Ознакомительная версия.
– Трагическая речь женщины-мстительницы, которую изнасиловали в «Испанской трагедии» Кида! – сказал Сунай с гордостью. – В нее внесены изменения: вставлены фрагменты из пьесы Брехта «Добрый человек из Сезуана», но по большей части я прибегнул к силе моего воображения. Когда Фунда вечером будет читать ее, Кадифе-ханым краем платка, который она все еще не осмелится снять, будет вытирать с глаз слезы.
– Если Кадифе-ханым готова, то давайте сразу же начнем репетировать, – сказала Фунда Эсер.
Полный желания голос женщины напомнил Ка не только о ее любви к театру, но и о том, что те, кто хотел забрать у Суная роль Ататюрка, называли ее лесбиянкой. Сунай тоном, свойственным скорее не военному и революционеру, а гордому театральному продюсеру, указал, что соглашение о том, будет Кадифе исполнять роль или нет, еще не достигнуто. Тут вошел его посыльный и сказал, что привезли владельца газеты «Серхат шехир» Сердар-бея. Увидев перед собой этого человека, Ка почувствовал сильное желание, которое часто испытывал в последние годы, живя в Турции: ему вдруг ужасно захотелось ударить его кулаком в лицо. Однако их пригласили за стол (было видно, что он был тщательно накрыт задолго до этого), на столе стояла бутылка ракы, лежала брынза, и они стали говорить о делах мира, выпивая и закусывая, с уверенностью, внутренним спокойствием и безжалостностью людей, облеченных властью и считавших естественным управлять судьбами других.
По просьбе Суная Ка повторил Фунде Эсер то, что он до этого говорил об искусстве и политике. Когда журналист захотел напечатать эти слова, которые с восторгом были восприняты Фундой Эсер, в своей газете, Сунай грубо отругал его. Прежде всего он хотел, чтобы тот исправил ту ложь про Ка, которая была напечатана в его газете. Сердар-бей пообещал подготовить и опубликовать на первой полосе очень положительную статью, которая позволит забыть и без того забывчивым жителям Карса неверное впечатление о Ка.
– Но в шапке должно говориться о пьесе, которую мы сыграем сегодня вечером, – сказала Фунда Эсер.
Сердар-бей сказал, что напишет в своей газете статью так, как они хотят, и, конечно же, опубликует в том формате, в каком они хотят, но у него мало знаний относительно классического и современного театра. Он сказал, что если Сунай-бей сейчас сам поможет написать, что будет в пьесе вечером, то есть эту статью, то завтрашняя первая полоса выйдет без ошибок. Он вежливо напомнил, что в течение своей журналистской карьеры сообщал многие новости в самом правильном виде, поскольку научился писать об очень многих событиях еще до того, как они произошли. Сдача газеты в печать из-за условий переворота перенесена на четыре часа после полудня, и поэтому на эту работу есть еще четыре часа.
– Я не заставлю тебя долго ждать событий этого вечера, – сказал Сунай.
Ка заметил, что не успел Сунай сесть за стол, как опрокинул в рот рюмку ракы. Когда он еще быстрее выпил вторую рюмку, Ка увидел в его глазах боль и страсть.
– Пиши, журналист! – сказал потом Сунай, глядя на Сердар-бея, будто угрожая ему. – Шапка: СМЕРТЬ НА СЦЕНЕ. (Он подумал какое-то время.) Подзаголовок… (Немного подумал). ИЗВЕСТНЫЙ АКТЕР СУНАЙ ЗАИМ УБИТ ВЫСТРЕЛОМ ВО ВРЕМЯ ВЧЕРАШНЕГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ. Еще один подзаголовок.
Он говорил с грубостью, которая изумляла Ка. Пока Ка почтительно, не улыбаясь, слушал Суная, тот помогал журналисту в тех местах, которые тот не понял.
Написание всей статьи вместе с подзаголовком заняло примерно час с перерывами на питье ракы и обдумывание. Приехав в Карс несколько лет спустя, я целиком взял эту статью у Сердар-бея, владельца газеты «Серхат шехир».
СМЕРТЬ НА СЦЕНЕ
Известный актер Сунай Заим убит выстрелом во время вчерашнего представления
Вчера вечером во время исторического спектакля в Национальном театре девушка в платке, Кадифе, охваченная жаром просвещения, сначала открыла голову, а затем направила пистолет на Суная Заима, изображавшего отрицательного персонажа, и несколько раз выстрелила в него. Жители Карса, наблюдавшие за происходящим в прямой трансляции, были охвачены ужасом.
Сунай Заим и его труппа, приехавшие в наш город три дня назад и своими революционными и созидательными пьесами, шагнувшими со сцены в жизнь, принесшие Карсу свет разума и порядок, вчера вечером еще раз поразили жителей Карса во время своего второго спектакля. В этом произведении, представляющем собой переработанную пьесу несправедливо забытого английского писателя Кида, который повлиял даже на Шекспира, Сунай Заим наконец довел до совершенства свою любовь к просветительскому театру, который он вот уже двадцать лет пытался возродить в забытых городках Анатолии, на ее пустых сценах и в ее чайных домах. Упрямый лидер девушек в платках, Кадифе была настолько увлечена этой современной потрясающей драмой, хранящей следы влияния французских якобинцев и английского театра эпохи короля Якова, что под влиянием внезапного порыва открыла голову на сцене и под изумленными взглядами всего Карса разрядила пистолет, который держала в руках, в великого, но несправедливо, как и Кид, недооцененного театрального деятеля Суная Заима, игравшего отрицательного персонажа. Жители Карса, которые помнили, что два дня назад выстрелы, прозвучавшие во время представления, были настоящими, и на этот раз пережили ужас из-за того, что Сунай Заим на самом деле был убит. Смерть великого турецкого актера Суная Заима на сцене, таким образом, нашла в сердцах окружающих больший отклик, чем его жизнь. Зритель Карса, очень хорошо осознавший, что речь в пьесе идет об освобождении человека из плена обычаев и религии, никак не мог понять, погиб ли на самом деле Сунай Заим, который до конца верил в ту роль, которую играл, истекая кровью, даже когда в его тело вонзились пули. Но они поняли последние слова актера перед смертью, поняли, что никогда не забудут, как он отдал жизнь за искусство.
Сердар-бей еще раз прочитал сидевшим за столом статью, которая после поправок Суная приобрела окончательный вид.
– Конечно же, я опубликую это, как есть, по вашему приказу в завтрашней газете, – сказал он. – Но среди десятков новостей, о которых я написал и которые опубликовал до того, как они произошли, я впервые молюсь, чтобы одна из них оказалась неверной! Ведь вы же не умрете на самом деле?
– Я пытаюсь достичь уровня, которого должно достигнуть в конце концов настоящее искусство, – уровня легенды, – сказал Сунай. – К тому же, когда завтра утром снег растает и дороги откроются, моя смерть не будет иметь никакого значения для жителей Карса.
В какой-то момент он встретился взглядом со своей женой. Супруги посмотрели друг другу в глаза с таким глубоким взаимопониманием, что Ка позавидовал им. Ждет ли его и Ипек счастливая жизнь, в которой они будут делиться друг с другом таким же глубоким взаимопониманием?
– Господин журналист, вы теперь идите и подготовьте вашу газету к публикации, – сказал Сунай. – Пусть мой ординарец выдаст вам образец моей фотографии для этого исторического номера. – Как только журналист ушел, он оставил насмешливый тон, который Ка приписывал слишком большому количеству ракы. – Я принимаю условия Ладживерта и Кадифе, – сказал он. Он объяснил удивленно поднявшей брови Фунде Эсер, что сначала отпустят Ладживерта, а Кадифе во время пьесы откроет голову.
– Кадифе-ханым очень мужественный человек. Я знаю, что на репетициях мы сразу поймем друг друга, – сказала Фунда Эсер.
– Езжайте к ней вместе, – сказал Сунай. – Но сначала нужно выпустить Ладживерта, чтобы можно было сообщить Кадифе-ханым, что он где-то спрятался и его след потерян. А на это нужно время.
И Сунай, не придавая особого значения желанию Фунды Эсер немедленно начать репетиции с Кадифе, начал обсуждать с Ка способы отпустить Ладживерта на свободу. В этом месте я делаю вывод из записок Ка, что он в некоторой степени верил в искренность Суная. То есть, с точки зрения Ка, у Суная вовсе не было плана, отпустив Ладживерта, приказывать следить за ним, выяснять, где он спрятался, и, после того как Кадифе на сцене снимет платок, вновь приказывать его ловить. Это была мысль, которая пришла в голову сотрудникам Национального разведывательного управления, которые пытались понять происходящее при помощи расставленных повсюду микрофонов и двойных агентов, а также привлечь на свою сторону полковника Османа Нури Чолака. У сотрудников НРУ не было достаточной военной силы, чтобы перехватить этот переворот у Суная, обиженного полковника и их нескольких друзей-офицеров, бывших с ними заодно; однако они при посредничестве своих людей, находившихся повсюду, пытались ввести помешательство Суная на искусстве хоть в какие-то рамки. Не успел еще Сердар-бей сдать в набор ту статью, которую он набросал, сидя за столом с ракы, как в Карсском отделении НРУ возникло опасение по поводу того, в своем ли Сунай уме и можно ли ему доверять: Сунай прочитал эту статью своим друзьям из НРУ по рации. И никто до последнего момента не знал, насколько они в курсе намерения Суная отпустить Ладживерта.
Ознакомительная версия.
