
– В Англии. Потом папа стал работать на «Маас», и мы переехали. Сначала в Женеву.
Где-то посреди Виргинии Тернер свернул на обочину из гравия, потом съехал на заросшее пастбище. За ховером потянулся клубящийся хвост пыли. Лето, все высохло. Тернер завел ховер поглубже в ельник. Турбина заглохла, машина грузно осела, выдавливая воздух из-под юбки.
– Теперь можно и поесть, – сказал он, перегнувшись на заднее сиденье за холщовым мешком Салли.
Выпутавшись из пристежных ремней, Энджи расстегнула молнию черной кофты. Под кофтой на ней было что-то белое и облегающее, квадратный вырез открыл по-детски гладкое, загорелое тело. Она взяла у него мешок и стала разворачивать приготовленные Салли бутерброды.
– А что не так с твоим братом? – спросила она, протягивая ему половину бутерброда.
– В смысле?
– Ну, что-то, наверно, не так… Салли сказала, он все время пьет. Он несчастлив?
– Не знаю, – ответил Тернер, поводя плечами и массируя шею, расслабляя мышцы. – Я хочу сказать – наверно, да, не очень счастлив, только я не знаю почему. Бывает же, что люди иногда просто подвисают.
– Ты имеешь в виду: когда у них нет компаний, которые бы о них заботились? – Она принялась за еду.
Тернер поднял на нее глаза:
– Шутишь?
Она кивнула с полным ртом. Проглотила.
– Немножко. Я знаю, что есть много людей, которые не работают на «Маас». Никогда не работали и никогда не станут. Ты – один из них, твой брат – другой. Но я спросила всерьез. Знаешь, мне понравился Руди. Но просто он кажется совсем…
– Конченым? – договорил он за нее, все еще держа бутерброд в руке. – Увязшим? А дело, думаю, в том, что некоторым людям нужно иногда сделать скачок, и если они этого не делают, то увязают по уши – навсегда… А Руди никогда и не пытался соскочить.
– Это как мой отец, когда хотел вытащить меня из «Мааса»? Это скачок?
– Нет. Соскакиваешь ты или нет, каждый решает сам за себя. Просто нужно понять, что где-то тебя ожидает нечто лучшее… – Он помедлил, внезапно почувствовав, что смешон, и откусил от бутерброда.
– Так решил ты?
Он кивнул, задумавшись – а так ли это?
– Значит, ты уехал, а Руди остался.
– Он всегда был умен, даже талантлив. До сих пор такой. Наполучал целую кучу дипломов – и все по Сети. В двадцать лет защитил докторскую по биотехнологиям в Тьюлейне, потом еще какие-то диссертации. И никуда не пытался устроиться, ни заявлений не рассылал, ничего. К нам сюда являлись агенты чуть ли не со всего света, а он нес им невесть что, нарывался на ссоры… По-моему, он считал, что сможет придумывать что-то сам по себе. Вроде этих его колпаков на собаках. Сдается, у него есть парочка оригинальных патентов, но… Как бы там ни было, он остался дома. Занялся торговлей, стал собирать на заказ железо, причем был одним из самых крутых в этом штате. Потом заболела наша мать. Она болела очень долго, а я был далеко…
– И где ты был? – Девушка открыла термос, и по кабине разнесся запах кофе.
– Так далеко, как только смог забраться, – ответил он, удивившись злости в собственном голосе.
Она передала ему пластмассовую кружку, до краев наполненную горячим черным кофе.
– А ты? Ты говорила, что никогда не знала матери?
– Не знала. Они расстались, когда я была совсем маленькой. Она отказывалась соблюдать брачный контракт, если он не поделится с ней «маасовскими» акциями, которые ему причитались. Так, во всяком случае, он говорит.
– А что он за человек? – Он глотнул кофе, потом передал кружку Энджи.
Она взглянула на него поверх ободка красной пластмассовой кружки, вокруг глаз – косметика, наложенная Салли.
– Это ты мне расскажи, – бросила она. – Или лучше спроси об этом через двадцать лет. Мне семнадцать, откуда мне, черт побери, это знать?
Тернер рассмеялся:
– Начинаешь чувствовать себя немного лучше?
– Пожалуй, да. Учитывая обстоятельства.
И внезапно он осознал, что рядом с ним женщина, ощутил то, чего не замечал раньше, и его руки нервно потянулись к рычагам управления.
– Хорошо. Нам предстоит еще долгий путь…
Этой ночью они спали в ховере, в Южной Пенсильвании, припарковавшись за ржавой стальной решеткой, на которой когда-то висел экран кинотеатра для автомобилистов. Тернер расстелил парку на бронированном полу под длинным горбом турбины. Энджи допивала остатки кофе, теперь уже остывшего, сидя в квадратном отверстии люка над пассажирским сиденьем и глядя, как над полем, заросшем жухлой травой, пульсируют светлячки.
