Это был ужасный момент, и если они думали, будто я не заметила, что за весь вечер ни разу не было произнесено имя Пола, они ошибались. Я надеялась, что оно проскользнет хотя бы пару раз, просто чтобы почувствовать его присутствие здесь. Очевидно, они все делали сознательное усилие, чтобы оставить его за дверью, но я все равно слышала, как его призрак ходит по ступеням темного пустого крыльца.
Потом я узнала от Веры, что Пол все-таки видел эту статью в «GQ». Майкл рассказал ей, что в самолете, когда они возвращались в Нью-Йорк, он вырвал из журнала фотографию, на которой я была с Лорингом, замазал нам глаза, написал «Разве любовь – это не чудесно?» над нашими головами и прикрепил все это куском жевательной резинки к спинке переднего кресла. Майкл обнаружил, что он, не отрываясь, смотрит на фотографию, когда они уже приземлились в Нью-Йорке, отобрал ее и выбросил.
4 августа 2002 года
Он мертв.
Так объявил обладатель бровей-гусениц.
Конференц-зал, в который он загнал нас с Фельдманом, был огромным, как футбольное поле. Если бы я сидел не через два стула от него, а на другом конце стола, я не смог бы разглядеть его лица, не говоря уже о шевелящихся коконах над глазами.
Фельдман повторил это слово. Мертв. Потом Винкл сказал это еще раз. Они были похожи на двух попугаев, состязающихся за зернышко. Но, в отличие от Фельдмана, у Винкла в голосе слышалось презрение. И ни малейшего сочувствия.
– Что касается меня, – сказал он, – то для меня этот альбом М-Е-Р-Т-В.
Это было почти смешно. Я говорю почти, потому что смотреть на падение всегда смешно, если только падаешь не сам.
Альбом вышел 8 января 2002 года. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, любая секретарша, работающая в этом бизнесе, понимает, что это самое неудачное время для выхода нового альбома. Ни один нормальный человек не купит его сразу же после праздников. Особенно если он никогда раньше не слышал о такой группе. Особенно во время общего спада в стране. Особенно в момент, когда первое место в чартах занимает группа жалких язычников, выдающих себя за истинно верующих, но умеющих только играть бицепсами и подражать своим несравненно более талантливым современникам.
Никогда и ни за что я не буду конкурировать с этим.
Как ни противно мне в этом признаваться, но концерты с Лорингом здорово помогли нам. За те две недели произошел заметный скачок в продажах. Сразу после начала турне с «Дроунс» в Интернете появилась пара сайтов наших поклонников, а несколько журналов усиленно рекомендовали нас послушать, но ротация в эфире была нулевая. Ни радио, ни телевидение не знали, куда нас сунуть, что привело к коммерческому забвению, и в итоге еще больше омрачило наши и без того неблестящие отношения с компанией.
У меня возникла новая теория по этому поводу. Я называю ее «Теорией охвата». Суть в следующем: если бы мы подписали контракт с «Андердог», нас бы считали «независимыми», «крутыми» и на голову выше мейнстрима просто потому, что принадлежность к этому лейблу может создать такую ауру даже для полного отстоя. Более того, наша музыка сразу бы попала к «правильному» потребителю, то есть к людям, которые могут понять и оценить то, что мы делаем. Сейчас слушай внимательно, мой магнитный дружок, чтобы понять, в чем суть «охвата» Я подписал контракт с «Винклом и К0» ради того, чтобы получить доступ к более широкой аудитории, но вся его ублюдочная рекламная кампания была рассчитана на толпу бездушных поп-дикарей, которым нужны смазливые морды, эффектные прикиды и в лучшем случае некоторое количество чего-то типа индивидуальности, но не слишком много. Очевидно, что пытались охватить не тех. Пытаясь продать нас как участников дикарско-языче-ского стада, они отпугнули всех истинно верующих – ту аудиторию, для которой и предназначена наша музыка – относительно умных, преимущественно либеральных неформалов. Им, возможно, хватило одного взгляда на мою отретушированную фотографию на обложке альбома (ту самую, которую Клинт и Мередит клялись не использовать), чтобы понять, что за байда содержится внутри, и с чистой совестью положить диск обратно на полку. А сейчас я прочитаю тебе несколько строчек из рецензии на наш концерт в Остине. Пишет парень по имени Дэниел Дж. Пирсон:
«В параллельном мире, в котором талант чего-нибудь стоит, появление такой группы, как «Бананафиш», стало бы событием, взбудоражившим и перевернувшим весь музыкальный мир. Их песня "Бледно-голубые джинсы" могла бы сделать в новом тысячелетии то, что сделала "Smells Like Teen Spirit" в конце прошлого».
Да. Как там говорил отец Элизы?
«Если бы у моей тетушки были яйца, она была бы моим дядюшкой».
Знаешь, кто я такой? Просто очередной парень с гитарой, пытающийся пробиться наверх. Не больше и не меньше. А цифры только подтверждают мою теорию. В продвижение первого сингла вложились довольно скудно и ротация, естественно, была более чем скромной. На втором сингле вообще решили сэкономить. Винкл заявил, что он не может вкладывать такие бабки в раскрутку альбома, который плохо продается. Но в том-то и дело, что в этом бизнесе, чтобы хорошо продавалось, надо вкладывать бабки в раскрутку.
Не могу не упомянуть, что только что Винкл подписал с девятнадцатилетней, грудастой, поюще-танцую-щей куклой из Индианы многомиллионный мультимедийный контракт.
Никогда и ни за что я не буду конкурировать с этим. Еще раз Винкл прокололся, надеясь, что основную раскрутку нам обеспечит турне с «Дроунс». Действительно, после него у нас появилось немалое количество поклонников. Но дело в том, что последний альбом «Дроунс» был наименее удачным, и турне оказалось отчасти провальным.
И еще. К моменту начала нашего проекта Винкл и сам не очень хорошо продавался. За целый год он не нарыл ни одного хита, а в их бизнесе с этим строго: еще одна осечка – и он безработный. Все яйца он сложил сейчас в корзину с грудастой куклой. А мы с «Бананафиш» остались без яиц. Плюс к этому еще и акции компании падают. Возможно, в наши дни люди покупают меньше майонеза и сигарет, чем раньше, да и кто пойдет в магазин за новым компактом, если можно скачать его бесплатно?
Успел записать? Это был рецепт мясного фарша а-ля Пол Хадсон.
Другими словами: в данный момент Винкл не может тратить время на артиста, который начнет приносить доход, возможно, через несколько лет. Бедолаге нужны верные деньги, и прямо сейчас.
Для золотого диска надо продать пятьсот тысяч экземпляров. Для платинового – миллион.
Год назад я понятия не имел об этих цифрах. А сейчас я могу их назвать, если меня разбудить ночью, и я никак не могу понять, в какой, черт подери, момент я свернул не туда.
Количество проданных на сегодня дисков «Бананафиш» колеблется в районе двадцати девяти тысяч.
Успех – удивительно относительная вещь. Мысль о том, что двадцать девять тысяч человек вышли из дома, пришли в магазин и истратили свои с трудом заработанные деньги на сборник песен, которые вышли из моего сердца и души, приводит меня в экстаз.
Винкл считает это провалом.
– Он мертв, – повторил он в четвертый раз за последние шестьдесят секунд.
– А как же метод «выращивания»? Группой надо заниматься, – с досадой сказал Фельдман, щеки которого были розовыми, как попка у младенца.
Винкл имел наглость заявить, что он как раз это и делает. Именно поэтому он и посылает меня обратно в студию. Срочно.
В студию? Я спросил у Винкла, а что же с Европой, и, блин, наверное, у меня в голосе прозвучало отчаяние. Но я и был в отчаянии. Единственное о чем я мечтал – это уехать подальше от Нью-Йорка. Думаю, что здесь надо добавить, что неделю назад я дал отставку Джилли Бин. Чем больше я смотрел на то, как она бродила по моей квартире в разномастных лифчиках-трусиках, сидела на подоконнике Элизы с вечной, черт подери, сигаретой, торчащей изо рта, тем больше мне хотелось прыгнуть с, черт подери, крыши.
– Европа? – переспросил Винкл так, будто никогда не слышал о таком континенте. А потом долго впаривал мне, почему он вынужден отказаться от европейского турне. Дураку понятно, что все сводилось к деньгам.
– Ты хоть представляешь, сколько мы потеряли? – Он смотрел мне в глаза и явно наслаждался властью над моей жизнью.
Он сказал, что на репетиции, перелеты, автобусы, концерты, рекламу они истратили в десять раз больше, чем заработали.
– Черт возьми, даже группе среднего уровня трудно сделать гастроли неубыточными, – объяснял он.
Бла, бла, бла. Он говорил со мной, как учитель с двоечником.
Я закрыл глаза, глубоко вздохнул и представил себе, что Элиза положила руку мне на грудь. Это успокоило меня примерно на полсекунды, а потом показалось, что мое сердце разрывает на части медведь-гризли.
Мне даже сейчас больно, когда я вспоминаю об этом.
Я начал слушать их опять, только когда Винкл объявил, что у него есть для меня сюрприз. Предложение, которое компенсирует все неудачи.
