Ознакомительная версия.
Я надеюсь, что если напишу честно, что нашел в записях, которые Ка сделал позже, пять важных причин, свидетельствовавших, что он не очень расстроился из-за этих побоев, это не рассердит моих читателей.
1. Согласно представлению о счастье, которое было в голове у Ка, то количество хорошего и плохого, что могло случиться с ним, было уравновешено и побои, которые он получал сейчас, означали, что они смогут поехать с Ипек во Франкфурт.
2. Ка, с интуицией, свойственной правящим классам, предполагал, что допрашивавшие его члены независимой группировки отделяют его от бедноты Карса, от преступников и обездоленных и что его не подвергнут тяжелым побоям и пыткам, которые оставят незаживающие следы и ненависть.
3. Он справедливо думал, что полученные им побои усилят нежность Ипек к нему.
4. Когда два дня назад, вечером во вторник, он увидел в Управлении безопасности окровавленное лицо Мухтара, то наивно понадеялся, что побои, полученные от полиции, могут избавить человека от чувства вины, которое он испытывает из-за бедности своей страны.
5. Положение политического заключенного, который, несмотря на побои, не выдает на допросе место, где скрывается другой человек, наполняло его гордостью.
Эта последняя причина двадцать лет назад обрадовала бы Ка гораздо больше, а сейчас, когда мода на все это прошла, он почувствовал, что попал в глупое положение. Из-за соленого вкуса крови, стекавшей в уголки губ из разбитого носа, он вспомнил свое детство. Когда у него последний раз текла кровь из носа? Сидя в темном углу комнаты, где его оставил дядюшка Махмуд, Ка вспоминал, как в детстве его треснула по носу оконная створка, как попал в лицо футбольный мяч, как в армии во время драки в казарме ему по носу засветили кулаком. Когда стемнело, З. Демиркол и его товарищи собрались вокруг телевизора и смотрели «Марианну», и Ка было приятно сидеть в углу, с капающей из носа кровью, нравилось быть избитым, униженным и чувствовать себя забытым, словно наказанный ребенок. В какой-то момент он заволновался, что его обыщут и найдут письмо Ладживерта. Долгое время вместе с другими он молча смотрел «Марианну», виновато думая, что Тургут-бей и его дочери в это время тоже смотрят сериал.
Во время одной из рекламных пауз З. Демиркол встал со стула, взял со стола индуктор, показал Ка и спросил, знает ли он, для чего это используется, не получив ответа, объяснил для чего и помолчал, словно отец, который пугает ребенка палкой.
– Ты знаешь, почему я люблю Марианну? – спросил он, когда опять пошел сериал. – Потому что она знает, чего хочет. А такие интеллигенты, как ты, не знают, чего хотят, и этим причиняют мне боль. Вы говорите «демократия», а потом сотрудничаете со сторонниками шариата. Вы говорите о правах человека, а потом заключаете сделки с террористами и убийцами… Вы говорите «Европа» и умасливаете исламистов, врагов Запада… Вы говорите «феминизм», а поддерживаете мужчин, которые закрывают женщинам голову. Ты говоришь, что поступаешь так, как диктует тебе собственный разум и совесть, думаешь про себя: я поступлю так, как в этой ситуации повел бы себя европеец! Но ты даже европейцем быть не можешь! Ты знаешь, что сделает европеец? Если Ханс Хансен издаст ваше глупое воззвание, если европейцы воспримут это всерьез и пришлют в Карс делегацию, то эта делегация прежде всего поблагодарит военных за то, что они не отдали страну в руки исламистов. Вернувшись в Европу, эти педики, конечно же, пожалуются, что в Карсе нет демократии. Вы жалуетесь на военных и полагаетесь на военных, доверившись им, чтобы исламисты хладнокровно не перерезали вас всех. Я не буду тебя пытать, потому что ты это понимаешь.
Ка думал о том, что теперь наступила очередь «хорошего», что через какое-то время его освободят и он успеет к Тургут-бею и его дочерям и досмотрит вместе с ними «Марианну».
– Но прежде чем отправить тебя в отель к твоей возлюбленной, я хочу сказать несколько слов об этом террористе-убийце, с которым ты заключил сделку, которого ты защищаешь, хочу, чтобы ты кое-что намотал себе на ус, – сказал З. Демиркол. – Но сначала заруби себе на носу вот что: ты в нашу контору никогда не ходил. Да и мы, вообще-то, примерно через час освобождаем это здание. Новым местом нашего расположения будет последний этаж училища имамов-хатибов. Там мы будем тебя ждать. Может быть, ты вспомнишь, где скрывается Ладживерт и где ты только что совершал «вечернюю прогулку», и, может быть, захочешь поделиться с нами этой информацией. Сунай, когда был еще в своем уме, наверняка сказал тебе, что этот твой красивый герой, с глазами ярко-голубого цвета, безжалостно убил телеведущего с куриными мозгами, который очернял нашего пророка, и также организовал убийство директора педагогического института, которое ты имел удовольствие видеть собственными глазами. Но существует еще кое-что, о чем подробно узнали трудолюбивые специалисты по прослушиванию из НРУ и о чем тебе до настоящего времени не говорили, чтобы не огорчать тебя. Но теперь мы решили, что будет хорошо, если ты узнаешь об этом.
Мы сейчас добрались до того момента, о котором Ка в последующие четыре года, вспоминая свою жизнь, будто киномеханик, перематывающий пленку фильма назад, говорил, что лучше было бы, если бы то, что произошло потом, сложилось совсем иначе.
– Ипек-ханым, вместе с которой ты мечтаешь убежать во Франкфурт и стать счастливым, когда-то была любовницей Ладживерта, – сказал З. Демиркол мягким голосом. – Согласно делу, которое лежит передо мной, их связь началась четыре года назад. Тогда Ипек-ханым была замужем за Мухтар-беем, который добровольно снял свою кандидатуру на пост мэра города, и этот полоумный бывший левый и, извини, поэт, к сожалению, совершенно не замечал, что Ладживерт, которого он с восторгом и почестями принимал в своем доме, чтобы тот организовал молодых исламистов Карса, пока сам он продавал электрические обогреватели в своем магазинчике бытовой техники, имеет очень тесные отношения с его женой, у него дома.
«Это все вы придумали заранее, это неправда», – подумал Ка.
– Первым, кто заметил эту тайную любовь (конечно же, после сотрудников отдела прослушивания из управления), была Кадифе-ханым. Ипек-ханым, у которой были не очень хорошие отношения с мужем, под предлогом приезда сестры, которой предстояло учиться в институте, съехала вместе с ней в отдельный дом. Ладживерт по-прежнему то и дело приезжал в город, для того чтобы «организовывать молодых исламистов», вновь останавливался у Мухтара, который восхищался им, а когда Кадифе уходила на учебу, остервеневшие любовники встречались в этом новом доме. Это продолжалось до тех пор, пока в город не приехал Тургут-бей и отец и обе дочери не переселились в отель «Кар-палас». После этого место старшей сестры заняла Кадифе, примкнувшая к девушкам в платках. У нас есть доказательства, что был даже своеобразный переходный период, когда наш голубоглазый Казанова управлялся одновременно с обеими сестрами.
Ка, собрав всю свою волю, отвел глаза, которые застилали слезы, от З. Демиркола и устремил их на печально дрожавшие фонари на заснеженном проспекте Ататюрка, который, как Ка только что заметил, оттуда, где он сидел, можно было видеть насквозь.
– Я рассказываю обо всем этом только для того, чтобы убедить тебя, какой ошибкой является то, что ты скрываешь (по своей добросердечности) место, где прячется этот ужасный убийца, – сказал З. Демиркол, который, как и все члены независимых группировок, говорил тем раскованнее, чем больше боли причинял. – Я ни в коем случае не хотел тебя огорчать. Скорее всего, выйдя отсюда, ты будешь думать, что все то, что я тебе рассказал, не является информацией, полученной службой прослушивания, которая за последние сорок лет оборудовала весь Карс подслушивающими устройствами, и что это ерунда, которую я придумал. Возможно, и Ипек-ханым убедит тебя поверить в то, что все это – ложь, чтобы не омрачить ваше будущее счастье во Франкфурте. У тебя мягкое сердце, оно может и не выдержать, но, чтобы ты не сомневался в правдивости того, что я говорю, я, с твоего позволения, прочитаю тебе несколько убедительных любовных разговоров, которые наша власть записала, потратив так много средств, и потом приказала секретарям перепечатать.
«Милый, милый мой! Дни, проведенные без тебя, – это не жизнь», – сказала, например, Ипек-ханым четыре года назад, 16 августа, жарким летним днем, возможно, тогда они в первый раз расставались… Через два месяца, когда Ладживерт приехал в город, чтобы сделать доклад на тему «Ислам и недозволенное», он позвонил ей за день восемь раз, из бакалейных лавок и чайных, и они говорили о том, как любят друг друга. Через два месяца, когда однажды Ипек-ханым захотела бежать с ним, но так и не решилась, он говорил, что у каждого человека в жизни есть только один любимый человек и что у него это она, Ипек. В другой раз она из ревности к его жене Мерзуке, оставшейся в Стамбуле, сказала Ладживерту, что не может заниматься с ним любовью, когда ее отец дома. Ну и в конце концов, за два последних дня он звонил ей еще три раза! Может быть, звонил и сегодня. Сейчас у нас нет записи их последнего разговора, не важно, о чем они говорили, об этом ты сам спросишь у Ипек-ханым. Прошу извинить меня, я вижу, что и так сказал достаточно, пожалуйста, не плачь. Друзья, снимите с него наручники. Вытри лицо, и, если хочешь, тебя отвезут в отель.
Ознакомительная версия.
