– Спой что-нибудь веселое, папа, спой что-нибудь смешное…
Но голос все звучал, как будто отец его не слышал, и Кики резко выпрямился, разбуженный внезапной тревогой; оказалось, что он сидит в тесной гостиной дома номер 44 по Уортон-стрит, а над головой у него действительно поет Луи-Матюрен – поет, хотя ни разу не пел все эти долгие томительные месяцы.
Было в этом что-то странное, душераздирающее, как будто в притихшем доме зазвучал ангельский голос. Кики тихонько поднялся наверх и присел на корточки у двери. Звуки не смолкали – дивные, чистые, сильные, такие, какими были всегда; можно было подумать, что отец встал, как бывало, запрокинул голову, сцепил руки за спиной. Кики повернул ручку и вошел в комнату. Луи-Матюрен сидел в постели, обратив взгляд к открытому окну. Когда сын вошел, он не повернул головы, он пел, ничего не слыша. Пел «Орешник», любимую мелодию Луизы. Кики пересек комнату, приблизился к постели и встал рядом с ней на колени. Луи-Матюрен умолк на секунду, опустил взгляд на сына, улыбнулся.
Был он очень бледен, глаза казались огромными. Серый халат лежал на плечах, будто плащ. Влажные кудри облепили лоб.
– Es stehet ein Nussbaum vor dem Haus[59], – прошептал он, и шепот перешел в бормотание, а бормотание стало песней, и в песне в полную силу звучали хвала, благословение и молитва. То было последнее приношение Богу, существование которого он всегда отрицал, последний дар миру, в котором он так ничего и не добился.
Голос делался все громче и сильнее, а время ускоряло ход, и казалось, сейчас раздастся победный клич, вопль восторга.
А потом голос вновь упал до шепота, дрогнул и стих. Песня прервалась – навсегда.
Луи-Матюрен умер на руках у Кики.
У них было единственное желание – как можно скорее уехать из дома 44 по Уортон-стрит. Ничто больше не держало их в Пентонвиле, жалкие потуги вести коммерцию остались в прошлом. После похорон они сидели в маленькой гостиной, с натянутыми нервами, с сухими глазами, одетые в черное, и обсуждали свое ближайшее будущее.
Здесь же, разумеется, был и Джордж Кларк, уместно хмурый, а кроме того, напыщенный чуть более обычного: он сознавал, что именно от него, как главы семейства, Эллен ждет дельных советов. И действительно, кто еще даст ей совет? Племянник Кики еще совсем мальчишка, хотя ему и исполнилось двадцать два года.
Вид у него до смешного юный – куда уж взваливать семейное бремя на эти хрупкие плечи. Джордж сильно сомневался, что из племянника когда-нибудь выйдет хоть что-то путное. Слишком уж он не от мира сего. Впрочем, Джорджа ждала неожиданность – оказалось, Кики вовсе не так уж робок и неискушен. По ходу беседы говорил в основном он, а не Эллен. Именно Кики сказал, что договор на аренду дома нужно расторгнуть незамедлительно. Именно Кики сказал, что Изабелле нужно провести еще хотя бы год в школе, а потом, возможно, искать должность гувернантки. Именно Кики сказал, что не намерен оставаться в Лондоне и ждать работы в качестве химика-аналитика: он едет в Париж учиться живописи.
– Любезный мой, – сухим тоном проговорил его дядюшка, – я не отрицаю, некоторые способности к рисованию у тебя есть. Время от времени тебе весьма удаются наши портреты. Но заниматься этим профессионально – совсем другое дело. Пройдут годы, прежде чем ты сможешь хоть что-то зарабатывать.
– Ничего не могу поделать, – отозвался Кики, вздернув подбородок. – Это единственное, что я умею и что мне нравится. Будь у меня голос посильнее, я занялся бы пением, но нет – значит нет. И даже если придется голодать на задворках, я намерен изучать в Париже свое ремесло в самой лучшей мастерской.
– А что, позволь спросить, будет делать твоя мать?
– Мама тоже поедет в Париж, мы будем жить вместе. Там осталась старая папина квартира в Пуасоньере. Весной, во время последней поездки, он не смог сдать ее внаем. Маминого дохода нам на жизнь хватит, а я, как только заработаю хоть су, разумеется, тоже буду вносить свою долю.
– Эллен, ты одобряешь эту идею? – осведомился Джордж.
– Я просто не вижу иного выхода, – сказала Эллен; во вдовьем трауре она казалась даже угловатее и изможденнее обычного. – На собственный счет Кики абсолютно прав. К занятиям химией он совершенно не приспособлен – хотя мы с бедным Луи вложили в него столько терпения и средств. Рисует он неплохо, это мы все знаем, и при должном прилежании, возможно, преуспеет. Одного я его в Париж ни за что не отпущу, а кроме того, Джордж, там, как тебе известно, жизнь гораздо дешевле.
– А Изабелла?
– Кики предложил, чтобы она пожила пансионеркой в семье своей подруги Эммы Уайтвик. Люди они очень хорошие. Да, он торговец и довольно вульгарен, но с этим ничего не поделаешь. У них доброе сердце, а кроме того, я знаю, что Изабелла будет там под надежным присмотром. Эмма – очень благовоспитанная, скромная девушка, я считаю ее самой подходящей подругой для Изабеллы.
– Ну, если ты считаешь, что это правильно, тогда конечно. У нас в Милфорде практически нет возможности получать образование, однако Изабелла может приезжать к нам на каникулы. А от Эжена были какие-то вести?
– Он еще не успел ответить на письмо Кики. Мы полагаем, что он останется служить в Шалони, хотя, разумеется, мы будем видеться в Париже. Есть и другой вариант: забрать Изабеллу во Францию, мы с ней можем поселиться у Луизы. Она, бедняжка, с удовольствием нас примет, а в Версале можно жить очень экономно.
– Да, это, как ты говоришь, тоже неплохой вариант. А как поживает мадам Уоллес? Пожалуйста, передай ей при встрече мое особое почтение.
– Конечно передам. Думаю, она обрадуется, что ты ее не забыл. Ее мучит ревматизм.
– Я не считаю целесообразным отправлять Изабеллу в монастырь в Версале, – вмешался Кики. – Монахини постоянно будут склонять ее к мысли принять постриг. С мамой у них ничего не выйдет, в этом я убежден, но молодая девушка – совсем другое дело. Папа всегда терпеть этот монастырь не мог. Уверен, ему бы этот план совсем не понравился. Изабелле будет куда лучше в Лондоне, в обществе Эммы Уайтвик.
– Мне совсем не хочется так надолго разлучаться с Изабеллой, – вставила Эллен, изумленная и несколько ошарашенная непреклонностью ее обычно покладистого Кики. – Я считаю, что нам куда лучше поселиться в Версале, если Луиза не будет против.
– Я с этим не согласен, – возразил Кики. – Вам с Изабеллой полезно будет ненадолго расстаться. Вы действуете друг другу на нервы. Ты, мама, постоянно ее распекаешь, она из-за этого упрямится и притворяется глупышкой и шалуньей – исключительно чтобы тебя позлить. Я, да будет тебе известно, не витаю все время в облаках. Я люблю наблюдать за людьми.
– Даже это не повод так говорить с матерью, – вмешался его дядя.
– Дядя Джордж, папа умер, и я, как старший сын, занял его место. Ты уже много лет проявлял исключительную щедрость и доброту, я просто не знаю, как тебя благодарить. Но отныне во всем, что касается нашей семьи, окончательное слово будет за мной.
Все уставились на него в изумлении. Неужели этот бледный молодой человек со взлохмаченными волосами и широкими плечами – тот самый нежный, мечтательный Кики, который никогда никому не перечил и боялся сказать лишнее слово, чтобы кого-нибудь не расстроить?
– Дорогой мой, я, как ты понимаешь, не имею ни малейшего намерения вмешиваться в ваши семейные дела, – произнес Джордж Кларк, багровея лицом и вставая на ноги. – Разумеется, мать твоя будет советоваться со мной как со своим законным представителем. После твоего отца, как тебе, наверное, известно, остались многочисленные долги, и, пока они не будут погашены, вам обоим не удастся получить ни пенни. Полагаю, ты знаешь, что жить вам придется на ренту, которая перешла от моей матери к твоей – и которую, кстати, перестанут выплачивать после ее смерти. Так что мне лишь остается надеяться, что ты, ради себя самого, как можно скорее научишься зарабатывать живописью. Эллен, душенька, мне нужно успеть на поезд. Разумеется, вы с Изабеллой поживете в Милфорде, пока не примете окончательное решение относительно будущего. Мы с Джорджи, да и малыш Бобби тоже, будем очень рады таким гостям.
Он поцеловал сестру и племянницу, величественно кив нул племяннику и, плотно натянув на седую голову цилиндр, с большим достоинством вышел из комнаты. Ес ли не знать наверняка, что Джордж Ноэль Кларк родился в 1794 году, еще до того, как мать его обратила свой игривый взор на Известную Персону, можно было бы усмот реть в нем безошибочное семейное сходство… Возможно, капитан Кларк пребывал в том же приятном заблуждении, что и его сестра, и иногда позволял воображению слегка разыграться.
– Похоже, дядя так и не оправился от своего глупого припадка ревности в отношении тебя и Джорджины, – заметила Эллен, подняв на Кики глаза. – Он определенно дал понять, что тебя в Милфорд не приглашает.
Кики не ответил. Он погрузился в мечты. Только на сей раз он смотрел вперед, в будущее, а не вспять, в прошлое. Он даже забыл про отца, который никогда уже не зальется песней, а будет вечно лежать в неприметной могилке на кладбище Эбни-парк, в Сток-Ньюингтоне, куда его сегодня опустили.
