– Ты весь в своего отца, – говорит он. – У тебя безупречный вкус в выборе дамы.
Интересно, где и с какими дамами он развил свой безупречный вкус. Наверняка он имеет в виду не маму.
Оказывается, он уже договорился о встрече со своей подругой в заведении под названием «У Ларри». Он думал, будто я приезжаю в следующие выходные. В иной ситуации я списал бы все на свою ошибку, но сейчас я уверен, что мы договаривались на сегодня. Но что толку спорить? Мы здесь, и он счастлив, что мы присоединимся к нему и его девушке.
Он считает, что нам лучше ехать на двух машинах, поэтому мы с Эйми загружаемся в мою «Митсубиси», а он садится в свой старый, потрепанный «Вагонеер». Настроение шикарное. Только меня не покидают опасения, что будет немного сложно – в присутствии его подруги – обсуждать тему их с мамой развода.
– Еще глоток виски, доктор? – спрашивает Эйми, когда мы трогаемся с места.
– И как можно скорее, – отвечаю я.
«У Ларри» – это и коптильня, и бар в десяти минутах от дуплекса. Внешне заведение похоже на сарай, но, как говорится, лучшие ребрышки подают в худших местах. Папа, судя по всему, здесь завсегдатай. В баре сейчас человек пятнадцать, и все они, кажется, знают его. Они в восторге от знакомства с его сыном. А техасским женщинам, как выясняется, очень нравиться щипать тебя за щеку.
Но его даму наше присутствие совсем не радует. Она выходит из туалета как раз в тот момент, когда мы заканчиваем собирать богатый урожай добрых пожеланий от посетителей, и возмущенно заявляет, что она тут уже полчаса и ее тошнит от того, как он к ней относится. Кто-то может подумать, что сейчас атмосфера накалится, но я-то знаю, что ничего подобного не случится. Отец просто включает свою широченную улыбку и говорит ей, что его задержали гости.
– Познакомься с моим сыном, вот этим потрясающим парнем, Саттером Кили. – Он театральным жестом указывает на меня. – Саттер, познакомься, это миссис Гейтс.
Миссис Гейтс мгновенно преображается, ее лицо сияет.
– Твой сын? А почему ты не сказал мне, что он должен приехать?
Она делает шаг ко мне, небрежно обнимает меня и чмокает в щеку. Кажется, что она уже немного датая. Вполне возможно, думаю я, что она мне понравится.
Конечно, она не самая красивая на свете сорокапятилетняя тетка, но она весьма своеобразна: восхитительные накладные ресницы, кило теней на веках, все дополнено жирной подводкой, и венчает всю эту прелесть типично техасская объемная прическа. Правда, картину портит неровный пробор, который тянется между отросшими седыми корнями и поэтому сильно выделяется на фоне выкрашенных в черный волос. У нее фигура, как у статуэтки, она невысокая, но в молодости вполне могла бы потягаться с мисс Вселенной. Только сейчас эта ожившая статуэтка превращается в изначальный кусок мрамора. Становится крепкой, солидной. Я бы не хотел врезаться в такую на своей «Митсубиси».
Мы садимся за круглый стол рядом с задней стенкой, и отец заказывает барбекю и пару кувшинов пива. Еда великолепная, порции огромные, и много соуса, остро-сладкого, такого, как я люблю. Но самое главное, что никто, кажется, не возражает против того, что мы с Эйми тоже пьем пиво. Оно ледяное, как Рождественское утро – наконец-то мы с отцом вместе пьем пиво!
Он откидывается на спинку стула, закуривает сигарету и принимается травить анекдоты и всякие истории. Смеются все, в том числе и хиппи, одетые в древнем стиле «кантри-энд-вестерн», за соседним столиком. Больше всего мне нравится история о том, как в те времена, когда у них с мамой все было хорошо, мы ездили на какое-то маленькое озеро. На небольшом пляже был пирс, горка, парочка мостков и спасатель. Папа сначала пытался научить меня плавать, но потом решил выпендриться и показать всем, как он умеет нырять. Он велел мне сидеть на месте и никуда не рыпаться. Я, естественно, был в своем репертуаре: как только он повернулся ко мне спиной, я усвистел на поиски развлечений.
В общем папа совершил свой показательный прыжок и вернулся, но меня не нашел. Он тут же впал с панику, решив, что его ненаглядный мальчик свалился с пирса и утонул. Он ринулся к спасателю, но тот лишь побродил по мелководью с зажатым в зубах свистком и с дурацким тропическим шлемом на голове.
Это умора – то, как папа рассказывает все это. Он рассказывает в лицах, даже встает и изображает сначала идиота-спасателя, как тот прилагает героические усилия, потом меня, как я появляюсь, с невинным видом завязывая тесемки своих плавок после посещения передвижного туалета. Все просто умирают от хохота, все, кроме миссис Гейтс.
Она расчувствовалась, в ее глазах стоят слезы, кончик одной накладной ресницы отклеился и болтается. У нее на подбородке засыхает огромная капля соуса, но никто не скажет ей вытереть ее, и она бормочет:
– У тебя змчательные дети. Чесслово, змчательные. – Очевидно, она считает, что Эйми моя сестра.
Я же счастлив до безумия, потому что я отлично помню тот случай. Только папа не рассказывает самое интересное – то, как он схватил меня, прижал к себе и стал говорить, чтобы я больше никогда не убегал, потому что я мог утонуть, и что бы он тогда делал без своего чудесного сыночка? С тех пор я ношу это воспоминание с собой, как счастливую монетку.
Потом следуют и другие истории из прошлого, и все они образны и теплы, как Тихий океан. Когда я напоминаю отцу, как он летними вечерами на заднем дворе любил слушать песни Джимми Баффетта, его улыбка становится тоскующей.
– Да, Саттер, прекрасное было время, – говорит он, и я спрашиваю себя, а не звучат ли в его голосе слабые нотки сожаления. Однако его улыбка опять становится сияющей. – А знаешь что? Здесь в музыкальном автомате тоже есть Джимми Баффетт. Мы можем прослушать весь CD.
Запустив музыкальный автомат, он возвращается к столу и тянет руки к миссис Гейтс.
– Ты надела свои танцевальные туфельки? – говорит он, лукаво глядя на нее, и миссис Гейтс отвечает:
– А как же, приятель?
– Давай, Саттер, – говорит мне отец. – Посмотрим, получится ли у вас с Эйми перетанцевать нас, старичков.
Сейчас, когда звучит правильная музыка, со мной мало кто может сравниться, но папа и миссис Гейтс танцуют техасский свинг, который совсем не в ритме звучащей музыки и совсем не мой конек. Но меня это не останавливает ни на секунду. Я готов танцевать под что угодно.
И, как это ни удивительно, Эйми тоже. Кто эта девчонка, думаю я. Куда делась та, которую на балу мне пришлось силой тащить на танцпол? Похоже, только то, что я серьезно отнесся к ее предложению найти моего отца, подстегнуло ее самооценку до небывалых высот.
И вот мы вчетвером танцуем на крохотном пятачке. Мы с Эйми подпрыгиваем и дергаемся, демонстрируя плохую координацию, а папа и миссис Гейтс кружатся, как шестеренки в часах. Миссис Гейтс совсем бухая, однако это ей не мешает.
Сжалившись над нами, они решают дать нам урок. На следующую мелодию мы меняемся партнерами, и Эйми в паре с отцом начинает крутиться так, будто она только что вернулась с «Гранд ол опри»[44]. Я же едва не бросаю миссис Гейтс на колени какому-то чуваку с ременной пряжкой величиной с сырное блюдо. Миссис Гейтс это не смущает.
– Ты змчательно танцуш, – говорит она мне. – Змчательно.
Звучит медленная мелодия, и миссис Гейтс прижимает меня к своей внушительной груди и сует руки в задние карманы моих джинсов. Отец тоже прижимает к себе Эйми и плавно ведет ее по границе танцпола. Мы с ней обмениваемся озадаченными улыбками, но я точно знаю, что мой отец ей нравится.
Я обещаю себе, что не буду спрашивать у отца, что произошло между ним и мамой. Гораздо лучше отдаться на волю ласкового бриза и посмотреть, куда он тебя принесет. Не надо торопить события. Сегодня день воссоединения, а не разгадывания тайн.
Но когда мы возвращаемся за стол, чтобы освежиться пивом, Эйми набирается смелости и задает вопрос, который выворачивает всю нашу вечеринку наизнанку. Ее нельзя винить за то, что случилось потом. Вопрос, который она задала, был вполне разумным. Она не могла знать, что, сидя в уютном заведении Ларри, она поджигает запал у шутихи.
– Мистер Кили, – говорит она, разрумянившись от своих героических подвигов на танцполе, – а чем вы занимались с тех пор, как уехали из Оклахомы?
Видите? Абсолютно невинный вопрос задан из благих намерений.
Отец начинает немного расплывчато.
– Много путешествовал, – говорит он. – Везде побывал. Наверное, я всегда был неугомонным. – Затем в его глазах появляется блеск, и становится ясно, что у него всплыли приятные воспоминания. – Одним из моих любимых мест был Ки-Уэст, Флорида. Ох, ребята, вы бы видели, какие там закаты! Как будто огромный шар мороженого, облитого сливочным маслом со жженым сахаром, плавает в клубничной мякоти и медленно тает в океан. Тогда время текло по-другому, медленнее, что ли, спокойнее. Останься я там, я бы сейчас был лет на пять моложе. – Он смеется, но мне кажется, что он сам верит в это.
