Как и большинство переселенцев, его родители покинули Высокие Горы Португалии из-за крайней нужды, но с уверенностью, что в Канаде их детей ждет другая, более счастливая доля. Словно для того, чтобы не бередить рану, они напрочь отказались от своих корней. И, поселившись в Торонто, решительно избегали общаться со своими соплеменниками, выходцами из Португалии. Они с упорством изучали английский, решив не передавать родной язык и культуру ни сыну, ни дочери. Вместо этого они предоставили им вращаться в самых разных кругах и были очень рады, когда их сын женился не на португалке, а дочь вышла замуж не за португальца.
Только когда он и его сестра Тереза благополучно сформировались как личности, их родители, уже в старости, успокоились и при случае стали мало-помалу приоткрывать им свое далекое прошлое. Это прошлое представало перед ними в форме коротких рассказов, сопровождавшихся показом семейных фотографий. При этом упоминались кое-какие имена, непонятные географические названия, связанные главным образом с местом под названием Тизелу. Оттуда были родом его родители, и там он намеревался обосноваться вместе с Одо.
Но Португалия для него – неведомая страна. А он – канадец до мозга костей. Пока они едут в меркнущем свете дня, он примечает красоту здешних краев и кипучую жизнь их обитателей. Всюду, куда ни глянь – отары и стада, ульи и виноградники, пашни и ухоженные рощи. Он видит селян, тащущих дрова на своем горбу, и ослов с тяжелыми корзинами на спине.
Ночь вынуждает их сделать привал и отойти ко сну. Питер перемещается на тесное заднее сиденье. И в темноте смутно различает, как Одо выбирается из машины через дверь, – но сон наваливается на него тяжким бременем, и он уже не обращает на это внимания.
Утром он обнаруживает, что обезьяна мирно спит на машине – на брезентовой крыше. Питер решает не будить Одо. И, пока суд да дело, берет в руки путеводитель. Из него он узнает, что причудливое дерево, на которое он сейчас любуется, – приземистое, с толстыми ветвями и темно-коричневым стволом, за исключением тех участков, где с него аккуратно содрана драгоценная кора, – называется пробковым. Оголенные участки отливают красновато-бурым цветом. Он торжественно обещает себе, что впредь будет пить вино только из бутылок, закупоренных пробками из коры этого дерева.
Вестготы, франки, римляне, мавры – кого здесь только не было! Одни растаскивали ценные материалы – и убирались восвояси. Другие оставались дольше – и успевали навести мосты и построить замки. Дальше, на врезке, он натыкается на «фаунистическую аномалию Северной Португалии» – иберийского носорога. Уж не этого ли зверя имел в виду тот служащий – в аэропорту? Этот биологический реликт, потомок шерстистых носорогов древних ледниковых эпох, сохранился в Португалии, в крохотных очагах обитания, вплоть до нашей эры: последняя особь, насколько известно, исчезла в 1641 году. Выносливый и грозный с виду, но отличавшийся кротким нравом – к тому же травоядный, незлобивый и отходчивый, – он пережил свое время, но не смог выжить на доставшейся ему ограниченной территории и вымер, хотя, по некоторым слухам, его видели и в наши дни. В 1515 году король Португалии Мануэл I подарил иберийского носорога папе Льву X. В путеводителе имеется репродукция гравюры того самого носорога, выполненная по дереву Дюрером, – чудища, «по ошибке изображенного с одним рогом». Питер разглядывает репродукцию: чудище выглядит огромным, древним, фантастическим, восхитительным.
Одо пробуждается, когда Питер стряпает завтрак на походной газовой плитке. Когда Одо садится, а вернее сказать, поднимается во весь рост на крыше автомобиля, Питера снова одолевают сомнения. Окажись он в этой чужой стране один, то вряд ли свыкся бы со своим положением – умер бы от одиночества. Но с таким чудным попутчиком об одиночестве можно забыть. И за это он глубоко признателен судьбе. Однако ж при всем том ему трудно избавиться от гнетущего ощущения, от которого у него начинает сосать под ложечкой, – страха. Он не в силах объяснить внезапный прилив этого чувства. Прежде ему никогда не случалось переживать приступы паники, зато теперь он хорошо понимает, что это такое. Страх растекается по его телу, проникая в каждую пору и вызывая сильную одышку. Но вот Одо слезает с крыши и встает на четвереньки, потом поудобнее усаживается на землю и пытливо таращится на походную плитку; он настроен благодушно – и страх отпускает.
После завтрака они снова двигаются в путь. Проезжают деревушки с каменными домиками, мощенными булыжником улочками, дремлющими собаками и любопытными ослами. Настоящие обители тишины с редкими обитателями – мужчинами и женщинами, облаченными, все как один, в черное стариками и старухами. Кажется, что будущее приходит в эти селения подобно ночи – спокойно и предсказуемо, и каждое поколение местных жителей, как предыдущее, так и последующее, убывает с таким же неумолимым постоянством.
После полудня они, если верить карте, добираются до Высоких Гор Португалии. Холодновато. Питер в недоумении. А где же горы? Ясное дело, он не ожидал увидеть высокие заснеженные Альпы, равно как не ожидал он увидеть и холмистую голую пустошь, где леса будто затаились в глубине долин и где, куда ни посмотри, не видно ни одной горной вершины. Они с Одо едут по равнинам, заваленным громадными серыми валунами, словно укоренившимися посреди этих неоглядных пастбищ. Некоторые камни достигают высоты двухэтажного дома. И немудрено, что человеку, оказавшемуся рядом с такой громадой, может показаться, будто перед ним самая настоящая гора, хотя это явное преувеличение. Одо разглядывает валуны с не меньшим изумлением, чем он сам.
Тизелу показывается в конце змеящейся дороги – у кромки леса, приютившегося в глубине долины. Узкие, отлогие булыжные улочки тянутся к маленькой площади с незатейливым журчащим фонтанчиком посередине. По одну сторону площади – церковь, по другую – кафе, где, похоже, помещается и продовольственная лавка с пекарней. Вокруг двух этих строений, дающих каждое свою пищу, теснятся скромные каменные домишки с деревянными балкончиками. Просторными и опрятными, как поля, здесь кажутся разве что многочисленные огороды. Тут и там – везде и всюду бродят куры, козы, овцы да томящиеся от безделья собаки.
Безмятежная уединенная деревушка производит на Питера сильнейшее впечатление – вот так, с ходу. Отсюда родом его отец с матерью. По сути, он и сам здесь родился. Хотя представить себе такое трудно. Расстояние между этим уголком и домом в центре Торонто, в Кэббеджтауне[59], где он вырос, кажется безмерным. О Тизелу у него не осталось никаких воспоминаний. Родители уехали отсюда, когда он был еще младенцем. Но он все же попробует вспомнить.
– Вот и приехали, – объявляет он.
Одо озирается с безразличным видом.
Они перекусывают бутербродами и запивают водой. В одном из огородов Питер замечает небольшую группу селян. Он лезет за словарем. И несколько раз проговаривает нужную фразу.
– Отсюда ни на шаг. Оставайся в машине, – наказывает он, обращаясь к Одо.
Обезьяна сидит в машине, на сиденье, так низко, что снаружи ее едва ли видно.
Питер выбирается из машины и машет селянам рукой. Те машут ему в ответ. Один приветственно кричит. Питер открывает маленькую калитку и подходит к ним. Селяне, каждый и каждая по очереди, выходят вперед и с улыбкой пожимают ему руку.
– Olá[60], – твердит он всякий раз.
Когда церемония заканчивается, он смущенно произносит заученную фразу:
– Eu quero uma casa, por favor, – медленно выговаривает он. Мне нужен дом, с вашего позволения.
– Uma casa? Por uma noite?[61] – спрашивает кто-то.
– Não, – отвечает он, копаясь в словаре, – uma casa por… viver. Нет, дом, чтобы жить.
– Aqui, em Tuizelo? – вопрошает другой с таким удивлением, что у него на лице аж разглаживаются морщины.
– Sim, – отвечает Питер, – uma casa aqui em Tuizelo por viver. Да, дом здесь, в Тизелу, чтобы жить.
Да уж, иммиграция для здешних краев – понятие неведомое.
– Meu Deus! O que é aquela coisa?[62] – диву дается какая-то кумушка.
Питер улавливает в ее голосе ужас, никак не вяжущийся с его желанием поселиться у них в деревне. Она глядит мимо него. Он оборачивается. Все ясно: Одо взобрался на крышу автомобиля и наблюдает за ними.
В изумлении и страхе селяне принимаются гомонить на все лады. Один хватается за мотыгу и слегка приподнимает ее.
– Нет-нет, он дружелюбный, – говорит Питер, поднимая руки ладонями вверх, чтобы всех успокоить. Затем, покопавшись в словаре, прибавляет: – Ele é… amigável! Amigável![63]
Он повторяет последнее слово несколько раз, силясь скрыть тоновое ударение и добиться правильного произношения. Он возвращается к машине. Селяне стоят как вкопанные. Между тем Одо привлек к себе внимание других деревенских. Двое мужчин таращатся на него из кафе, какая-то женщина глазеет с порога своего дома, а другая пялится с балкона.
