Почти все приятели Кики квартировали в пансионе «Корнель» рядом с театром «Одеон» – огромном обшарпанном доме, разделенном чуть не на восемьдесят квартир; когда мама уезжала в Версаль навестить тетю Луизу, Кики отправлялся к друзьям, и они кутили до самого утра.
Лучшими его друзьями стали Том Армстронг[66] – он был старше на два года и уже несколько лет занимался жи вописью, – и шотландец Ламонт[67], обладавший сухим чувством юмора, – в глазах у него то и дело мелькали насмешливые искорки. Был среди них и Роули[68] – гигант с могучим телом и нежным детским сердцем; видя, что обижают кого-то из его друзей, он впадал в необузданную ярость; были там Пойнтер[69], и Алеко Ионидис[70], и мрачный, сумасбродный Джимми Уистлер[71], который редко подстригал свои черные локоны и уже в те дни был страшным позером.
Тридцать с лишним лет спустя Кики опишет эти веселые беззаботные дни в Латинском квартале в своем романе «Трильби». Роули получит имя Таффи, Ламонт станет Лэрдом. Лучший друг Кики, Том Армстронг, в тексте не упомянут вовсе – когда книга вышла в свет, Том сделал вид, что страшно обиделся. Главный герой, Маленький Билли, наделен многими чертами чувствительной на туры Кики, однако портретным сходством с автором не обладает, внешне он списан с художника Фреда Уокера[72], который не был членом той парижской группы – Кики познакомился с ним в Лондоне много лет спустя. Знаменитая мастерская, которую в «Трильби» снимают на паях трое друзей, Таффи, Лэрд и Маленький Билли, существовала на самом деле и находилась в доме 53 по улице Нотр-Дам-де-Шан. Том Армстронг, Пойнтер, Ламонт и Кики сняли ее в первый день января 1857 года. Кики с Ламонтом с утра работали в мастерской у Глейра, а после обеда шли к себе – друзья уже стояли там за мольбертами. Армстронг и Ламонт ночевали прямо в студии, Кики же, разумеется, жил вместе с матерью в Пуасоньере.
Мадам Вино, консьержка, выведена в «Трильби» под именем мадам Винар. Кики никогда не прикладывал особых усилий к тому, чтобы скрыть реальные имена; в книге из нее получился чрезвычайно колоритный персонаж. Сама же очаровательная Трильби всегда считалась чистым плодом воображения Кики. Когда впоследствии Армстронга или Ламонта расспрашивали на этот счет, они не могли припомнить ни одной модели, подходившей под ее описание. Однако Феликс Мошелес[73], с которым Кики очень сдружился примерно через год после того, как покинул Латинский квартал, сохранил яркие воспоминания об очаровательной Кэрри из Мехелена, дочери табачника, – оба они с Кики были ее преданными рабами. Действительно, в ней, похоже, было много от Трильби. По всей видимости, образ ее крепко впечатался в подсознание Кики, и много лет спустя он извлек его обратно на свет, отполировал, приукрасил, вдохнул в него толику собственного своего шарма – так и родилась Трильби, веснушчатая великанша-ирландка со стянутыми в хвост волосами, в шинели, в мужских домашних туфлях на изящных ногах.
Феликс Мошелес не поведал, была ли Кэрри из Мехелена натурщицей, как и Трильби, курила ли она сигареты, обладала ли ангельским голосом, – но нам точно известно, что оба, Мошелес и Кики, тогда увлекались гипнотизмом – отсюда и возник образ гипнотизера Свенгали.
Впрочем, мы можем с большой долей вероятности пред положить, что ни Трильби, ни другие ей подобные никогда не переступали порога мастерской на улице Нотр-Дам-де-Шан: там царил мужской дух, сплошные клинки для фехтования и боксерские перчатки. Роули приезжал из своего жилища на северном берегу Сены и тренировался с гантелями – неслышно, на цыпочках, пока остальные работали, а часа в четыре-пять вечера краски, мольберты и кисти отставляли в сторону, и парочка друзей принималась боксировать или фехтовать, Кики же, как правило, подходил к прокатному пианино: играть он умел только одним пальцем, однако пел своим прелестным тенором, так похожим на отцовский, пока остальные не уставали от спортивных упражнений и не собирались вокруг него – послушать.
В мастерскую часто заглядывали другие приятели – покурить, выпить, посидеть на полу; когда Кики чувствовал, что пение его утомило, место его занимал кто-то другой, Кики же брал альбом и набрасывал портреты друзей с задранными вверх головами и раскрытыми ртами, а потом вздыхал тайком, дивясь популярности этих пустяков и расстраиваясь, что живописные его работы не пользуются и долей того успеха, которым пользуются его карикатуры.
Называла себя эта компания «Содружеством Приснодевы в Полях[74]» – Кики постоянно делал с них зарисовки пером и чернилами, которые прикреплял кнопками к стене рядом с клинками и боксерскими перчатками. Ламонт – или Тэмми, как его все называли, – представлен спящим в постели на целой груде подушек; Том Армстронг куда-то идет, опираясь на палку, согбенный и скрюченный, – он только что оправился от приступа ревматической лихорадки. Бородатый Пойнтер сидит за пианино, горланя: «Ah! Che la morte»[75] – из «Трубадура», а Алеко Ионидис старательно расписывает курительную трубку. Джимми Уистлер – сальные локоны и ядовитый язычок – цинично улыбается себе под нос, закинув ноги на каменную полку.
Себя Кики изобразил на табурете за мольбертом, хотя, по словам его друзей, позу эту он принимал очень редко; светло-каштановые волосы падают на лицо, вместо обычной сигары он курит трубку. Жили они весело, беспечно, праздно – и работали, судя по всему, очень мало. Иногда они готовили себе обед прямо в мастерской, что требовало немалых усилий, ведь нужно было пристроить на печурку сковороду с отбивными; купить отбивные, как правило, посылали Кики, и он постоянно что-нибудь забывал, или ронял на улице картошку, или разбивал бутылку вина.
Поэтому чаще обедали они в небольшом кафе на улице Вожирар, неподалеку от театра «Одеон», – владелец кафе ничего не имел против таких шумных посетителей. Они пили vin à seize[76] (по шестнадцать су за литр), пели, много смеялись и в конце концов, сильно за полночь, зевая, расходились по домам, беспричинно счастливые. В «Трильби» подробно описан восхитительный рождественский ужин в мастерской, причем почти без преувеличений: как они заказали из Англии корзину со всякими лакомствами и прибыла она только в девять вечера под Рождество, когда у них уже мутилось в глазах от голода. В тот вечер в мастерской яблоку было негде упасть, столько в нее набилось студентов, и Джиги был там, разумеется, тоже, в увольнении, – и, как всегда, сделался центром и душой праздника.
А какой это был праздник! Индейка, ветчина, колбаса, pâté de foie gras[77], всевозможное варенье, pâtisseries[78], а главным – и самым дорогим – лакомством стало настоящее английское пиво в бутылках. После ужина все демонстрировали свои таланты: Роули показывал упражнения с гантелями, Тэмми Ламонт отплясывал с саблями, а неукротимый Джиги станцевал канкан – и дом едва не рухнул от хохота. Шум стоял оглушающий, особенно когда они затеяли «петушиный бой»: явился sergent de ville[79] и принялся их отчитывать: мол, их слышно даже на другом берегу, они не дают людям спать. Городового уговорили пропустить стаканчик, налили покрепче – бедняга и глазом не успел моргнуть, как набрался не меньше остальных, уселся на пол и стал играть с Джиги в петушиный бой.
Закончилась вечеринка только в восемь утра; Кики так вымотался, что уснул на Марсовом поле по дороге домой – потерял галстук и воротничок и помял шляпу.
Ему еще повезло, что на Рождество мама уехала в Версаль к тете Луизе! Вряд ли бы она пришла в восторг, открыв дверь своему смирному, послушному Кики и обнаружив раскрасневшегося, растрепанного молодца, который едва держится на ногах. Но для него это была едва ли не лучшая ночь его жизни, и, падая лицом в подушку, он все еще напевал:
Fi! de ces vins d’Espagne
Ils ne sont pas faits pour nous.
C’est le vin à quatre sous
Qui nous sert de Champagne[80].
Всю зиму и весну Кики трудился в мастерской у Глейра, однако в итоге обнаружил, что преуспел не так сильно, как ему бы хотелось.
Жить в Париже было приятно – слишком приятно для сосредоточенной работы: долгие веселые дневные и вечерние часы, которые он проводил с друзьями в общей их мастерской, не способствовали серьезной учебе. Слишком много они пели и забавлялись, слишком часто фехтовали, боксировали или попросту болтали о пустяках. Кики понимал, что, если он хочет чего-то добиться, пора кончать с этим беспечным, праздным образом жизни. Не так уж редко он встречал в Латинском квартале людей, которые начинали с самыми серьезными намерениями, как и он сам, но и спустя пять лет топтались на том же месте – по той простой причине, что втянулись в здешний образ жизни. Волосы они отращивали длиннее, чем следовало, мытьем и чисткой ногтей особо не утруждались, а бархатные куртки у них были потертые и замызганные. Они обычно собирались компаниями человек по пять, в ка фе проводили больше времени, чем в мастерских, постоянно рассуждали об Искусстве с большой буквы, вот только работ их никто не видел, за вычетом небрежных набросков на салфетках.
