Ознакомительная версия.
«Зачем ты это разворошила? Это даже не опавшие листья, это листья, ставшие перегноем, они дали жизнь новой, молодой листве. Нужно ли ее срывать? Позволь листьям жить, производить кислород, позволь жить себе». «Не знаю зачем. Мне не хватает кислорода. Видимо, мне очень хочется найти подтверждение тому, что он не был нацистом. Я не знаю, как тебе это объяснить…»
«Да я, наверное, понимаю. Мы не чувствуем себя наполненными, цельными, пока не узнаем, каким было наше прошлое. Под нашим, я имею в виду нацию, думаю, что ты тоже это имеешь в виду. Это незнание, сомнения, опасения тебя раскачивают. Но так же что-то раскачивает часы, историю, время. Вся наша жизнь – раскачивание, ведь правда?» «Знаешь, я больше о себе узнала, когда начала вот так раскачиваться, чем когда замирала в ожидании правды и жизни». «Птицы или бабочки тоже узнают о себе больше, когда начинают летать, потому что это их естественное свойство, которого они лишены, пока не подрастут. Так и с нами». «Стоит начать летать?» «Ты уже начала, не так ли?»
«Начала, спасибо». «Знаешь, у меня тоже своеобразная история с дедом. Мне, можно сказать, повезло. Дед как раз работал в немецком подполье. Ну, то есть так считалось». «То есть?» «Ты знаешь что-то о движении “Дети свинга”?» «Конечно. И о «Белой розе» [10] тоже. Судя по твоей фамилии, твой дед…» «Судя по моей фамилии – да. Но на самом деле дед принадлежал к свингюгендам. [11] Я всегда им гордился. Странные ощущения, он словно лишил меня бремени общенемецкой вины перед другими, но обострил мою вину перед немцами. Потому что он был предателем нации, ведь так? Никто об этом открыто не заявлял, но я чувствовал это. Потом меня стали подкалывать тем, что вся работа деда – это было несерьезно, какой-то протест танцульками. В отличие от «Белой розы» или «пиратов».
Хотя его несколько раз арестовывали, и я об этом рассказывал, потому что мне об этом рассказывал дед. Но дед остался жив, одно это уже было подозрительным, в то время герои в живых не оставались, если это был подлинный героизм. Ну, и фамилия, ведь сначала вспоминаешь Вилли Графа, а он настоящий герой, в отличие от как бы ненастоящего Графа. Моего деда. Впервые я почувствовал это в Баварии, когда приехал в Мюнхен на школьную экскурсию. Они услышали мою фамилию и, конечно, настаивали на том, чтобы отвести меня на улицу Графа, а я говорил, что я не тот Граф, чувство было мерзкое. Будто я присвоил чужую фамилию. Дед – ненастоящий герой, дед – ненастоящий Граф. Так каким должен быть я, его внук? Я сам поверил в свою ненастоящесть». «И что ты делал? Все время просил, чтобы тебя ущипнули?»
«Нет, начал набираться знаний о самозванцах, буквально повелся на них». «Ты имеешь в виду тех, кто выдает себя за кого-то другого?» «Угу. Псевдоцари, псевдопророки, псевдогерои и всякое такое. Каждый раз открывал для себя что-то новенькое». «Например?» «Знаешь, это интересная тема, больше всего информации я нарыл о псевдоцарях Персии, России, Великобритании, Франции и Португалии. Из немцев меня заинтересовал только Тиль Колуп – псевдоимператор Фридрих II Штауфен. Яркий немецкий представитель из числа псевдоличностей. Наш народ либо недоверчив, либо лишен фантазии». «Чего не скажешь, вспоминая Гитлера или, например, братьев Гримм». «Угу. Знаешь, сначала я решил, что если бы реальные цари были более аскетичны и не злоупотребляли внебрачными связями, псевдоцарей было бы меньше. Игривые французы, неугомонные португальцы и славяне, не признающие светских и церковных законов, только и придумывают, как все это обойти.
Но потом понял, что полового чистоплюйства было бы маловато. Всегда имел место протест. Он и рождал своих героев. А еще интриганство, которое лепило героя из любого, иногда используя этого человека втемную. Ну, кроме того, высокая детская смертность и братоубийство. Никогда не можешь быть уверенным в том, действительно ли этот ребенок умер от чахотки или, чтобы спасти его от интриг, был похоронен кто-то из слуг. Недаром ведь человечество верит в воскресение Христово». «Но ты ведь понимал, что дед твой не был псевдогероем и не носил чужое имя?» «Да, понимал. Но все равно считал, многократно убеждая себя в обратном, что если дед выжил, настоящим героем он не был…»
«Знаешь, Марат, проект которого я тебе принесла сегодня, тоже об этом говорил». «О ненастоящих героях?» «Не совсем, но о чем-то очень созвучном». «Расскажешь?»
«Марат говорил о том, что в условиях постоянной оккупации Украины, поглощения ее другими империями и использования только в качестве дополнительной территории, выживали только трусы, предатели и приспособленцы. Героев убивали. Смелых уничтожали. Громкоголосых клеймили. Принципиальных арестовывали, мордовали, казнили. Выживали слабые духом. Марат говорил, что трудно осознавать себя потомком слабых духом. Поэтому Украине трудно отстаивать свою позицию в той же объединенной Европе». «Разумно. Вижу, ты там не только пила, ломала руки, подбирала ведьмовские ножницы и искупала вину нации. Ты еще слушала». «Ну да. И внимательно. Знаешь, это пафосно звучит, но я открыла для себя другой мир. В чем-то страшный и непонятный, в чем-то прекрасный и непостижимый. Одновременно родной и чужой. Неизвестно, что больше привлекает, а что больше отпугивает. Со мной говорили не только люди. Со мной говорила одна старая хата на Житомирщине. Со мной говорил Киев. Со мной молчали деревья Бабьего Яра, я дышала калиной у Креста, установленного в честь украинского освободительного движения».
«Я бы с тобой тоже говорил, если бы был Киевом», – сказал Райнер, и я снова увидела свой облик в его глазах. Он коснулся моей руки. «Мы сможем еще увидеться? Я давно ни с кем не разговаривал настолько откровенно. Видимо, откровенность чувствует другую откровенность лучше, чем сами люди. Увидимся?» «Обязательно». Я оставила Райнеру Графу все свои координаты и свое отражение в его глазах. А еще вдруг поняла, что не хочу и не хотела ничего писать Аркадию.
Дома я решила набрать Ханну, она долго не брала трубку и только позже сама мне перезвонила. «Ты что так долго? Я уже собиралась снова отключить телефон». «Ты вернулась! Наконец-то. Манфред прекратит меня преследовать?» «Он тебя преследует?» «Ну, не буквально. Но трижды звонил. А еще звонила его безумная жена». «Бриг? Что она от тебя хотела?» «Узнать, что от меня хочет он. Бедная девочка совсем ему не доверяет». «Она думает, что ты беременна от него?» «Она не знала о моей беременности, хотя он знал, но не сказал ей ничего. Я сама затронула эту тему, теперь жалею, я убеждала ее, что ребенок уж никак не от Манфреда, но она, конечно же, мне не поверила. Хорошо, что ты вернулась, поможешь мне покончить с этим кавардаком. Ну а ты как съездила?»
«Ты не хочешь ко мне прийти?» «Хочу, но не сейчас. Я на проплаченных и недешевых курсах. “Как воспитывать детей в семьях, где родители принадлежат к разным расам и верованям”». «Ханна, но ты даже не знаешь, от турка у тебя ребенок или нет? И ты будешь воспитывать ребенка сама, по крайней мере, поначалу, или ты надеешься на появление турецкого папаши? Я это вот к чему, зачем ты записалась на эти курсы?» «Здесь очень интересно. Тебе бы тоже понравилось, такая неоднородная среда. Именно здесь – настоящий Берлин. Может, подойдешь в нашу кофейню? Мы с девчонками всегда пьем кофе после окончания курсов». «В другой раз. Так тебя ждать?» «Да. Ты привезла из Украины чего-нибудь вкусненького?» «Конфеты, икру с микробами, водку и маковый рулет». «Вкуснятинка. Скоро буду».
Неугомонная Ханна. Телефон я снова выключила и загрузила свою почтовую программу. Черные войска непрочитанных писем. Среди прочих – письмо Марата. Я открыла его. Марат интересовался, как я добралась домой и как моя рука. Не очень беспокоит? Я ответила, что рука в порядке благодаря контрабандной наркоте, которую он мне подсунул и которую не нашли наши таможенники, с его документами все обстоит еще лучше, я сообщила всю необходимую информацию и регистрационный номер, а еще попросила немного рассказать о его семье, потому что мы говорили больше о моей, а теперь мне хочется больше узнать о Маратовой. И передала всем привет, не выделяя Аркадия. Райнер – чудотворец. Несколько часов назад я бы обязательно написала Аркадию отдельное письмо и раскрутилась бы пружина абсурда.
Остальные письма интереса не представляли и касались работы. Кроме одного. Это было письмо от Боно.
«Марта, привет. Мне передали, что ты ищешь письма деда. Тут такое дело, письмо я продал на аукционе. Даже не предсталял себе, что его кто-то может купить, но его купили за бешеные бабки. Хватило на открытие и оформление клуба. Хотя такую сумму я выручил, видимо, не за письмо, а за оригинал психоделических нот, которые продавал вместе с письмом. Ты бы слышала эту музыку! Но приятели говорят, что покупатели любят ноты с легендами. Поэтому, если тебе не нужны другие его письма – перебрось мне, мать сказала, что все остальные письма у тебя. У вас дела пошли лучше, а клуб сжирает много бабла. Спасибо, посвящу тебе одну из композиций».
Ознакомительная версия.
