Альфред устремился прямо к роялю,
Обгоняя Паулу, как будто он у себя дома.
Коснулся клавиш и лишь после этого скинул пальто.
Обернувшись к хозяйке, взглянул ей в глаза
И, помолчав, разразился взволнованным монологом:
Вы должны работать со мной, это просто необходимо!
Прежде, в самом начале карьеры, вы пели значительно лучше,
Но, привыкнув к успеху, избаловались.
Взять последнюю запись: ужасно! Вы поете как автомат!
Откровенно скажу: исполнение ваше бездушно.
Вы чертовски талантливы, но этого мало.
Я намерен сделать из вас величайшую в мире певицу.
Метод мой – это переворот в искусстве вокала.
Вы это скоро увидите… то есть услышите…
Он долго еще разглагольствовал перед изумленной Паулой.
Да что он себе позволяет?!
Как может так дерзко и самодовольно судить?!
Однако в его утверждениях крылась толика правды.
Паула сама ощущала, что относится к музыке
слишком рассудочно.
Так в чем же тут дело?
Неужто во всем виновата политика?
Или долгий успех притупил ее самокритичность?
Но теперь, когда этот юнец предложил ей помочь, она растерялась.
Никто до сих пор не бросал ей в лицо столько безжалостных истин.
Альфред между тем рисковал, притом крупно —
Ведь он очень нуждался в работе.
Это сущее безрассудство – так обращаться с певицей.
Паула могла б его попросту выгнать.
Кто он такой, чтобы ее осуждать?
А он продолжал свою речь, бегая по гостиной
И заложив руки за спину.
Когда же он наконец замолчит?
Паула собралась его прервать, сказав:
Хватит, я уже поняла,
То есть ей бы хотелось так поступить, но это, увы, невозможно:
Похоже, Альфред решил высказать все, что у него накипело,
Приняв близко к сердцу миссию, которую, кстати, ему
пока не доверили.
И Пауле стало вдруг ясно, что возражать просто глупо.
Каким бы нелепым ни был Альфред, он желает ей только добра,
Стремится лишь к одному – внушить ей свои убеждения.
Она подняла было руку, желая прервать его речь,
Но тщетно: Альфред продолжал вещать.
Паула даже не все понимала в этом потоке слов.
Эта сцена напомнила ей известный курьез с Бахом.
Наконец-то Альфред заметил воздетую руку Паулы
И внезапно умолк.
Оглушенная всем услышанным, певица сказала
Почти через силу:
Приступим к занятиям завтра же утром.
Жду вас в десять часов.
И вот началась напряженная творческая работа.
Каждое утро Альфред и Паула сходились у рояля.
В это время Альберт был занят своими больными,
А Шарлотта писала автопортреты —
Технику автопортрета изучали сейчас в Академии.
Альфред, обаятельный, эксцентричный,
Стал истинным утешением для Паулы.
Его безбрежная эрудиция потрясала,
Их беседы длились часами.
Альфреда буквально преследовал миф об Орфее.
Кстати, он начал книгу на этот сюжет
И неотступно думал о сошествии в адскую бездну.
Возможно ль, чтоб кто-то вернулся из этого хаоса?
Дабы понять его наваждение, мы обратимся в прошлое.
Едва ему стукнуло восемнадцать, Альфреда погнали на фронт.
Он хотел сбежать и исчезнуть, но назад пути уже не было:
Все мужчины в то время стали солдатами.
И он угодил в самый ад.
Узнал, что такое страх.
Стоишь в тумане, отступление запрещено,
Дезертирам грозит расстрел,
А тучи все ниже и ниже.
Вспученная земля пропахла смердящими трупами,
Пейзаж напоминал сцену из Апокалипсиса.
Альфред, как и Отто Дикс, полагал, что война – дело рук Сатаны[10].
В атаке полег почти весь его полк,
И среди изувеченных тел
Ему чудилось, будто и сам он давно уже мертв,
И все же в нем что-то по-прежнему билось упрямо, —
Да, верно, это биение сердца в груди,
А уши терзала боль —
Взрыв повредил барабанные перепонки,
Но несмотря на это, он смутно услышал чей-то призыв…
Иль то были предсмертные хрипы?
Альфред открыл глаза – значит, он еще жив? —
И увидел рядом с собой умирающего солдата,
Несчастный молил о помощи.
Но в этот момент Альфред заметил фигуры вдали:
Видно, к ним приближались французские пехотинцы,
Наверное в поисках выживших – чтоб их прикончить.
Альфред был не в силах помочь товарищу,
Ничего поделать не мог.
Спасти его было нельзя
И пришлось оставить на месте.
Он все равно бы погиб.
Сам он заполз под чей-то труп
И затаился, едва дыша.
Сколько времени он пролежал под мертвым?
Этого он не помнил,
Когда германский патруль подобрал раненых немцев,
Альфред уже был без сознания.
Его отвезли в Берлин. Очнувшись, он не узнал даже мать.
И в этом беспамятстве прожил год.
Так девятнадцатый год выпал из жизни.
Он утратил дар речи, не выходил из больниц
Вместе с товарищами по несчастью
И лишь много позже решил для себя, что нужно забыть этот ад,
Главное – не оборачиваться, как обернулся Орфей.
Но вдруг в средоточии мрака возникла мелодия,
Тихо, едва различимо, —
Это к нему возвращался голос.
И понемногу Альфред начал петь.
Теперь жизнь и музыка были неразделимы.
И он бросился в пение, чтобы выжить.
Как бросаются в воду, стремясь умереть.
Благодаря Альфреду Паула достигла заметных успехов.
Теперь певица всецело ему доверяла,
Позволяла собою командовать, терпела все его грубости.
Он мог ее оборвать посреди исполнения,
Обвинив в нарушении темпа,
А она лишь смеялась в ответ.
Эта миссия захватила его целиком.
Как точней описать его чувства?
Скажем так: наконец он обрел место в жизни,
Его словно что-то держало в доме Паулы,
А точнее, он влюбился в свою ученицу,
Писал ей пылкие письма, а она ему отвечала:
О мой друг, оставьте все это!
Вы влюблены не в меня, вы любите быть со мной.
Отчасти Паула была права:
Альфред просто был счастлив тем, что его сердце бьется.
В тот день Шарлотта вернулась из Академии раньше обычного,
Ей хотелось увидеть знаменитого педагога.
Учитель и ученица не слышали, как она входит.
Паула, стоя перед Альфредом, испускала странные крики,
А тот возбужденно дирижировал.
Шарлотта застыла от изумления.
Еще, еще, еще! – командовал Альфред,
Но его голос почти заглушали истошные вопли Паулы.
Шарлотта заткнула уши,
Не смея показаться, объявить о своем присутствии.
Но Паула ее заметила, и крики мгновенно стихли.
А вот и моя Лотта!
Входи, дорогая, входи.
Позволь тебе представить господина Вольфзона.
Нет, Альфреда, просто Альфреда – пусть зовет меня именно так!
Шарлотта шагнула вперед так робко,
Что почти не сдвинулась с места.
Окончив урок, Альфред заглянул к Шарлотте.
Она рисовала за своим столом, но застыла при виде гостя.
Тот все пристально оглядел и спросил:
Значит, вы занимаетесь в Школе изящных искусств?
Да.
Да – ее первое слово, обращенное к этому человеку.
Альфред устроил ей настоящий допрос:
Каких живописцев вы любите больше всего?
Какой ваш любимый цвет?
Вам нравится Возрождение?
Вы помогаете инвалидам?
Часто ли ходите вы в кино?
Он говорил слишком быстро, у него просто каша во рту.
Растерянная Шарлотта отвечала ему невпопад.
На вопрос: вы видели «Метрополис»[11]? – пролепетала:
Сиреневый.
Паула тоже вошла к ней в комнату:
Альфред, дорогой мой, оставьте малышку в покое.
Я люблю ее как родную, не мучайте же ее!
Но он меня вовсе не мучает, вдруг возразила Шарлотта.
Странное дело: она никогда так бурно не реагировала,
Как правило, долго молчала,
Перед тем как облечь свои мысли в слова.
Паула крайне удивлена:
Может быть, это ревность?
Нет, Паула не любит Альфреда,
Напротив, это прекрасно, что он проявил интерес к Шарлотте, —
Девочка видит так мало людей,
Замкнулась в своем рисовании, держится как монашка.
И Паула вышла из комнаты, оставив их наедине.
Альфред изучал рисунки Шарлотты,
А она ощутила, как в нее заползает страх
И что-то дрожит внутри.
Ваш талант выше среднего! – сказал он ей.
Такой комплимент не очень-то лестно звучал,
Но Шарлотта его расценила как высшую похвалу:
Альфред сидит в ее комнате, он проявил к ней внимание!
И вдруг его взгляд привлек один из ее рисунков:
Это что вы здесь изобразили?
Меня вдохновила одна поэма… Маттиас Клаудиус[12]
Или, скорее, музыка Шуберта к «Смерти и Девушке»[13], —
Это моя иллюстрация.
Похоже, Альфред взволнован.
Подумав, сказал ей твердо:
Смерть и девушка – это мы с вами[14].
Шарлотта вполголоса произнесла мольбу обреченной Девушки:
Уходи, о призрак жуткий!
Уходи, скелет с косой!
Пощади мой возраст юный,
