Поэтому я говорю:
– Знаешь, Кэссиди, если ты обладаешь такими энциклопедическими знаниями обо мне и моих отношениях, значит, тебе известно, что мне нет надобности рвать с ней. Она сама это сделает, когда будет готова. Она устанет от меня, как устала ты.
– Неужели ты не понимаешь? Эта девочка любит тебя. Она не порвет с тобой, во всяком случае, пока не случится нечто действительно плохое.
– Ой, да ладно тебе. Конечно, я ей нравлюсь, но она не любит меня.
– Ты в своем репертуаре. Я не знаю, что произошло, но по какой-то причине ты отказываешься верить, что кто-то может любить тебя. Твоя мама, твоя сестра. Я. Если ты не веришь, что тебя любят, как же ты сможешь отбросить маску «О, все так сказочно», которой ты постоянно прикрываешься, и решиться на длительные отношения?
– Это не маска. И, кстати, твоя любовь была совершенно очевидна, если судить по той легкости, с которой ты отшила меня.
– Думаешь, мне было легко? Думаешь, я не плакала? Я и сейчас иногда плачу. Но мне нужно было жить дальше, да и тебе тоже. И Эйми. Мне тяжело смотреть на все это потому, что ты стал для нее целым миром. Она не видит жизни без тебя. Только я не могу представить, как вы движетесь в одном направлении. А ты можешь?
– Ага. Могу. Фактически мы вместе движемся в Сент-Луис после получения аттестатов. – Ладно, согласен, мой ответ был рефлекторным, но я не собираюсь оставаться здесь и позволять Кэссиди предсказывать мне мое будущее. – У нас все решено. Там живет ее сестра, и она уже ищет для нас жилье. Мы оба собираемся найти работу и поступить в колледж. Я только что подал Бобу заявление об увольнении, отработаю две недели и уйду. Она берет меня за руку.
– Неужели ты серьезно?
– А ты подожди, и сама увидишь. – Я выдергиваю руку и открываю дверцу машины. – Передай Рикки и Маркусу, что меня тошнит от них. Увидимся в школе.
Сейчас только полдень, а Холли вырядилась в шелковую золотистую блузку, черные брюки-гаучо и босоножки с ремешками, которые обвивают ей щиколотки. Можно подумать, что она собралась в ресторан со своими распальцованными подружками, а не встречает своего непредсказуемого братца-отщепенца. Но, думаю, так как мы редко с ней видимся, ей захотелось превратить нашу встречу в событие.
Мы выходим на террасу. Может, Холли решила, если мы останемся внутри, я опять что-нибудь подожгу? На столе стоит блюдо с фруктами и графин с холодным чаем, который, естественно, не представляет для меня интереса, потому что у меня с собой большая бутылка «7Up».
Мы садимся за стол, и она спрашивает:
– Как тебе наш ландшафтный дизайн? – и не дожидается ответа. – В начале у нас были страшные проблемы с людьми, которых мы наняли, но потом, видишь ли, я четко разъяснила, чего хочу от них и к какому сроку все должно быть сделано, и предупредила, что если мне не понравится, я найму других. Они ворчали, но делали. Мне кажется, получилось великолепно.
– Просто фантастика, – насмешливо говорю я. Я уверен, что она оттягивает разговор об отце, но я не в том настроении, чтобы тратить время на светскую болтовню.
Однако она не унимается.
– Кевин хотел, чтобы посадили яблоню, но я заняла твердую позицию и сказала ему, что это непрактично. Кроме того, мне вообще не нравится, как выглядят яблони.
– Угу, – произношу я, оглядывая сад. – Яблони не в тренде. А теперь, как я сказал тебе по телефону, я хотел бы поговорить об отце.
Мгновенно, словно ее, как телевизор, переключили пультом, она превращается из гостеприимной хозяйки в штанах-гаучо в старшую сестру.
– Ох, Саттер, не понимаю, зачем тебе ворошить это осиное гнездо.
– Осиное гнездо? Ладно тебе, Холли, отец – это не осиное гнездо. Он был отличным парнем. Помнишь, как он в палатке на заднем дворе рассказывал нам сказки?
– Он их рассказывал, в основном, тебе. А я к тому времени уже выросла из сказок в вонючей старой палатке.
– Ну, а помнишь те каникулы, когда мы поехали в Мексику? Папа немного говорил по-испански, и он заставлял нас подходить к людям и задавать вопросы типа «Как найти музей пряжек для ремней?» или «Почему в мороженом нет артишоков?». Весело было. И мы привезли оттуда классных мексиканских марионеток.
– Те вопросы смущали и ставили людей в тупик.
– Разве? Людям они казались забавными. Мы им нравились.
– Им нравился ты, потому что ты был маленьким и миленьким.
– Но мужчинам нравилась ты. Местные мачо воспринимали тебя как маленькую горячую мучачу.
Она улыбается.
– Думаешь?
– Знаю. Я видел, как они смотрели тебе вслед. – Я не считаю нужным упоминать, что одним из этих «мачо» был тощий коротышка лет пятидесяти, и зубов у него было меньше, чем шрамов от юношеских угрей. Но я знаю, что у Холли все же сохранились теплые воспоминания об отце. И я должен вытащить их из нее.
– У папы было одно потрясающее качество, – говорю я. – Для него не существовало незнакомых людей.
– Это точно. – Холли отпивает холодного чая. – Он умел заводить знакомства. Возможно, это были не самые подходящие личности, но умел делать так, что с ним люди становились лучше. Пусть и ненадолго. – Неожиданно ее лицо становится мечтательным. – Помню, когда я была маленькой, еще до твоего рождения, мы с ним играли в «Кошелек или жизнь». Мы играли только вдвоем. Я была одета, как принцесса, в длинное, серебристое платье с блестками, на голове диадема. Папа сказал мне, что я самая красивая девочка на свете. Он сказал, что я на целый вечер становлюсь самой настоящей принцессой и теперь могу делать все, что захочу, и любое мое желание исполнится.
– Да, папа был таким, – говорю я. – Он мог быть волшебником.
– Мне казалось, что он знает всех там, куда мы приходили, он заговаривал с чужими детьми на улице, и рядом с ним я действительно чувствовала себя особенной. Я думала: «Я принцесса, а мой папа – король Америки». Один раз мы сидели под деревом и ели конфеты – он очень любил батончики «Миндальная радость», – и он рассказывал мне, что чудовища в Хэллоуин нас не достанут, потому что мы окружены волшебной аурой, которая превращает их в пыль, стоит им к ней прикоснуться.
– Точно! Он и мне это рассказывал.
– А потом я рассказала ему мое самое заветное желание. Я хотела, чтобы однажды мы все вместе поселились в огромном белом замке. Я ему в деталях расписала замок: плющ на стенах, золотая мебель с красной бархатной обивкой, русские борзые. Или какие-то другие собаки, но обязательно большие. И знаешь, что он мне на это сказал?
– Что?
– Он сказал: «Ты же принцесса, а желания принцессы всегда сбываются».
– В этом весь папа. Позитивный взгляд на мир. Но неужели ты и в самом деле рассчитывала получить большой белый замок, а?
– Какое-то время, понятно, рассчитывала. – Мечтательная улыбка исчезла. – Потом я хотела лишь, чтобы мы просто жили вместе. Мне бы и этого хватило.
– Да, мне тоже. – Неожиданно я ощутил небывалую близость с Холли.
– Вот поэтому, Саттер, мне никогда не хотелось разговаривать с тобой о нем. Не потому, что он жестоко разрушил наши надежды, а потому, что я не хочу, чтобы ты становился таким, как он.
– Но, может, он не виноват в том, что не смог сдержать обещание? Ведь орала и ругалась-то мама, и это она его выгнала.
Холли морщится – она всегда так делает, когда считает, что я сказал глупость.
– Между прочим, он давал ей немало поводов, чтобы орать и ругаться. Ты был слишком мал, чтобы понять, что происходит, но мне она многое доверяла. В те времена мы с ней были почти как сестры. Она рассказала мне, как однажды подошла к его машине – припаркованной прямо перед нашим крыльцом – и увидела его на соседке, которая жила через два дома. Вот таким он был, и для меня этого достаточно.
Близость, возникшая было между нами, улетучивается.
Я говорю:
– Откуда ты знаешь, что это правда? Наверняка он стал таким из-за нее. Она поливает его грязью при любой возможности. Ее послушать, получается, что он Усама бен Ладен или еще какой-нибудь злодей. Поэтому мне бы очень хотелось узнать, что он может сказать по этому поводу.
– Зачем? Чтобы он врал тебе, как врал маме? Как врал нам? Помнишь, когда он уезжал от нас, он усадил нас на террасе и сказал, чтобы мы не переживали, что он будет жить на другом конце городе и мы сможем звонить ему в любое время, если он нам понадобится? Ну, и где он?
– Именно это я и хочу знать.
– Мое мнение…
– Я знаю твое мнение. Но вот мое мнение: настало время, чтобы я нашел его. Я хочу поговорить с ним по-настоящему. Человек хочет общаться со своим отцом, а не с отчимом-роботом. Я пытался выяснить у мамы, где он, но она в ответ несет какую-то ересь. У меня с ней не такие отношения, как у тебя. Она считает тебя своим главным достижением.
– Ты шутишь? Она тебя считает своим золотым мальчиком.
– Золотым мальчиком? Да она перестала так думать с тех пор, как мне исполнилось шесть. Теперь я скорее сломанная игрушка или нечто, что она спешит сбыть на гаражной распродаже. Вот поэтому-то я и здесь. Мне нужно, чтобы ты поговорила с ней и узнала, где папа. Ведь вы с ней близки. Она расскажет тебе.
