Да, прожорливая – но совсем не жадная. Уж он-то знает. Что сталось с дивным букетиком цветов, который дона Амелия столь любезно оставила у него на столе? Прежде чем отправить букет себе в рот, Одо вытащил из него белую кувшинку и протянул ему.
Они возвращаются домой, но денек выдался уж больно хороший – как тут не прогуляться? Питер собирает рюкзак, и они отправляются на прогулку – в этот раз в сторону плоскогорья. Добравшись туда, они сворачивают с дороги в чистое поле. И оказываются среди неоглядных просторов, в определенном смысле таких же диких, как джунгли Амазонки. Однако почва здесь скудная, истощенная, а воздух сухой. Жизнь пробивается из-под земли словно с оглядкой. Впадины, слишком мелкие и не могущие вместить леса, заполнены густой шипастой растительностью: утесником, вереском и прочими кустарниками – так что человеку и обезьяне приходится плыть по лабиринту проходов, пронзающих эту зеленую гущу… зато, выбравшись на открытое пространство – в степь среди собственно Высоких Гор Португалии, – они попадают в море золотистого разнотравья, простирающегося на многие мили вокруг; ступать по этому морю уже легче.
Здешняя земля выглядит куда более однообразно, чем небо. Здешняя земля переживает воздействие климата непосредственно, ибо смена погоды – это все, что она видит.
Всюду громоздятся впечатляющие их обоих причудливые валуны, которые они видели по пути в Тизелу. Громады эти уходят вдаль, насколько хватает глаз. В высоту каждый такой валун раза в три, а то и в пять превосходит средний рост человека. Обойти кругом одного такого великана можно за добрых сорок шагов. Некоторые из них тянутся вверх, подобно обелискам, а другие, округлые, жмутся к земле, словно оплывшие обломки загустевшей лавы. И каждый по-своему одинок: рядом никаких мелких камней, никаких лишних промежуточных формаций. Везде и всюду только неподвижные здоровенные валуны и колышущееся море низких трав. Питер задумывается: откуда взялись здесь эти валуны? Может, это застывшие выбросы древнего вулкана? Вот только разлетелись они уж больно странно: такое впечатление, что вулкан раскидывал комья лавы подобно тому, как сеятель разбрасывает семена по земле, заботясь, чтобы они ложились ровно. Впрочем, вероятнее всего, заключает Питер, эти валуны – результат ледникового выпахивания. Ледник, как видно, изрядно их покоробил, потому-то у них такая изрытая поверхность.
Ему нравится на плоскогорье. Его неоглядная ширь захватывает дух, пьянит, восторгает. «Вот бы Клара порадовалась!» – думает он. Уж они-то вдвоем, набравшись смелости, исходили бы его вдоль и поперек. Много лет назад, когда Бен был малышом, они каждое лето ходили в походы по Алгонкинскому парку[93]. Тамошний ландшафт хоть и заметно отличается от здешнего, зато впечатление от того и другого одинаковое: безбрежное море света, тишины и одиночества.
Вдруг, откуда ни возьмись, появляется отара – она боязливо надвигается, словно полчище захватчиков. Завидев Питера, и особенно Одо, овечье войско разделяется надвое и обступает их со всех сторон, впрочем, оставляя им достаточно свободного места для маневра. На несколько мгновений отара превращается в любительский оркестр, играющий на одном-единственном подвластном ему инструменте – колокольчике. А вот вперед выходит растерянный дирижер, радуясь новообретенной компании. Он тут же пускается в длинный разговор, ничуть не беспокоясь, что Питер не понимает португальский, а в спутниках у него – здоровенный шимпанзе. Отведя душу болтовней, он прощается и бежит вдогонку за отарой, которая исчезла так же внезапно, как и появилась. Кругом снова становится тихо и безлюдно.
Затем они выходят к ручью, маленькой бурливой речушке, спеленатой травами и гранитом. Ручей журчит и журчит, будто только что очнулся от сна. Как только они переходят поток и он остается позади, его больше не слышно. И вновь – тишина и безлюдье.
Одо зачарован валунами. Он с большим любопытством обнюхивает их, потом пристально оглядывает, раз за разом. Может, нос обезьяны подсказал что-то ее глазам?
Питер предпочитает продвигаться между валунами, держась посередине, – на таком расстоянии, чтобы их можно было рассмотреть получше. Другое дело Одо. Обнюхав валун, обойдя его кругом и осмотрев со всех сторон, он перебегает к другому – прямо по ходу. Следующий валун может располагаться рядом либо вдалеке, под острым или большим углом. И всякий раз обезьяна угадывает точно. Питер совсем не против такого способа прогулки по плоскогорью. Каждый валун имеет собственную изящную форму, собственное строение и собственную колонию лишайников. Он удивляется только однообразию своего воображения. Почему бы не представить себе, что они плывут по открытому морю, петляя между отмелями? Впрочем, капитан не нуждается в советах. В отличие от леса, где каждый упивается собственной свободой, здесь, на плоскогорье, обезьяна требует, чтобы Питер держался рядом: Одо недовольно ворчит и фыркает, стоит тому только отойти в сторону. И Питер покорно идет рядом.
Дотошно обнюхав очередной валун, Одо решает взобраться на него. И проделывает это без малейших усилий. Питер озадачен.
– Эй, почему именно этот? Что в нем такого особенного? – выкрикивает он.
С виду этот валун ничем не отличается от любого другого, а если и отличается, то совсем незаметно, как брат-близнец – от своих собратьев. Одо смотрит на него сверху и тихо окликает. Питер решает взобраться на валун: попытка не пытка. Но ему недостает сноровки, да и обезьяньей силы тоже. И хотя с земли высота кажется небольшой, как только Питер взбирается на несколько футов, его одолевает страх: вдруг он сорвется? Но он не срывается. Многочисленные выбоины и трещины на поверхности валуна служат ему подмогой. Когда он оказывается на расстоянии вытянутой руки от Одо, обезьяна подхватывает его за плечи и подтягивает вверх.
Он вскарабкивается на середину каменного гребня. Усаживается и ждет, когда уляжется сердцебиение. Одо ведет себя как впередсмотрящий на корабле: он оглядывает далекий горизонт и ближайшие окрестности. Питер чувствует сильнейшее возбуждение обезьяны, и ему кажется, что это занятие ей по душе. Неужели высота мешает ей что-то рассмотреть среди простирающейся вокруг пустоши? Или, может, она вспомнила что-нибудь из своего африканского детства? А может, силится разглядеть что-то особенное – какой-нибудь далекий знак на земле? Питеру это неведомо. На время он успокаивается, вспомнив выходки Одо в Кентукки, когда тот при каждом удобном случае забирался на дерево. Питер любуется видами, разглядывает облака, вдыхает ветер, наблюдает за игрой света и тени. Потом приступает к нехитрым домашним обязанностям, раз уж прихватил с собой походную газовую плитку: он варит кофе и готовит макароны с сыром. Так они проводят на вершине валуна целый восхитительный час.
Спуск оказывается для Питера куда более трудным, нежели подъем. Для Одо же, со свисающим изо рта рюкзаком, это всего лишь легкая разминка.
Когда они наконец возвращаются домой, Питер едва держится на ногах. Одо устраивает себе гнездо. Гнездостроение – процесс быстрый и обыденный, собирается ли Одо немного вздремнуть или устраиваться на ночь. Для этого ему требуется всего-то ничего: скрутить спиралью полотенце или одеяло, сделать из него круг и бросить внутрь круга что-нибудь наподобие подстилки – если гнездо строится на ночь. В этот раз Одо подстилает себе одну из сорочек Питера и подкладывает башмаки, в которых тот проходил весь день. Помимо всего прочего, Одо меняет места лежек. До сих пор он спал на гардеробе, на полу возле кровати Питера, на комоде, на столе к гостиной, на двух стульях, составленных вместе, на кухонной стойке. Вот и сейчас он устраивает себе гнездо на столе в гостиной.
Оба укладываются рано.
Поутру, чуть свет, Питер на цыпочках пробирается в кухню сварить себе кофе. Потом устраивается с дымящейся чашкой напротив Одо и так сидит в ожидании, наблюдая, как обезьяна спит…
Время бежит, как облака по небу. Недели и месяцы проносятся как один день. Проходит лето, приходит весна – минуты бегут, складываясь в одни и те же часы.
Связь с Канадой становится все реже. Однажды утром Питер заглядывает в кафе, и сеньор Алвару протягивает ему бумажку. Такие записки содержат только имя – обычно Бена или Терезы. В этот же раз в ней значится имя Кнута. Питер направляется к телефону на дальнем конце стойки и набирает канадский номер.
– Наконец-то! – восклицает Кнут. – За последнюю неделю я оставил тебе три послания.
– Правда? Прости, не получал.
– Ладно, не бери в голову. Как там Португалия? – трещит издалека его голос. Дрожит, точно далекий огонек в кромешной ночи.
– Прекрасно! Апрель здесь – чудесное время.
Внезапно слышимость становится на удивление четкой – как обжигающий настойчивый шепот.
– Так вот, как тебе известно, у нас не все ладно с рейтингом.
