– Что-то Дейдре сегодня задерживается, – сказала Мейбл, проходя в столовую с салатником.
– М-м… да, – пробормотала Рода, переворачивая страницу. – Тут сказано, ощущался сильный запах, и немудрено.
– Поскольку едим просто салат, думаю, нам лучше начать без нее, – продолжала Мейбл. – Полагаю, она вот-вот будет.
Дейдре в этот момент сидела на верхней площадке автобуса, который очень медленно полз по предместью. Выпитые коктейли словно обострили ее восприятие, и она отрешенно смотрела по сторонам, точно была чужаком, впервые очутившимся в здешних краях. Но она еще недостаточно отрешилась, чтобы по достоинству оценить красоты пейзажа. Дома казались ей уродливыми, а ухоженные садики – традиционными, обыденными и неинтересными. Желтофиоли и тюльпаны были каждый год одни и те же, а лилии и «золотой дождь» как будто вообще способны расти только в настоящих сельских садах. Даже магнолии совсем не того сорта – без блестящих листьев и огромных кремовых цветков, какие видишь у георгианских домов в деревнях.
Выйдя из автобуса, она быстро пошла по своей улице. Живший напротив мистер Дулк подстригал газон, но она сделала вид, что его не заметила, и прошла мимо, втянув голову в плечи из страха перед веселым приветствием или любезным замечанием. Ближе к концу улицы дома становились все больше, и там же находилась церковь, современное строение красного кирпича с жилищем пастора ему под стать. Дом Свонов стоял чуть в стороне от дороги, и садик перед ним зарос деревьями и кустами. Сразу за калиткой растопырился куст калины, – ребенком Дейдре любила зеленовато-белые шары соцветий, но теперь куст следовало бы подстричь, а в цветах, когда они появлялись, роилась тля. Ах, мое детство, мое наивное детство, подумала она, вспомнив недавно виденную пьесу Чехова. Посреди садовой дорожки лежала безголовая кукла, скорее всего оставленная тут кем-то из детей Лоувеллов, живших по соседству. Дейдре отпихнула ее ногой.
– Это ты, милая? – послышался голос матери, когда она толкнула входную дверь.
– Да. Надеюсь, вы не ждали с ужином?
– Нет, как раз собирались садиться.
В столовой Рода и Малькольм уже сидели за столом, рассматривая свои салаты.
– Я на ленч салат ела, – сказала Дейдре.
– Вот как, милая? Надеюсь, ты не против поесть его снова.
– Да что-то не хочется.
– Можешь съесть яйцо, – предложила тетка.
– Не буду я яйцо, – упрямо сказала Дейдре. – Хотелось бы чего-то другого.
Над столом повисло выжидательное молчание.
– Риса, масленого-премасленого и желтого от шафрана, с баклажанами, красным перцем и уймой чеснока, – запальчиво продолжала Дейдре.
– Ну, милая, где-где, а тут такого точно ждать нечего, – с оттенком облегчения откликнулась мать.
– Ты как будто порозовела, сестричка, – шутливо сказал Малькольм. – Почти как если бы выпила.
– Три бокала хереса, – с вызовом отозвалась Дейдре. – Я занималась в новой библиотеке… мы ее «Фантазией Феликса» называем… и там была вечеринка.
– Наверное, ее устроили для антропологов. – Рода с некоторым усилием выговорила последнее слово.
– Да, их там была тьма.
– А тот, который тебе нравится… он там был? – спросила Мейбл.
– Тот, который мне нравится? – холодно переспросила Дейдре. – Ума не приложу, о ком ты. Никто из них мне особо не нравится.
– Я думала, был один, который одолжил тебе конспекты или еще что, – попыталась спасти ситуацию миссис Свон. – Уверена, ты что-то такое говорила.
– Один из них мог разок оказаться чуть повежливее остальных, но сомневаюсь, что от этого он мне стал особо нравиться.
– Полагаю, рано или поздно подходящий появится, – с уверенностью произнесла тетка Рода.
Ей нравилось думать, что за ее племянницей ухаживают достойные молодые люди, впрочем, если судить по тому, что она о них слышала, сомнительно было, что антропологов можно считать «подходящими». Было что-то тревожащее в том, как они уезжали в Африку изучать туземцев. Она бы предпочла, чтобы Дейдре вышла за кого-нибудь из друзей Малькольма и благополучно устроилась в милом домике неподалеку.
– Ты должна как-нибудь приготовить нам рис, про который рассказывала, – быстро перевела разговор на другое Мейбл. – Рискну предположить, будет вкусно, и если мы в тот день не пойдем играть в бридж или встречаться с отцом Талливером, то и от чеснока беды не будет, верно, Рода?
Она повернулась к сестре, стараясь предотвратить дальнейшие замечания о том, как появится «тот самый». Старые девы понятия не имеют, как обращаться с молодежью, и даже матери довольно часто говорят невпопад.
– Ладно, куплю как-нибудь все, что нужно, в Сохо, – вполне миролюбиво согласилась Дейдре.
– Ты случайно не в курсе, сестра мистера Лидгейта живет у мисс Кловис, не платя за квартиру? – спросила Рода.
– Откуда мне знать? Тебе лучше спросить у мистера Лидгейта, – откликнулась Дейдре. – Хотя представить себе не могу, чтобы мисс Кловис дала кому-то что-то за так.
– Странно, что она не живет с братом, – задумчиво продолжала Рода. – Дом, конечно, меньше нашего, но место точно нашлось бы.
Старшая из сестер еще строила догадки, когда Малькольм, покончив с ужином, встал из-за стола. Вечера он обычно проводил, возясь с машиной, или в местном клубе, где ради загадочных мужских целей собирались молодые люди округи. Дейдре это напоминало мужские ассоциации Африки, про которые она читала, готовясь к занятиям. Но назначением большинства африканских обществ было подавлять и держать в подчинении женщин, а здесь женщинам позволялось принадлежать к какой-нибудь секции клуба, и они почти считались одним из его «плюсов». Возможно, это они подавляли и держали в подчинении мужчин. Нет сомнения, что они брали их в плен – то есть в мужья, и Малькольм недавно обручился с девушкой, с которой познакомился, когда играл в теннис. Дейдре едва не высказала свои мысли вслух, но тут же сообразила, что ни мать, ни тетка их глубины не оценят и сочтут, что она пытается быть «циничной», а цинизм в молодой девушке девятнадцати лет, у которой счастливый дом и вся жизнь впереди, они осуждали.
После ужина Дейдре предложила матери помочь с мытьем посуды.
– Нет, милая, не трудись, – отозвалась Мейбл. – Ты весь день работала, мы с Родой сами справимся.
– Ты всегда так говоришь, Мейбл, – напомнила ей Рода, когда они остались одни у раковины. – Что она станет делать, когда у нее будет собственный дом?
– Наверное, будет оставлять как есть, пока не кончится чистая посуда, – ответила Мейбл, которой самой иногда хотелось так поступить.
– Не могу спокойно сидеть и слушать радио, когда знаю, что посуду надо помыть, – сказала Рода. – Меня это и в самом деле мучает.
– Можно мучиться и из-за чего-то похуже, – откликнулась младшая сестра.
– Похуже?
– Да, из-за того, что в мире происходит, это поважнее посуды.
На мгновение лицо Роды посерьезнело. Она знала, что есть вещи похуже немытой посуды, а еще знала, что на самом деле сестра из-за них нисколько не мучается. Так же было и с книгами или радиопрограммами. Встречались книги, которые, как они считали, надо прочесть и которые иногда заносили в библиотечные списки, но обе втайне испытывали облегчение всякий раз, когда приходили за означенной книгой, а библиотекарь протягивала очередной роман. Ведь если по воле случая библиотекарь предъявила бы искомое серьезное политическое или литературно-критическое сочинение, для него никогда не нашлось бы подходящего времени, оно не подходило для уикенда, для каникул или для полуденных часов жарким летом или холодной зимой. И так получалось, что подобно многим благонамеренным людям они переживали не столько из-за ужасных событий, сколько из-за собственной неспособности из-за них переживать.
Закончив в кухне, они, как всегда, уселись у радиоприемника в гостиной, каждая с каким-нибудь шитьем или вязаньем.
– По третьей программе дискуссия о попрании свобод, – сказала Рода, словно чтобы загладить вину, что мучается из-за таких банальных мелочей, как грязная посуда. – Возможно, это будет… – Умолкнув, она начала настраивать радио, поскольку собиралась сказать «интересно», но само слово показалось неуместным. – Кажется, уже началось, но, думаю, мы скоро разберемся, о чем речь.
Они уютно сидели в креслах, а на них лились потоки слов. Мужской голос с феноменальной скоростью говорил про столы и про то, почему они не поднимаются в воздух.
– Надеюсь, это та программа, – с сомнением протянула Рода. – У него, наверное, в горле пересохло. Так быстро говорить, да еще почти час. Или у него под рукой стакан воды есть.
– Это запись, – сказала, сверяясь с программой передач, Мейбл. – Может, ее поставили на слишком большой скорости?
Они еще немного послушали, а потом Мейбл осторожно сказала:
– Жаль было бы пропустить начало пьесы.
Без единого слова сестра покрутила настройку.
