– …по крайней мере, так мне сказали. И должен признаться, эта репутация меня не слишком волнует.
Неплохо, лучше, но ты по-прежнему говоришь жеманно и пришепетываешь, как будто тебе только что удалили зуб. Говори нормально. Ясно, но нормально. Что теперь? Знаю! Надо встать! Пройтись немного. Подвигаться. Это привлечет их внимание. Попытайся двигаться с чувственной кошачьей грацией…
И Стивен положил перо, встал и тут же треснулся ногой о край стола. Вспомнилась старая шутка, что в актерском деле главное – выучить роль и не натыкаться на мебель, и вдруг ему показалось, что он не способен ни на то ни на другое.
Кроме того, ему стали страшно мешать руки. Как будто некие лишние придатки внезапно выросли из его плеч – странные чужеродные щупальца, которых он никогда раньше не видел, с которыми не умеет обращаться и не может контролировать, которые просто бессмысленно болтаются, словно туша в витрине мясника. Куда их деть, куда засунуть? Обязательно нужно их убрать, прежде чем произносить следующие слова. Стивен решил распорядиться хотя бы одной, сунув ее в карман штанов.
Он попробовал это сделать четыре раза, прежде чем понял, что на сценических штанах нет карманов. Он заверил себя, что такие штуки Байрон наверняка проделывал все время, заложил руки за спину, сцепив пальцы, и оставил так, пока они снова не понадобятся. Было приятно убрать их. Также это казалось аутентично «историчным», точно из периода конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века, и, глядя все еще расфокусированным взглядом на прожектор, Стивен двинулся на авансцену, успев сделать один, два, три шага, прежде чем вспомнил об увечной ноге лорда Байрона. Четвертый шаг он превратил в хромающий, чуть слишком, как он чувствовал, – это хромота Ричарда III, как будто лорд Байрон только что подвернул лодыжку. Лучше чуть уменьшить, но уже поздно, потому что он на авансцене, настолько впереди, насколько можно зайти. Больше хромать было некуда, и ему казалось, будто он стоит, голый и вусмерть пьяный, на краю пропасти.
Или трамплина.
Что дальше? Следующая строчка.
– Как и все репутации, она одновременно точна и далека от жизни.
Стивен слышал, как его голос эхом возвращается к нему, и на этот раз он звучал лучше: сильнее, увереннее. Профессиональнее. Более властно. Что теперь? Он мысленно представил страницу сценария, пробежал по строчкам, увидел слова: «Вглядывается в публику». Он сотворил на лице выражение язвительного, насмешливого веселья, позволил глазам сфокусироваться, посмотрел в зал, по сторонам, вглядываясь в публику, в кресла…
Пустые кресла.
Пустые кресла, ряд за рядом.
Сотни пустых кресел.
Закрой глаза (медленно). Открой глаза (медленно). Посмотри еще раз (спокойно).
Время замедлилось и остановилось.
Нет ничего столь же пустого, как почти пустой театр.
Насколько он смог разглядеть, в партере сидели шесть человек. Он узнал троих: Алисон и Софи, а чуть подальше Фрэнк, поглощенный программкой. Двое молодых людей, японцев, сидели сбоку, задрав ноги на спинки передних кресел. В полумраке шестой зритель, устроившийся в конце ряда, встал, пригнулся и потрусил вглубь зала, на свет таблички «Выход». Стивен узнал в тени девушку, продающую программки.
Изо всех сил теперь стараясь удержать выражение язвительного и насмешливого веселья, он посмотрел на ярусы. Еще двое, незнакомые – головы лежат на руках, те на перилах балкона, – выжидающе смотрят на него. Его зрение начало затуманиваться, и он подумал, что, наверное, сейчас упадет в обморок – не слишком хорошая идея, учитывая, что статистически шансы на то, что среди публики найдется врач, очень малы. Тошнота поднялась в нем, и он ощутил сильнейшее желание сделать несколько шагов назад, повернуться и бежать, с увечной ногой или нет, убежать в кулисы и в пожарный выход, в ночной воздух – и продолжать бежать, как можно дальше от этого ужасного места, добежать домой, запереть дверь квартиры и никогда больше ее не открывать…
И что тогда?
Он снова оглядел пустые ряды, сфокусировался и нашел их, Алисон и Софи, подавшихся вперед в своих креслах и безумно ухмыляющихся ему: Софи – широкой экстатической улыбкой, вот-вот расхохочется. Она посмотрела прямо на него, приветственно подмигнула обоими глазами и показала два больших пальца над спинкой переднего кресла.
И он вспомнил, что умеет делать это, более того, он в этом деле чрезвычайно хорош, и это единственное, чего он всегда хотел, сколько себя помнил. Делать свою работу хорошо. Найти то, что любишь, и делать это, вкладывая всю душу, на самом пределе своих способностей, и неважно, что будут говорить люди. Пусть она гордится. Он улыбнулся, персонально своей дочери, улыбкой, которая была практически в образе: уверенная, ответственная. Потом Стивен сделал еще один глубокий вдох и произнес следующую строчку. Потом следующую.
И через девяносто три минуты все было кончено.
– Ты был великолепен, – заявила Софи, сидя на краю стола в гримерке после спектакля.
– Ну, не то чтобы великолепен, – возразил Стивен, застегивая рубашку.
– Нет, ты был великолепен, правда, мам?
– Полагаю, он был хорош, – сказала Алисон, широко улыбаясь.
– Ты говорила другое. Ты сказала, что тоже считаешь, что он великолепен. Как ты запомнил все эти слова?
– Ну, на самом деле я помнил не все. Некоторые я пропустил, а некоторые придумал.
– А не было заметно, правда, мам?
– Нет, Софи, не было, – твердо сказала Алисон.
– Не было? – с надеждой спросил Стивен.
– Нет, нет. На самом деле нет. Не уверена, что настоящий Байрон так часто употреблял слово «о’кей», но не думаю, чтобы кто-нибудь это заметил.
Пауза.
– Ужасно жаль, что не было больше народу, – сказал Стивен, стараясь выдержать язвительный, философический тон, как будто ему не было дела до таких тривиальных мелочей.
– Да, да, жалко, – согласилась Алисон, снова пробуя убедительный тон, но на этот раз менее успешно. – Но все, кто был, получили большое удовольствие. Это же главное?
– Именно. Это главное, – подтвердил Стивен, не совсем уверенный, что это и есть главное.
Опять повисла пауза, прежде чем Алисон наклонилась вперед, немного натянуто, и ткнула его в плечо:
– Здорово – у тебя – получилось.
– Да, пап, здорово получилось.
– Ну, спасибо вам, спасибо… – пробормотал он, скромно поднимая ладонь в приветствии, обращенном больше к воображаемой, невидимой публике, чем к тем, перед кем он выступал. – Однако лучше бы вы не устраивали стоячую овацию в конце.
– Эй, это же не только мы. Другие люди тоже встали.
– Только чтобы забрать пальто.
– Это не так! – горячо возразила Алисон.
Замечание задумывалось как шутка, но теперь он засомневался. Опять молчание.
– Эй, выпейте-ка еще шампанского, – быстро сказал Стивен.
– Нет, мне хватит, спасибо, – ответила Алисон, прикрывая пластиковый стаканчик рукой.
– Давай же, помоги мне. Я не могу выпить все один.
– Я выпью немного, – заявила Софи, протягивая картонную кружку.
– Нет, Софи, тебе нельзя. У тебя уже язык заплетается.
– А маме тоже нельзя. Да, мам?
– Софи! – прошипела Алисон угрожающим тоном, жестким, но не полностью скрывающим улыбку.
– Почему? – спросил Стивен, тут же догадавшись об ответе.
О господи, подумал он. О господи, пожалуйста, нет. Только не это…
– Мама беременна! – заявила Софи.
…нет, нет, нет, нет…
– Поздравляю! – воскликнул он и вытолкнул себя со стула, крепко обхватив Алисон в ужасе от того, что́ может случиться, если он ее отпустит. – Потрясающие новости, – сказал он ей в шею.
Она отодвинулась, чтобы видеть его, и тихо спросила:
– Правда?
– Конечно! Потрясающие новости, я так рад за вас.
– Еще только шесть недель, так что нам не стоит говорить об этом кому-либо… – И она взъерошила волосы Софи в мягком укоре. – Ты не против? – шепнула она ему в ухо.
– Конечно нет. Эй, он же не мой? – прошептал он в ответ.
Он слышал, как она улыбается:
– Я бы так не думала. Но ты уверен, что не против?
– Совсем нет. Я… на седьмом небе от радости за тебя. Правда, я счастлив как никогда.
В каком-то смысле это была самая убедительная актерская игра за весь вечер.
Чуть позже он проводил Алисон и Софи к служебной двери. Снег теперь шел еще сильнее, и Софи издала легкий возглас восторга, когда толкнула дверь и вышла постоять в переулке, задрав голову к фонарям.
– Напомни, Софс, как это будет по-французски, – окликнул ее Стивен из дверей.
– Il neige!
– Точно. Il neige.
– Извини за это все, – сказала Алисон, беря его за обе руки. – Я не хотела говорить тебе сегодня, но Софи так взволнована, и… Ты не против?
