Ознакомительная версия.
– Что мне делать? – тихо произнесла Мария, и слезы покатились по ее щекам. – Я не знаю, что мне делать.
Фотини сохраняла спокойствие.
– Для начала ты не должна никому говорить об этом. Это может ничего не значить, а ты ведь не хочешь, чтобы люди сделали поспешные выводы, в особенности семья Вандулакис. Ты должна провериться по-настоящему. Твой отец ведь каждый день возит того доктора на остров и обратно, верно? Почему бы тебе не попросить его взглянуть?
– Доктор Лапакис – хороший друг отца, но он тут уж слишком свой, и кто-нибудь может случайно от него узнать. Там у них был еще один врач, перед войной он часто приезжал. Я, правда, даже имени его не помню, но думаю, он работает в Ираклионе. Отец должен знать.
– Ну, тогда почему бы тебе не обратиться к нему? У тебя найдется множество поводов отправиться в Ираклион, свадьба ведь на носу.
– Но это значит, что мне придется обо всем сказать отцу, – всхлипнула Мария.
Она пыталась отереть слезы с лица, но они все текли и текли. Да, это было неизбежно. Даже если ей удастся сохранить свою тайну ото всех, Гиоргис все равно должен знать, а ведь именно его Марии хотелось защитить больше всего.
Мария вернулась домой. Было еще только восемь утра, но Гиоргис уже ушел, и Мария понимала, что ей придется ждать до вечера, чтобы поговорить с ним. Она пыталась отвлечься, занимаясь теми делами, что начала накануне, и набросилась на уборку с новой энергией, полируя мебель до тех пор, пока та не засияла, и выковыривая ногтями пылинки из самых темных уголков каждого буфета и каждого ящика комода.
Около одиннадцати утра кто-то постучал в дверь. Это оказалась Анна. Мария была на ногах уже больше шести часов и очень измучилась.
– Привет, Анна, – тихо сказала она. – Так скоро опять пришла?
– Я тут кое-что забыла, – ответила Анна. – Сумочку. Должно быть, она за подушку завалилась.
Анна пересекла комнату. Под диванной подушкой действительно притаилась маленькая сумочка из такой же ткани, что и платье, в котором Анна была накануне.
– Ну вот, я так и думала, что она здесь.
Марии был необходим отдых.
– Хочешь выпить чего-нибудь холодного? – спросила она, все еще стоя на стуле.
Но Анна застыла, уставившись на ноги сестры. Мария неловко спрыгнула вниз. Взгляд Анны последовал за ее босыми ступнями. Она уже заметила зловещее пятно, и было слишком поздно пытаться его скрыть.
– Что это у тебя на ступне? – резко спросила Анна.
– Не знаю, – с вызовом в тоне ответила Мария. – Может, и ничего.
– А ну, иди сюда, дай мне посмотреть! – потребовала Анна.
Мария не собиралась спорить с сестрой, которая уже наклонилась, рассматривая ее ногу.
– Думаю, это ничего не значит, но все равно собираюсь показаться доктору, – твердо произнесла Мария, держась своего.
– А отцу ты рассказала об этом? А Маноли это видел? – спросила Анна.
– Никто пока что ничего не знает, – покачала головой Мария.
– Ну и когда они узнают? Потому что если ты не собираешься ничего говорить, то скажу я! По мне, так это выглядит как проказа, – заявила Анна.
Она так же хорошо, как и Мария, понимала, что может означать такой диагноз.
– Послушай, – заговорила Мария, – отцу я расскажу сегодня вечером. Я же только вчера это заметила. Но больше пока что никому знать не нужно. Может, это совсем не то.
– Ты собираешься замуж меньше чем через месяц, так что не затягивай с выяснением. И как только узнаешь правду, немедленно приезжай ко мне и скажи, как обстоит дело.
Тон Анны был откровенно оскорбительным, и у Марии даже мелькнула мысль, что Анне почему-то приятно, что ее сестра – прокаженная.
– Если ничего не сообщишь через две недели или около того, я снова приеду.
С этими словами Анна ушла. Дверь за ней громко хлопнула. И если не считать сильно бившегося сердца Марии, единственным свидетельством появления в доме Анны был легкий аромат французских духов.
В тот вечер Мария показала свою ногу Гиоргису.
– Мы должны поехать к доктору Киритсису, – заявил Гиоргис. – Он работает в большом госпитале в Ираклионе. Я ему напишу, прямо сейчас.
Больше он ничего не добавил, но внутри у него все сжалось от страха.
Через неделю Гиоргис получил ответ от доктора Киритсиса.
Дорогой кириос Петракис!
Большое спасибо за то, что написали мне. Мне очень жаль было узнать такое о Вашей дочери, и я понимаю Ваши опасения. Буду рад увидеть вас обоих у себя на приеме в понедельник, 17 сентября, в полдень.
Мне также хотелось бы выразить свои сожаления по поводу кончины Вашей любимой жены Элени. Я знаю, что прошло уже много времени, но я лишь недавно узнал эту грустную новость от доктора Лапакиса – с ним мы снова поддерживаем связь.
С самыми добрыми пожеланиями, искренне Ваш,
Николаос Киритсис.До назначенного времени оставалось всего несколько дней, что было немалым облегчением и для отца, и для дочери, потому что они уже ни о чем не могли и думать, кроме как о пятне на ноге Марии.
После завтрака в тот понедельник они отправились в трехчасовой путь до Ираклиона. Никому в деревне не показалось странным, что отец и дочь предприняли такую дальнюю поездку, потому что люди решили: это как-то связано с приближавшейся свадьбой. Невестам ведь необходимо покупать разные платья и прочие вещи, а где это можно сделать лучше, чем в Ираклионе? Именно так говорили женщины, сидя вечером на порогах своих домов.
Дорога шла вдоль побережья и была открыта всем ветрам. Когда отец и дочь приблизились к городу, прекрасный Венецианский залив возник перед их глазами, и Марии отчаянно захотелось, чтобы у нее не было причины еще раз появляться здесь. За всю свою жизнь она не видела такого количества пыли и такого хаоса, а шум грузовиков и строек буквально оглушил ее. Гиоргис тоже не бывал здесь ни разу после войны и обнаружил, что, кроме могучих городских стен, упорно противившихся немецким бомбардировкам, все остальное изменилось до неузнаваемости. Они в полной растерянности ехали мимо просторных площадей с фонтанами в центре и только некоторое время спустя сообразили, что кружили возле одного и того же места. Наконец они остановились у недавно отстроенного госпиталя, и Гиоргис выскочил наружу.
До полудня оставалось всего десять минут, и к тому времени, когда они пробрались сквозь лабиринты больничных коридоров и отыскали отделение доктора Киритсиса, они уже опаздывали на прием. Гиоргис отчаянно волновался.
– Надо нам было выехать пораньше, – твердил он.
– Не беспокойся, я уверена, он поймет, – ответила Мария. – Это ведь не наша вина, что город такой запутанный, а госпиталь построен так, что его не отличить от других домов.
Навстречу им вышла медсестра, усадила их в душном коридоре, попутно кое-что рассказав об отделении и добавив, что доктор Киритсис скоро придет. Гиоргис и Мария сидели молча, вдыхая незнакомые запахи антисептиков, характерные для всех больниц. Говорить им не хотелось, зато они наблюдали за сиделками, то и дело пробегавшими по коридору, и за пациентами, которых время от времени провозили мимо в креслах на колесиках. Наконец пришла та самая медсестра, чтобы проводить их в кабинет врача.
Если война сильно изменила внешность Ираклиона, то еще более заметный след она оставила на докторе Киритсисе. Хотя его фигура осталась такой же стройной, волосы доктора почти полностью поседели, а не так давно еще гладкое лицо избороздили морщины. Он теперь выглядел на все свои сорок два года.
– Кириос Петракис, – поздоровался он, выходя из-за своего стола и пожимая руку Гиоргису.
– Это моя дочь Мария, – сказал Гиоргис.
– Деспинеда Петракис, я вас видел больше десяти лет назад, но отлично помню, – сказал доктор Киритсис, пожимая руку Марии. – Прошу, садитесь и расскажите, что вас привело ко мне.
Мария заговорила, сначала сильно запинаясь, и рассказала о своей беде:
– Две недели назад я заметила светлое пятно на левой ноге. Оно немного сухое и не очень чувствительное. Из-за истории мамы я не могла не обратить на это внимания, вот мы и приехали.
– А пятно только одно? Или есть и другие?
Мария оглянулась на отца. После обнаружения первой метки она нашла на своем теле и несколько других. Никто никогда не видел Марию раздетой, и ей пришлось испытать немалые трудности, изворачиваясь так, чтобы увидеть собственную спину в маленьком зеркале в ее спальне, но даже в слабом свете она рассмотрела еще несколько побледневших участков кожи. Так что пятно на ноге перестало быть единственным.
– Да, – ответила она. – Есть и еще.
– Я должен их осмотреть и думаю, необходимо взять пробы кожи.
Ознакомительная версия.
