Ознакомительная версия.
«Послушай, расскажу тебе такую историю. Ко мне ходил один клиент с расшатанной психикой. Ее ему расшатал один еврей. По имени Ноам Философ. Он был коллегой моего клиента, тоже работал в международном переговорном департаменте одной из компаний. А расшатал тем, что упрямо читал в присущей евреям манере номера телефонов, которые отправлял ему мой клиент. И звонил именно так, как читал. Не слева направо, а наоборот. Конечно, он никому не мог дозвониться, а отвечал за это мой клиент. Потом они разобрались, что к чему. Но тогда этот Ноам обвинил моего клиента в дискриминации и игнорировании национальных особенностей. Тот начал бояться телефонных номеров. Ему казалось, что его не поймут и обвинят арабы, корейцы, узбеки, поляки, он путался в том, где, кто и как пишет, читает и воспринимает цифры». «Это ты к чему?» «Иногда нужно воспринимать все без истерик. Уметь прощать и себе, и другим, не придумывать новые грехи, не приписывать себе былых грехов и не сочинять новые слова вместо “очевидцев”».
Я посмотрела на часы, у меня было еще десять минут до появления «истерички». «Слушай, а его портреты… кого он рисовал, себя, воображаемого себя, что-то другое?» «Художник и человек, рассматривающий картину, могут вкладывать и видеть в ней разный смысл. Знаешь, кому-то в улыбке Джоконды может чудиться скептическая улыбка Джокера». Мне хотелось спросить его, он сейчас выстроил эту фразу или уже использовал ее раньше, но я не решилась, поэтому попрощалась и отправилась восвояси.
Райнера дома не было. Но моя квартира будто приняла его, жила его интересами, я натыкалась на его запах, на зеленую чашку, которую уже давно не снимала с полки, на салфетку с формулами.
Я решила проверить почту, увидела письмо Марата и уже собралась открыть его, но тут заметила письмо с темой «Детский диабет», странно, это письмо по всем показателям должно было быть отправлено в спам, но оно оказалось среди прочих, «нормальных» писем в ящике. В письме сообщалось, что есть возможность приобрести таблетки, изготовленные на основе сока горькой цейлонской дикой тыквы, имя и адрес отправителя ни о чем мне не говорили, был указан телефон, по которому можно сделать заказ, я переслала письмо дяде Артуру с просьбой проверить. Он мгновенно прислал сообщение, что все получил и поручил заняться проверкой, а также поздравил меня с возвращением домой. Больше он ничего не спрашивал. Хорошо, что у меня есть такой родственник. Он лучше Санта-Клауса и фей, он не требует от меня примерного поведения и елейных писем с покаянием и просьбами, он определился с кругом проблем, которые может решить, и действует.
Наконец я открыла письмо Марата, оно было удивительно длинным, поэтому я решила заварить себе чай, открыла холодильник, чтобы отщипнуть сыра, и поняла, что кормить Райнера нечем. Собственно говоря, не понимаю, откуда взялась мысль, что я должна его кормить. Раньше такие вопросы меня не занимали. Видимо, это влияние друзей Марата. А если так – пусть немедленно шлет мне рецепт, с которым легко справиться девушке, не умеющей готовить, к тому же, с загипсованной левой рукой. В морозилке лежали пакеты с блинчиками-бендериками с домашним печеночным паштетом, а еще вареники с вишнями, которые кто-то передал из Украины, но я не была исполнена той щедростью, которая бы позволила мне делиться этими вкусностями даже с любимыми. Итак, пусть Марат напишет мне рецепт. Ему это не трудно. Он представитель страны, где все умеют готовить вкуснятину из чего угодно. Видимо, это особенность страны со щедрой землей и долгим отсутствием качественных продуктов в магазинах.
Я устроилась удобней и принялась читать.
Письмо Марата Шевченко Марте фон Вайхен
...
«Привет, Марта! Спасибо за то, что наши бумаги в надежных руках. Надеюсь, ты успела снять все отпечатки пальцев. На всякий случай.
Ты просишь, чтобы я рассказал тебе о своей семье. Я понимаю, когда узнаешь что-то новое о человеке, которого, пусть не любил, не имел возможности полюбить, считал умершим и для себя закрытым, т. е. если так вот фактически появляется новый родственник, о котором ничего не знаешь, хочется узнать больше и о других. Думаешь, что наткнешься на новый факт, новое измерение, новые возможности выяснить все обстоятельства.
Понимаешь, о своей семье я знаю очень мало. Мою бабушку, на которую похожа моя мать, моя сестра Майка, и на которую, как оказалось, немного похожа ты, звали Майя Гетман. Я о ней ничего не знаю, как и о деде – Науме Гетмане. Он погиб в 1942 году в Беларуси, моей матери и тете в наследство от него осталось только отчество, даже похоронки нет. Я не знаю, как он выглядел, спросить было некого. Если кое-кто из соседей бабушки и дедушки помнят мою бабушку, то деда не помнит никто. Ушел на фронт и погиб. Типичная судьба мужчин в то время. Говорят, что он был неграмотный, поэтому после него не осталось ни одного письма, но похоронки после него тоже не осталось, хотя ее мог написать и кто-то другой.
Бабушка моя погибла под Житомиром в 1943 году во время оккупации территории. Видишь, ты тоже думала, что твой дед погиб под Житомиром именно в этом году. И даже видела его могилу. Количество наших совпадений увеличивается. Могилу моей бабушки я не видел, но когда я хожу по нашему двору, чувствую, что она где-то рядом. В том, что погибла моя бабушка, ничего удивительного нет, ведь она была еврейкой. Никто не знает, как именно это произошло, но какая разница? Вполне возможно, что твой дед причастен к ее гибели, ведь он играл по правилам того времени, своей партии и своей нации. Мне все равно, как она умерла. Как ее убили. Как уничтожили. Я не хочу об этом знать, мне и без того больно, когда я размышляю над тем, как это могло случиться.
Говорят, что бабушка знала немецкий язык, переводила Маркса, Энгельса, Фрейлиграт, Гервега и Гете, возможно, ее выдали немцам свои же. К евреям особой любви никто не испытывает. Внешность у нее не была типично семитской, и фамилию ее можно было отнести к немецким или даже украинским. Ты, наверное, знаешь, кто такие гетманы? Думаю, что немецкий язык она действительно знала, это больше похоже на правду, чем на легенду, потому что моя тетя Дора также прекрасно знает немецкий язык и считается лучшей переводчицей немецких народных сказок. Ты понимаешь, как биофизик я доверяю генам больше, чем многому другому.
Мою мать Иду и ее сестру Дору после того, как погибла бабушка, сдали в детский дом, там они и выросли. Им очень повезло, что они попали в один и тот же детдом, что их не разбросало по разным. К шестнадцати годам они почти выучились на швей и им вернули родной дом. На руку им сыграло то, что о частной собственности тогда никто не говорил, дом оставался ничьим и был таким старым и запущенным, что на него никто не претендовал все эти годы, поэтому вместо того, чтобы дать сиротам новое жилье, местное руководство решило вернуть им имущество матери и отца. Это ничего, что жить в нем было невозможно, во всех бумагах он значился как «дом, пригодный для жилья». Тогда же им выдали паспорта, где фамилия Гетман превратилась в Гетьман, такие изменения произошли не умышленно, просто тот, кто выписывал паспорта, решил, что следует записать фамилии грамотно. Мать подсмеивалась над этим изменением родовой фамилии, говорила, что паспортистки исправили им с Дорой карму, изменив содержание фамилии с «Получи мужчину, держи мужчину» (get man) на «Пошел ты!» (Геть, man!)
Хотя их характеры формировали одни и те же воспитатели, моя мать и тетя очень разные. Моя мать была старше тети лишь на год, по поводу своего характера, который каждый второй определяет как несносный, ужасный и резкий, она говорила так: «Вот представьте себе, господа хорошие, сколько мне пришлось сожрать дерьма за тот год, пока Дорка не вылезла из маминой дырки, что меня сейчас терпят и понимают только собаки, да и то только тогда, когда я на них рычу».
Мать моя, как я тебе уже говорил, была портнихой. Учиться она не хотела, доверяла только собственным рукам. «Острее меня разве что игла, но она может проткнуть только палец или ухо, а я легко способна добраться до сердца и желудка». Тетя Дора получила высшее образование, вообще-то она и сейчас продолжает учиться. У матери и тети было одинаковое количество мужчин. Только от мамы они убегали в неизвестном направлении, а от тети Доры уходили в землю. И сейчас она точно знает, где они находятся, потому что все лежат друг под другом в одной могиле, убирать которую тетя Дора ездит дважды в год.
Мать насмешливо определила троицу мужчин Доры, как «гой, гей и Гай». За гоя Петра Соколова моя тетя вышла замуж, когда училась в университете. Он считал себя гениальным переводчиком, злился из-за того, что больше никто так не считает, долгое время не получал заказов, приставал к иностранцам под гостиницами, поскольку хотел иметь разговорную практику, много раз бывал бит низшими чинами КГБ, фарцовщиками и проститутками обоих полов, одним словом – всеми теми, кому он мешал спокойно работать; начал пить и в итоге умер в двадцать восемь лет от цирроза печени. Моя мать ему говорила: «Петька, какой ты Соколов, если ты Петька? Петушок ты!»
Ознакомительная версия.
